Владимир Вальденберг - Древнерусские учения о пределах царской власти
Это критическое отношение к русским порядкам навеяно тем кружком опальных и недовольных людей, в который попал Максим Грек вскоре после своего приезда в Москву. Члены этого кружка Вассиан Патрикеев, Иван Берсень, Василий Тучков, Федор Жареный и др. имели каждый свои причины жаловаться, искали сочувствия у Максима и настраивали его в определенном направлении. Некоторые его сочинения, как можно предполагать, написаны для собеседников Максима и составляют как бы продолжение его бесед с ними [614] . Но если вчитаться в те разговоры, которые вел Максим со своими собеседниками, не трудно будет увидеть, что они не вполне понимали друг друга. Собеседники ждали от него рассуждений, «как устроити государю землю свою», а Максим отвечал: «У вас книги и правила есть, можете устроитися» [615] . Очевидно, собеседники его, в данном случае – Берсень, ждали таких указаний, которые может дать просвещенный человек, погрузившийся в живую действительность со всеми переплетающимися в ней разнообразными интересами и чаяниями; Максим же, как человек науки, далекий от практической жизни, думал, что, если есть «книги» и «правила», есть и все указания для надлежащего устройства любого государства. Главный предмет недовольства для Берсеня были «греки», т. е. вел. княгиня Софья, с приходом которой пошли «нестроения великие». «Ведаешь и сам, – говорил Берсень Максиму, – которая земля переставливает обычьи свои, и та земля недолго стоит, а здесь у нас старые обычьи князь велики переменил ; ино на нас которого добра чаяти?» Этими словами Берсень вполне определил ту точку зрения, с которой он судит о государственных делах: это точка зрения консервативная и националистическая; она признает у каждой земли свои обычаи и требует, чтобы она их крепко держалась и не переставливала. Пожалуй, можно заметить в них намек еще и на другую мысль: у земли есть свои старые обычаи, которые великий князь переменять не может или не должен; они, следовательно, стоят над ним и в известном смысле кладут предел его власти. Характерен ответ Максима: «Котораа земля преступает заповеди Божьи , та и от Бога казни чяет, а обычяи царьские и земьские государи переменяют, как лутче государьству его» [616] . Потому ли, что Максим, как чужой человек, был лишен национального чувства, и ему не были дороги старые обычаи, или потому, что он не мог сочувствовать Берсеню в его ненависти к пришельцам-грекам, или же, наконец, таковы были его теоретические взгляды, но он принципиально расходится с Берсенем; он признает только одно, что должно всегда оставаться неизменным и ненарушимым – это заповеди Божии; а царские и земские обычаи царь волен изменять, когда и как найдет нужным. Ему, следовательно, царская власть представляется более широкой, чем Берсеню, и если она не вовсе абсолютна (так как находится под действием заповедей), то не может быть признана столь ограниченной, какой ее рисует Берсень. Это, конечно, весьма существенные различия, и их нужно постоянно иметь в виду, чтобы отделить в сочинениях Максима Грека его собственные воззрения от того, что составляет только отголосок чужих мнений.
Обычные темы древней русской письменности – богоустановленность царской власти и покорение царю – развиты в сочинениях Максима очень слабо. Он приводит текст из Послания к Римлянам о происхождении сущих властей от Бога, требует, чтобы все украшали себя «благопокорством и послушанием нерассудным к самому благоверному и богохранимому царю и государю нашему» [617] , но ни из того, ни из другого не делает никаких выводов. Об ответственности царя перед Богом тоже говорится у него только мимоходом, причем характер этой ответственности не везде представляется одинаковым: то он угрожает лютыми муками тем царям, которые «ложне обложени суть царским саном», то признает, что Бог за грехи царей лишает их царства [618] .
Гораздо больше можно найти у Максима Грека по вопросу о пределах царской власти. Все относящиеся сюда места его сочинений, разделяются на две группы. В одних он говорит о значении для царя идеи закона. Царь должен «правдою и благозаконием устраяти» свое царство, цари должны «от закона, сиречь от заповедей Вышнего просвещаеми всякие правды деять». Великого князя Василия Ивановича он наставляет «себе прикладывать верою правою… [619] и хранением прилежным спасительных заповедей», а Ивану Грозному он обещает благополучное царствование, «аще по спасительным заповедем Его и законом устрояеши уверенное ти царство и твориши всегда суд и правду». Ближайший смысл этих и подобных им выражений заставляет думать, что Максим под именем закона разумел исключительно закон Божий и, следовательно, представлял себе царскую власть ограниченной только с этой стороны. Но это не совсем так. Его многое не удовлетворяло на Руси, и он ставил ей в пример другие народы. Ляхи и немцы, «еще и латина суть по ереси, но всяким правдосудием и человеколюбием правят вещи подручников, по уставленных градских законов от благоверных и премудрых царей , Констянтина великого и Феодосия, Иустияна же и Льва пресловутого… Где у латыномудренных онех обрящеши сицев образ неправосудия, яков же ныне есть дерзаем у нас православных?». Также говорит он о неверных, которых он, по его словам, сам видел, т. е., вероятно, о турках. «Егда у неверных убо Божие повеление и оправдание, еже о суде глаголю , праве и пряме и якоже Богом изначала уставися, исполняется и тверде соблюдается, у нас же благоверных презираемо есть и попирается» [620] . Здесь речь идет уже о положительном праве, о применении его в суде, и Максим указывает на то, что вся общественная жизнь у западных народов нормируется градскими законами, под которыми он разумеет, вероятно, реципированное римское право; на Руси же, по его мнению, нет такого законодательства. Отсюда можно сделать вывод, что царская власть должна проявляться в форме закона, и что для царя обязательно «править вещи подручников» на основании действующих законов.
