Владимир Вальденберг - Древнерусские учения о пределах царской власти
Государственные идеи Максима Грека, его учение о царской власти, стоят также особняком, в отдельных пунктах приближаясь то к одному, то к другому направлению. В вопросе об отношении церкви и государства его отделяло от всех современных ему русских мыслителей то, что он не признавал автокефальности русской церкви. Он тщетно искал грамоту, которая предоставляла бы русским право ставить митрополита помимо константинопольского патриарха; с другой стороны, пленение Византии нисколько не мешало ей, по его мнению, сохранять свое благочестие, и Москва не имела никакого основания считать себя ее наследницей [602] . Зависимость русской иерархии непосредственно от константинопольского патриарха несовместима с зависимостью ее от великого князя, и потому участие его в делах церкви, в какой бы форме оно ни выражалось, могло представляться Максиму незаконным. Собственные взгляды его были далеки от подчинения церкви государству. По поводу той же автокефальности русской церкви он выставил общее положение о превосходстве священства: «святительство и царя может и венчает и утвержает, а не царство святителех… убо больши есть священство царства земского , кроме бо всякого прекословия меньша от большего благословляется». У него можно найти и характерную для данного вопроса ссылку на Самуила, помазавшего Давида на царство [603] . Как мысль об утверждении царей святителями, так и пример Самуила, несомненно, литературного происхождения. Первая из них составляет обычное оружие католических теорий, преимущественно, средневековых. Максим Грек во время своего пребывания в Италии мог познакомиться с этими теориями, и как воспоминание о них могли появиться в его сочинениях приведенные строки. Но католическим теориям не принадлежит в этом отношении никакого исключительного права. Выводы политического характера из обряда венчания на царство делали и некоторые православные богословы. Кое-что мог найти в этом смысле Максим, например, в творениях Симеона Солунского. Отличает католических мыслителей от православных не столько самая мысль, что священство венчает царей, сколько практические следствия из этой мысли; у православных этих следствий нет. Максим Грек остается в этом отношении по духу вполне православным. Приведенное положение не служит у него основанием для каких-нибудь выводов, относящихся к практической политике; даже более: оно стоит у него совершенно особняком и нисколько не связано с теми его сочинениями, где он более подробно останавливается на отношении церкви и государства.
Максим Грек очень сочувствовал той формуле, в которой выражала отношение обеих властей 6-я новелла Юстиниана. Она три раза встречается в его сочинениях. В одном случае он почти с буквальной точностью передал начало предисловия к новелле [604] , в двух же других он присоединил к нему свое толкование. Задача священства – молить Владыку всех о наших согрешениях, дело царства – «промышлять о подручных»; первое заботится о просвещении и спасении верных, второе ограждает их, «да опасно и твердо живут». В новелле священство и царство называются двумя величайшими благами Божиими, Максим же несколько изменяет эту мысль: они тогда только являются великими благами, когда «благоверно друг к другу согласуета » [605] . Поправка эта совершенно в духе новеллы, которая тоже требует гармонии обеих властей. До Максима толкованием новеллы у нас занимались инок Акиндин и Иосиф Волоцкий; первый при ее помощи доказывал, что князь может лишить епископа кафедры за преступление против веры, второй основывал на ней право казнить еретиков. Оба, следовательно, толковали ее в смысле главенства мирской власти над церковью. Понимание Максима гораздо ближе к тексту и, что еще важнее, больше отвечает внутреннему смыслу предисловия, которое стремилось установить не преобладание одной власти над другой, а полное равенство в правах, взаимное содействие и помощь, одним словом – то, что предисловие называет гармонией святительской и царской власти. Идея гармонии является господствующей в сочинениях Максима Грека и служит основанием, на котором строятся его теоретические воззрения на государство. Его идеал – это Моисей и Аарон, наделенные каждый особой властью, но пользующиеся ею не для борьбы друг с другом, а для совместной деятельности на благо народа и во славу Божию. Обе власти должны, по его мнению, одинаково твердо соблюдать «спасительные заповеди» и устроять «отечески вкупе и владычески вещи подручных» [606] . Между ними нет принципиального различия, и когда Максим говорит о значении власти, о ее задачах, он всегда разумеет ту и другую власть вместе. Цари и святители начальствуют на земле, цари и святители суть пастыри «священного сего наследия вышнего Владыки», те и другие находят в И.Христе свой «образ и устав», великому князю и митрополиту одинаково все должны оказывать благопокорение и послушание [607] . Из этого равенства властей вытекают и их взаимные отношения. На святителе лежит обязанность «обильне учить и советовать царю»; частное проявление этой обязанности составляет печалование. Образцами святителей Максим выставляет Самуила, с дерзновением ополчившегося на Саула, Илию и Елисея, Амвросия Медиоланского, который «не убоялся» императора Феодосия [608] . Царь должен слушать архиерея, как самого Христа, должен следовать всем его советам [609] . С другой стороны, и царю принадлежит право давать наставления святителю. Если священство стоит не на высоте своего идеала, царь должен исправлять «священнические недостатки» и ревностью своей должен приближаться к царям Константину, Феодосию и Юстиниану [610] .
