Бэзил Гарт - История Первой мировой войны
«…подготовить в феврале операцию для бомбардировки и взятия Галлиполийского полуострова, имея конечной целью овладение Константинополем».
Предположение, что судам удастся овладеть частью суши, восхитительно по своей наивности и нелепости!
Несколько дней спустя Черчилль попытался подкрепить свой план, предложив великому князю Николаю, чтобы русские одновременно провели атаку Босфора с моря и с суши. С точки зрения стратегии предложение это было блестяще. Но оно было сделано впустую, так как — и здесь парадокс! — в данном случае политические соображения брали верх над военными интересами русских!
Как ни велико было желание России обладать Константинополем, она не хотела здесь выступать совместно с кем-либо из своих союзников. Краеугольным камнем русской политики была аннексия как Константинополя, так и Дарданелл. Сазонов, министр иностранных дел, пытался сделать это притязание более приемлемым для своих союзников, предлагая превратить Константинополь в интернациональный город в обмен за контроль России над проливами. Но русская военная машина придавила даже эту частичную уступку. Таким образом, неудивительно, что военная Россия ревностно и подозрительно следила за всяким шагом своих союзников на пути к ее собственным устремлениям и воздержалась от всякой их поддержки. Даже Сазонов пишет:
«Мне была чрезвычайно неприятна мысль, что проливы и Константинополь могут быть захвачены нашими союзниками, а не русскими… Когда Галлиполийская экспедиция окончательно была решена нашими союзниками… я с трудом мог от них скрыть, как больно поразило меня это известие».
Россия не хотела даже помочь прочистить свою собственную отдушину — Босфор! Она предпочитала задохнуться, чем отказаться от частицы переполнявших ее амбиций. В конце концов она задохнулась — итог, сыгравший felo de se.[69]
В Англии также возникли новые осложнения. Черчилль возражал против плана, говоря, что он задуман слишком узко. Фишер опасался, что план может при проведении его в жизнь сильно расшириться и сорвать его балтийские проекты. Это расхождение во мнениях привело к ссоре обеих верхушек Адмиралтейства — политической и профессиональной. На ближайшем заседании Военного совета Фишер встал, чтобы заявить о своей отставке, но вмешался Китченер и, отведя его в сторону, убедил примкнуть к большинству данного заседания. Таким образом план, построенный на компромиссе, был обязан компромиссу и при самом утверждении его.
Очень удачен приговор генерала Эспиналь-Оглендера в написанной им официальной истории: операции на Западном фронте были рискованной игрой со ставкой в фунты стерлингов ради выигрыша пенсов, а на Востоке «ставить надо было пенсы ради нисколько не преувеличенных надежд выиграть фунты».
Морская операция началась 19 февраля бомбардировкой внешних фортов Дарданелл. Любопытно, что день этот был годовщиной успешной попытки адмирала Дакворта в 1807 году прорваться сквозь пролив.
Затем пять дней плохой погоды прервали действия, а когда 25-го числа бомбардировка возобновилась, обстрел уже не мог привести к желанным результатам, так как турки оставили форты.
На следующий день флотилия приступила ко второй фазе действий — подавлению промежуточных укреплений. Эта работа была уже труднее, так как укрепления, находясь внутри самого пролива, представляли собой трудно обнаруживаемые цели. Хотя результат этого обстрела был плачевным, все же англичане попытались высадить на берег небольшие отряды. Эти отряды уничтожили орудия в брошенных внешних фортах. Здесь история может отметить, что на том самом месте, где 26 февраля горсть моряков свободно передвигалась и делала то, что ей вздумается, два месяца спустя гибли тысячи людей! На следующий день опять производились высадки, затем вновь 3 марта — но 4 марта высадившиеся части уже встретили легкое сопротивление турок и погрузились обратно.
Между тем бомбардировка продолжалась несвязно и отрывочно. Отчасти, но не всецело, виновата в этом была плохая погода. Затем тральщики сделали слабую попытку очистить первое минное поле.
Но недели шли, и Адмиралтейство почувствовало, что осторожность Кардена не соответствует важности поставленной ему задачи и значению быстрого ее решения. Поэтому 11 марта была послана телеграмма, торопившая Кардена приступить к решающим действиям. Телеграмма эта снимала с него всякую ответственность за возможные серьезные потери. Карден немедленно отреагировал на эту телеграмму и организовал общую атаку пролива флотилией, под прикрытием которой должны были быть расчищены минные заграждения. Руководящий принцип атаки заключался в том, чтобы суда подошли к берегу и стреляли с вод, очищенных от мин, или где мин вовсе не было. К этому моменту подготовки операции Карден заболел и был сменен своим помощником де Робеком.
