Юрий Малинин - Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия
В литературе XIV в. появилось даже понятие о принадлежности королей как бы к духовному «королевскому ордену» (religion royale), что было следствием глубокого убеждения, что королевское достоинство не светского, а божественного происхождения, и что они, говоря словами У. Оккама, «елеосвящаются и коронуются не только по человеческому обычаю, но и по Господнему установлению».{494}
Именно благодаря миропомазанию, как считалось долгое время, король получает от Бога власть, а также и чудодейственный дар излечения золотушных. Это была своего рода благодать, нисходившая на короля и делавшая его персоной сакральной. Именно по этой причине он не мог отрекаться от престола, вручавшемуся ему не людьми, но Богом.{495}
С XIII в. в литературе все настойчивей проводится мысль, что французские короли, в отличие от других и даже императора, взысканы особой милостью божьей. «Несомненно, что король Франции пользуется особой милостью Св. Духа благодаря миропомазанию, ибо его мажут на царство наиболее чудесным образом, как ни одного другого короля, — миром из Священной Склянки, ниспосланной ангелом небесным, и это доказывает, что французские короли мажутся не только по человеческому установлению, но и по велению Отца и Сына и Св. Духа».{496} Наряду со склянкой, содержащей священное миро для помазания, которая была послана через ангела Св. Ремигию для крещения и освящения Хлодвига в качестве короля, обычно для доказательства избранничества французских королей приводились и другие доводы весьма стандартного набора. Это герб их трех лилий на лазурном поле, который также был ниспослан богом Хлодвигу взамен его прежнего языческого герба из трех жаб (в другом варианте — из трех полумесяцев). Особая миссия французских королей в деле защиты церкви и римского престола, а также борьбы с еретиками и неверными, в связи с чем обычно указывалось на двух святых на французском престоле — Карла Великого и Людовика IX. Специально отмечалось, что короли Франции — «христианнейшие», этот титул на протяжении XIII–XV вв. многократно давался римским престолом французским королям, пока во второй половине XV в. не был за ними закреплен навсегда.{497}
С легендой о чудесном миропомазании Хлодвига Св. Ремигием было связано утверждение Римом исключительности права реймского архиепископа, преемника в этой должности Св. Ремигия, на елеосвящение французских королей (XI в.). В Реймском соборе хранилась и склянка со священным миром.{498} Традиция коронации в Реймсе хоть изредка и нарушалась до XIV в., воспринималась в XIV–XV вв. уже как священная, и именно поэтому главной целью Жанны д'Арк, например, было короновать дофина Карла в соборе этого города. В глазах подавляющего большинства французов лишь реймская коронация делала человека законным государем милостью божьей. Это понимал и английский король Эдуард III, который в 1359 г. пытался безуспешно взять этот город, чтобы венчаться на французский престол.{499}
Монархическая литература во Франции, начиная с эпохи Филиппа IV Красивого, проявляла безмерный энтузиазм в отношении достоинств и величия французского короля, предопределенных сакральностью и особой небесной благодатью, коими отмечена монархия. «Король Франции — самый могущественный, самый благородный, самый католический и самый великий из всех христиан».{500} «Кто может усомниться в святости и совершенстве взысканных божественными дарами королей франков, которые являются избранниками божьими, помазанными священным елеем, посланным им свыше! — восклицает А. Шартье, убежденный, что король — … это образ божьей благодати на земле, луч божественного сияния, сверкающий среди земных облаков и воплощающий духовную силу».{501} Уверенность, выражавшаяся П. Дюбуа, что «весь мир следовало бы подчинить королевству франков»,{502} естественно вытекала из такого превознесения до небес достоинств короля Франции.
Развитие сакральной концепции монархии происходило в тесном взаимодействии с теорией королевского суверенитета. Позднеримское и каноническое право было общим источником для них обеих. Божественное происхождение королевской власти было высшим аргументом в пользу абсолютного суверенитета короля и главным доводом в обоснование его неподсудности кому-либо, кроме Бога. Получая власть от Бога, он перед ним только и несет ответственность за ее отправление.