Насколько идея гармонии властей осуществима на практике, насколько при проведении ее в жизнь она обеспечена от различных и противоречивых толкований, это может быть вопросом. Но как идея она имеет свое право на существование, и у Максима Грека она достаточно обоснована и развита. Она резко отделяет его и от иосифлян, и от заволжцев, из которых первые проводили принцип подчинения церкви государству, а вторые стояли за полную свободу церкви. Наиболее близко к Максиму из предшествующего времени подходит митр. Иларион, который тоже считал заботу о духовном и телесном благосостоянии народа как бы общим делом царской и святительской власти и не старался резко разграничить круги их ведомства. Он тоже проповедовал гармонию властей. Какое же вытекает из этой идеи учение о царской власти и, в частности, о ее границах?
Исследователи давно уже высказали мнение, что Максим Грек отрицательно относился к «установившемуся на Руси полному абсолютизму» княжеской власти и обличал различные вытекающие отсюда беспорядки [611] . Действительно, среди сочинений Максима есть несколько таких, которые имеют ближайшее отношение к современному государственному строю на Руси и заключают в себе некоторые критические замечания о нем. Таковы: 1) «Главы поучительные начальствующим правоверно », представленные, вероятнее всего, вел. князю Василию Ивановичу [612] ; 2) Послание тому же князю при представлении перевода Псалтыри; 3) «Слово пространнее излагающе с жалостию нестроения и бесчиния царей и властей последнего жития», написанное, как думает Соловьев, по поводу беспорядков в малолетство Ивана Грозного [613] ; 4) «Послание к начальствующим правоверно »; и 5) Послание царю Ивану Грозному Из них обличительный характер носят, собственно, первое и третье сочинение. В них много говорится о хищении имений и сребролюбии, к которым цари бывают склонны, о беззаконии в судах, о царях, которые проводят время в пиршествах и не заботятся о народе и т. д.; здесь же в виде намеков выражается неодобрение тому царю, который единолично решает все дела. «Слово пространнее излагающе» составлено, правда, в общей форме, в нем ни слова нет о России, и его свободно можно толковать в том смысле, что Максим высказывает в нем недовольство не русскими царями, а всеми вообще царями «последнего жития», которые уклонились от своего идеала – царей библейских; но едва ли можно сомневаться, что главный предмет его – русское царство и, может быть, еще погибшее царство греческое, о котором Максим говорит с горечью во многих своих сочинениях.
Это критическое отношение к русским порядкам навеяно тем кружком опальных и недовольных людей, в который попал Максим Грек вскоре после своего приезда в Москву. Члены этого кружка Вассиан Патрикеев, Иван Берсень, Василий Тучков, Федор Жареный и др. имели каждый свои причины жаловаться, искали сочувствия у Максима и настраивали его в определенном направлении. Некоторые его сочинения, как можно предполагать, написаны для собеседников Максима и составляют как бы продолжение его бесед с ними [614] . Но если вчитаться в те разговоры, которые вел Максим со своими собеседниками, не трудно будет увидеть, что они не вполне понимали друг друга. Собеседники ждали от него рассуждений, «как устроити государю землю свою», а Максим отвечал: «У вас книги и правила есть, можете устроитися» [615] . Очевидно, собеседники его, в данном случае – Берсень, ждали таких указаний, которые может дать просвещенный человек, погрузившийся в живую действительность со всеми переплетающимися в ней разнообразными интересами и чаяниями; Максим же, как человек науки, далекий от практической жизни, думал, что, если есть «книги» и «правила», есть и все указания для надлежащего устройства любого государства. Главный предмет недовольства для Берсеня были «греки», т. е. вел. княгиня Софья, с приходом которой пошли «нестроения великие». «Ведаешь и сам, – говорил Берсень Максиму, – которая земля переставливает обычьи свои, и та земля недолго стоит, а здесь у нас старые обычьи князь велики переменил ; ино на нас которого добра чаяти?» Этими словами Берсень вполне определил ту точку зрения, с которой он судит о государственных делах: это точка зрения консервативная и националистическая; она признает у каждой земли свои обычаи и требует, чтобы она их крепко держалась и не переставливала. Пожалуй, можно заметить в них намек еще и на другую мысль: у земли есть свои старые обычаи, которые великий князь переменять не может или не должен; они, следовательно, стоят над ним и в известном смысле кладут предел его власти. Характерен ответ Максима: «Котораа земля преступает заповеди Божьи , та и от Бога казни чяет, а обычяи царьские и земьские государи переменяют, как лутче государьству его» [616] . Потому ли, что Максим, как чужой человек, был лишен национального чувства, и ему не были дороги старые обычаи, или потому, что он не мог сочувствовать Берсеню в его ненависти к пришельцам-грекам, или же, наконец, таковы были его теоретические взгляды, но он принципиально расходится с Берсенем; он признает только одно, что должно всегда оставаться неизменным и ненарушимым – это заповеди Божии; а царские и земские обычаи царь волен изменять, когда и как найдет нужным. Ему, следовательно, царская власть представляется более широкой, чем Берсеню, и если она не вовсе абсолютна (так как находится под действием заповедей), то не может быть признана столь ограниченной, какой ее рисует Берсень. Это, конечно, весьма существенные различия, и их нужно постоянно иметь в виду, чтобы отделить в сочинениях Максима Грека его собственные воззрения от того, что составляет только отголосок чужих мнений.
![Дмитрий Бантыш-Каменский - История Малой России, со времен присоединения оной к Российскому государству при царе Алексее Михайловиче. Часть 1 [Издание 4]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