Атака была назначена на 18 марта, но оказалась сорвана небрежностью англичан. Пробравшись сквозь патрули британских эсминцев, небольшой турецкий пароход[70] поставил новую цепь мин далеко впереди главного минного поля, параллельно бухте залива Эрен-Киой, где при первоначальных бомбардировках как раз располагалась флотилия союзников. Эта новая полоса минных заграждений не была разведана, и о ней ничего не подозревали. Флотилия прошла мимо бухты, чтобы обстрелять форты. К 1:45 ночи форты были приведены к молчанию, причем их огонь мало повредил кораблям. Вперед были посланы суда, чтобы расчистить главное минное поле. Французская эскадра, находившаяся в авангарде, была временно оттянута назад.
Когда эскадра шла через бухту залива Эрен-Киой, раздался страшный взрыв, и над «Буве» встало густое облако дыма. Менее чем через две минуты судно перевернулось и затонуло почти со всей командой. Но сменившие французскую эскадру корабли продолжали огонь с более коротких дистанций. Орудия фортов вновь открыли стрельбу, но вспышки их выстрелов прорезывали темноту все реже и реже по мере того, как орудия засыпались осколками булыжника и щебня, а телефонные провода срывались артиллерийским огнем флотилии. Внезапно около 4 часов ночи увидели, как на «Инфлексибле» и «Иррезистейбле» почти одновременно произошли крупные взрывы. Таинственность этого поражения усиливала моральное влияние потерь.[71]
Никто не подозревал о новой полосе минных заграждений. Полагали, что взрывы эти вызваны плавучими минами, сорванными и унесенными течением. Существовала также версия, что это стреляют какие-то корабли, укрывшиеся где-то возле берега. Неизвестная опасность ускорила решение адмирала Робека немедленно дать приказ об общем отступлении. Во время этого отступления «Оушен» был послан на помощь «Иррезистейблу» но натолкнулся на ту же цепь мин, и еще до рассвета волны поглотили оба судна.
Хотя британская флотилия потеряла в общем только 61 человека, потери в материальной части были велики, так как из 18 судов союзников три затонули и три были серьезно повреждены. Но хуже всего была потеря самообладания и оптимизма. Кто мог ожидать, что противник покажет такой высокий класс действий на море!
Фактически же противник был подавлен гораздо сильнее, причем основания для этого у него были более серьезные. Свыше половины наличного запаса боеприпасов было израсходовано. Запаса мин не было. Большая часть орудийной прислуги была деморализована. Среди турецких и германских офицеров широко распространилось убеждение, что противостоять новой атаке мало надежды.
Но этой атаке, вопреки всем ожиданиям, не суждено было случиться. Когда де Робек вышел из боя, он был полон решимости возобновить атаку. Намерение его разделяло и Адмиралтейство, уведомив Робека, что ему посланы еще пять судов, чтобы заменить потери. Адмиралтейство добавило: «Важно не позволить восстановить форты или подбодрить врага видимым прекращением операции».
Но 23-го числа де Робек послал телеграмму, которая не только говорила о перемене его точки зрения, но переубедила и Адмиралтейство, за исключением Черчилля. Увы, последний был вынужден покориться решению профессионалов. Новое мнение де Робека заключалось в том, что без поддержки армии операция флоту не удастся, и все дальнейшие попытки должны быть отложены до подготовки армии. На практике это означало, что все тяготы операции перекладываются на плечи армии, а флот будет пассивно стоять, наблюдая, как войска сгорают в бесплодных атаках, не поддержанные новой атакой флота.
Быть может, подоплеку этого решения надо искать в «служебном» направлении умов, которое сентиментально расценивает вещи дороже жизней. Любви артиллериста к своему орудию и готовности принести себя в жертву только для того, чтобы предупредить позор потери орудия, можно противопоставить обожание моряком своего судна — даже таких древних и устаревших судов, какие применялись в Дарданельской операции. Это мешает моряку стать на точку зрения здравого смысла, что судно, как и снаряд, есть только боевое средство, которое надо истратить с наибольшей пользой для себя. Быть может, значительным фактором, повлиявшим на решение моряков, было наличие солдат и готовность их взять на себя все тяготы предстоящей операции.
