Пол Стратерн - Медичи. Крестные отцы Ренессанса
Умиравший в Риме папа Иннокентий VIII выразил опасения многих: с уходом Лоренцо, этой «стрелки итальянского компаса», миру скоро наступит конец. Через три месяца Иннокентию наследовал новый папа, Александр VI, добившийся избрания простым и эффективным (хотя и дорогостоящим) способом — подкупом вчерашних соперников, сделавшихся сегодняшними союзниками. Это потребовало сундуков золота и драгоценностей и считается первым случаем того, как папский престол был элементарно куплен за деньги. Александр VI представлял семью Борджиа, чьи корни уходят в Испанию, и его понтификат знаменовал возникновение на итальянской сцене новой, куда более жесткой, чем прежде, политики, новых амбиций самого понтифика и нового, невиданного ранее, мошенничества.
Пьеро де Медичи наследовал отцу, когда ему был двадцать один год (всего годом больше, чем Лоренцо, когда тот сменил своего отца). Кто бы ни пришел на смену Лоренцо Великолепному, в сравнении всегда обречен проигрывать, хотя на деле Пьеро многим его напоминал. Он обладал сильной волей, не прочь был поразвлечься; в то же время Пьеро считал себя человеком, наделенным высоким художественным вкусом, а также до некоторой степени поэтом. Увы, это не так, поэтом он не был; в то же время следует отметить, что он оказал огромную поддержку молодому Микеланджело, с которым они вместе росли.
Начать с того, что Пьеро был только рад переложить ведение повседневных дел, связанных с жизнью города, на плечи опытного помощника отца, Пьеро Довици да Бибиены, а дел банковских — на плечи стареющего Джованни Торнабуони. Еще в 1480 году банк Медичи был вынужден закрыть свои отделения в Лондоне и Брюгге, и на протяжении большей части правления Лоренцо резко сократил объем своих операций, почти наверняка подпитываясь суммами, которые Лоренцо время от времени перенаправлял из городской казны. Равным образом в глубоком упадке пребывала флорентийская шерстяная промышленность, а обедневшие работники и мелкие торговцы с самого начала составляли большую часть аудитории Савонаролы. Ни сами Медичи, ни Флоренция уже не могли позволить себе устройство оглушительно популярных празднеств, которые так привлекали горожан к отцу Пьеро.
Несмотря на это, он всячески выказывал стремление продолжать его политику, демонстрируя при этом, правда, весьма слабое ее понимание. В Лоренцо и себе самом он видел государей-лихачей, любимцев судьбы и ведущих актеров итальянской политической сцены, перед которыми благоговеет народ. Только вот прославленным обаянием Лоренцо Пьеро ни в коей мере не обладал, а об основах своего владычества судил совершенно неправильно. Семья Медичи являла собой мотор хорошо налаженной политической машины, нуждающейся в постоянном уходе в виде премий, назначений на важные посты, подарков — и все это должно было регулярно преподноситься с большим тактом и аккуратностью. Без этого постоянно меняющиеся пристрастия флорентийских политиков могли в любой момент обернуться изменой. Пьеро также неверно оценивал баланс сил, поддерживающих мир на большой итальянской сцене, и это сочетание ошибок как во внутренней, так и в международной жизни принесло ему прозвище «Невезучего». Сомнительно, впрочем, чтобы даже отец Пьеро справился с целым обвалом несчастливых событий, которые начались с его смертью.
Савонарола по-прежнему произносил во Флоренции свои огненные проповеди, устрашая свою постоянно увеличивающуюся аудиторию видениями «пылающего креста, раскачивающегося в мрачных тучах, нависших над Флоренцией». Он призывал граждан покаяться, пока не поздно, гневно клеймил греховность, разлагающую церковь на всех ее этажах, вплоть до самых верхних. Все понимали, о ком он говорит, ибо, и сделавшись папой Александром VI, Родриго Борджиа не смог избавиться от своей прежней репутации. Предсказания Савонаролы насчет смерти Лоренцо де Медичи и Иннокентия VIII сбылись; теперь он прорицал смерть третьего «тирана», семидесятилетнего неаполитанского короля Ферранте. А после этого, говорил он, на Италию обрушится огромная иностранная армия; она хлынет с Альп и опустошит всю страну, подобно тому как «варвары-хирурги отрубают своими скальпелями пораженные члены или сломанные кости».
Меж тем Пьеро де Медичи приходилось иметь дело с текущей итальянской политикой, у которой тоже были свои устрашающие стороны. Чтобы различить их, надо набросать, хотя бы бегло, общую картину. Правитель Милана Лодовико Моро Сфорца был всего лишь регентом, который должен был оставаться на этом посту, пока не достигнет совершеннолетия законный наследник Джан Галеаццо (сын убитого Галеаццо Марии Сфорцы). Для укрепления отношений между Миланом и Неаполем юного Джан Галеаццо женили на Изабелле, внучке стареющего Ферранте. Но когда Джан Галеаццо достиг-таки совершеннолетия, Лодовико Сфорца отказался передать ему власть, ссылаясь на то, что этот «почти слабоумный» не может править Миланом. Доля истины в этом утверждении есть, однако же Изабелла с ним не согласилась и обратилась к деду с просьбой вмешаться в ситуацию и обеспечить восхождение мужа на престол. Ее отец Альфонс, герцог Калабрийский, наследник неаполитанского трона, был особенно разгневан и заявил во всеуслышание, что готов двинуться на север, тем более что у него уже есть успешный опыт участия в войне, последовавшей за провалом заговора Пацци.