Другой характер имеют те места, где Максим говорит о царских советниках. В «Главах поучительных» он советует великому князю иметь при себе «дивна советника», который бы не вооружал его на рать, но помог бы держать мир со всеми соседями [621] . В «Послании к начальствующим правоверно», которое (если принять, что оно написано к В. Тучкову) надо будет отнести ко времени до 1535 г. [622] , Максим говорит на эту тему уже в несколько ином тоне. Большое значение он придает здесь «правде и правости соправящих царю православных князех и болярех» и говорит, что ничто так не содействует крепости государства, как «единомыслие и друголюбие посреде болярех и воеводах» [623] . Итак, бояре и князья правят государством вместе с царем. В «Слове», излагающем нестроения царей, царство, которое Максим Грек изображает в виде жены плачущей при пути, жалуется ему на современных правителей, что они «мало общеполезное советование приимают» и «поучение старческое» ненавидят [624] . Наконец, в послании к Ивану Грозному он упоминает о последних греческих царях, которые «державу свою погубиша», и в числе причин, приведших их к этому, он называет гордость. Может быть, под гордостью здесь следует разуметь пренебрежительное отношение к советникам, так как, обращаясь к Ивану Грозному и убеждая его не следовать примеру этих царей, он говорит: «Сущего у тебе преосвященного митрополита и боголюбивые епископы всякие чести сподобляй и бреги… и полезная богохранимей державе твоей советующих послушай… Такожде и сущая о тебе пресветлые князи и боляры и воеводы преславные и добляя воины и почитай и бреги » [625] . Во всех этих словах мысль одна: царь должен иметь у себя советников и следовать их советам, единоличное же управление государством есть гордость и ведет к гибели; в числе советников должны быть представители духовной власти и бояре. Думал ли Максим Грек, что бояре имеют право совета, что им принадлежит некоторая доля власти («соправящие князья и боляре»), это сказать трудно.
Таким образом, наряду с ограничением царя законом Максим Грек устанавливает еще в том или другом объеме ограничение его советом. Первое – составляет самое обыкновенное явление в русской литературе, и то, что Максим развил такое учение, показывает, что у него с русскими книжниками общие источники и одинаковое их понимание. Второе, наоборот, ни предшествующей русской литературе, ни современной ему незнакомо и у М. Грека встречается в первый раз. Трудно было бы указать литературные источники этой мысли о необходимости для царя следовать советам своих бояр. Сам Максим ни одним намеком не помогает нам в этом отношении, а среди политических трактатов, с которыми он мог познакомиться во время своего путешествия по Италии, нелегко угадать такой, где эта мысль была бы представлена в особенно рельефном виде. Едва ли здесь оказали влияние и собственные впечатления Максима от русской действительности. О советниках царских он говорит уже в самых ранних своих сочинениях, написанных в первые шесть лет его пребывания в России [626] , когда он по незнанию языка и вследствие усиленных занятий над переводом Псалтыри не имел ни времени, ни возможности близко ознакомиться с условиями русской жизни и особенно с характером верховного управления, чтобы по собственному опыту говорить об отношении царя к советникам. Зато слова Максима сильно напоминают те речи, которые ему пришлось слышать от Берсеня и, может быть, от его единомышленников. Берсень жаловался Максиму, что государь «запершись сам третей у постели всякие дела делает», что он «встречи против себя не любит», а что отец его, князь великий «против себя стречу любил и тех жаловал, которые против его говаривали». Берсень жаловался и на то, что митрополит не исполняет своей прямой обязанности – не печалуется перед великим князем ни о ком [627] . Все рассуждения Максима Грека о царских советниках суть не что иное, как повторение жалоб Берсеня; они представляют, в сущности, только литературную обработку этих жалоб. Но мы видели, что Максим глубоко и принципиально расходился с Берсенем и подобными ему людьми в политических вопросах. Можно поэтому с некоторым основанием усомниться, насколько в этом пункте он высказывал то, что сходилось с его коренными убеждениями, или, по крайней мере, насколько это, с его собственной точки зрения, заслуживало особенного внимания [628] .