Подобного рода аргументация постепенно набирала все большую силу, становясь все более обильной, хотя и нельзя сказать, что разнообразной. Так, на процессе маршала де Жье (1504 г.), обвиненного в оскорблении королевского величества, прокурор, обосновывая «великие достоинства и качества короля», обильно цитирует священные тексты, сочинения авторитетных знатоков римского и канонического права с тем, чтобы провести идею святости короля и превосходства короля Франции над всеми прочими: «короли являются слугами Бога на земле, и их достоинство утверждено по божественному праву и установлению», «король же франков из всех земных королей является наивысшим», «и для своих подданных он является как бы Богом во плоти, и его следует почитать превыше всего прочего в этом королевстве», «как Богу поклоняются на небесах, так и государю на земле, ибо государь — наместник всемогущего Бога».{503}
В истории развития сакральной концепции королевской власти особый интерес представляет ее столкновение с сугубо правовой теорией преемственности и передачи этой власти. Традиционной была точка зрения, что передача осуществляется через миропомазание, так что, совершая этот обряд, всякий архиепископ как бы вручает новому королю власть от Бога, Но с XIV в. начинает преобладать иной взгляд на эту важную проблему, который по мере совершенствования закона престолонаследия становился все более определенным и ясным.
А. ЭВОЛЮЦИЯ ПРАВА ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИЯ ВО ФРАНЦИИ
Для монархии во Франции всегда, начиная с Меровингов, была характерна передача власти по наследству — от отца к детям. Принцип выборности, хотя он иногда и давал о себе знать (избрание Пипина Короткого и Гуго Капета), все же твердой почвы в сознании знати и высшего духовенства не имел. И, как убедительно показал американский историк Э.У. Льюис, коронация первыми капетингскими королями старшего сына при своей жизни имела целью избежать отнюдь не избрания короля после их смерти, а раздела королевства между сыновьями и междоусобной борьбы, что было столь пагубным для Меровингов и Каролингов. Так они закрепляли право первородства, которое в то время получало поддержку также и от права майората, распространившегося среди знати.{504}
Право первородства при престолонаследии лишь положило начало становлению закона, который учитывал бы все возможные казусы при передаче короны, и процесс этот приходится на XIV–XV вв. Сразу же следует заметить, что в его развитии практические потребности регламентации престолонаследия, благодаря которым создавались те или иные прецеденты и законодательным путем утверждались необходимые нормы, вызывали к жизни соответствующие теории, развивавшиеся обычно уже после того, как определенные нормы определялись на практике.
Следующим важным шагом было отстранение женщин от престолонаследия. Впервые это было совершено в 1317 г., когда после смерти Людовика X собрание баронов, прелатов, представителей университета и горожан Парижа одобрило коронацию его брата Филиппа V в обход прав его дочери Жанны. «И тогда было заявлено, что женщина не может наследовать королевство Франции», хотя, как пишет далее автор «Больших французских хроник», «убедительно доказать это не могли».{505}
Но в 1328 г., когда на вакантный престол предъявили права несколько претендентов, главными из которых были английский король Эдуард III и Филипп Валуа, бароны и доктора права, отвергая претензии первого из них, уже ссылались на «всеобщий обычай во Франции», по которому женщина не наследует королевства, хотя взгляд этот разделялся не всеми, и у Эдуарда были свои защитники.{506} Сторонники же Филиппа Валуа, взявшие верх, доказывали, что Эдуард «сын Изабеллы может иметь какие-то права на королевство лишь по своей матери, но поскольку мать никаких прав на королевство не имеет, значит их нет и у сына, ибо придаточное не может быть важнее главного»{507}. Против Эдуарда выдвигали также и другие доводы: что французское королевство еще никогда не управлялось английским королем и что король Англии является «человеком и вассалом» короля Франции.{508}
Избрание Филиппа Валуа на королевский престол создало и еще один правовой прецедент, по которому право первородства распространялось не только на сыновей короля. В случае отсутствия сыновей по этому праву предпочтение отдавалось не самому близкому родственнику по агнатическим линиям, а тому, кто происходит из ветви, ранее других взявшей начало от королей. По этой причине Филипп Валуа в качестве претендента на корону был предпочтен Филиппу д'Эвре.{509}