Лодовико рассчитывал на поддержку Флоренции, но Пьеро де Медичи от прямого ответа ушел; его советники смотрели в две стороны, ведь и Ферранте — союзник Флоренции. Тогда Лодовико обратился к Венеции и к папе: на весах мир в Италии, и без их участия удержать равновесие сил невозможно. Но и тут он столкнулся со множеством оговорок, что неудивительно: ни один итальянский правитель не хотел бы выглядеть союзником узурпатора вроде Лодовико Сфорцы — это может иметь опасные последствия для всей Италии, где на один престол всегда есть несколько претендентов. Лодовико Моро Сфорца понял, что ему грозит полная изоляция — против него может повернуться вся Италия.
От оси Милан—Флоренция—Неаполь, над укреплением которой так трудился Лоренцо де Медичи и которая на протяжении столь долгого времени позволяла сохранять в Италии мир, осталось одно воспоминание. Хуже того, не найдя ни у кого понимания в Италии, Лодовико Сфорца решительно повернулся в сторону иноземного государства. Он вступил в переговоры с французским королем Карлом VIII, суля в благодарность за поддержку выступить на стороне Карла, если тот решит возобновить старые претензии Франции на неаполитанский трон.
Втайне от итальянских государств именно такой возможности Карл VIII и ждал. Он был единственным сыном «Короля-Паука», Людовика XI, экстравагантного монарха, благодаря тщательно скрываемым способностям которого Франция укрепила свое положение самого богатого и самого мощного из государств Европы. Карл VIII взошел на трон в тринадцатилетнем возрасте, но в полном смысле королем стал лишь в 1491 году, достигнув совершеннолетия. У него была странная внешность: ходил он сутулясь и забавно загребая своими огромными ступнями (на каждой из которых, гласит популярная легенда, было по шесть пальцев). Да и человек это был необычный — не получив практически никакого образования, он всегда оставался на удивление наивен; однако же его чрезвычайная похотливость и обжорство, точно так же, как привычка бормотать что-то самому себе через клочковатую рыжую бороду, сильно смущали людей в его присутствии. Он уже выказывал все возрастающие признаки мегаломании, воображая себя правителем гигантской империи, и советники всячески поощряли эти его поползновения: пусть будет где-нибудь подальше от Франции, так проще достигать своих низких целей. Карла VIII уверяли, что если Франция удовлетворит свои законные интересы в Неаполе, это позволит вернуть себе Константинополь и Иерусалим, а ведь там проходят чрезвычайно выгодные торговые маршруты на Ближний Восток. Карл жадно слушал эти речи, уговорить его сделать Францию владычицей Средиземноморья было нетрудно.
В январе 1494 года неаполитанский король Ферранте умер, и таким образом сбылось предсказание Савонаролы касательно последнего из трех «тиранов». Ферранте наследовал его сын герцог Калабрийский, ставший королем Альфонсом II, после чего Карл VIII немедленно заявил о своих правах на неаполитанский престол и готовности применить силу для достижения своих целей. Если французская армия перейдет через Альпы и двинется на юг, угроза нависнет над всей Италией, за исключением Милана. Пьеро де Медичи заявил, что Флоренция будет защищать свою территорию против любого вторжения и поддержит Неаполь в борьбе с иноземцами. Многим во Флоренции, с трепетом ожидавшим развития событий, казалось, что вот-вот сбудутся и остальные предсказания Савонаролы.
Но не всех было смутить так просто. Как обычно, самые видные семьи Флоренции, в предвидении прихода весны, устраивали в своих дворцах пышные празднества. Но на этом фоне еще больше бросалось в глаза, что в партии Медичи дела складываются далеко не лучшим образом. Невнимание Пьеро к партийной машине Медичи привело к тому, что нарастающие конфликты оставались нерешенными. Из-за трудностей, с которыми столкнулся банк Медичи, главное его отделение, во главе которого стоял сам Пьеро, утратило свое ведущее финансовое положение; его вытеснил филиал, возглавляемый его кузенами Джованни и Лоренцо ди Пьерфранческо (тем самым, что заказал Боттичелли «Рождение Венеры»), которые немало заработали на торговле зерном. В результате Джованни и Лоренцо стали выражать все большее недовольство политическим главенством Пьеро; этот конфликт достиг своего пика в ходе совершенно тривиальной стычки, случившейся во время одного из весенних балов. Пьеро и Джованни заспорили, кому танцевать с местной красавицей, за которой оба ухаживали. Кончилось это тем, что Пьеро при всех дал своему двоюродному брату пощечину. Джованни понимал, что вызвать на дуэль правителя Флоренции он не может, и вынужден был отступить, явно затаив обиду. Трещина, расколовшая партию Медичи, стала очевидной.
