Пол Стратерн - Медичи. Крестные отцы Ренессанса
Англия и Нидерланды начали производить свои сукна и, как результат, сокращали свой экспорт сырой шерсти, и производство шерстяных сукон во Флоренции резко пошло вниз. Как обычно, первой жертвой стали чомпи, и массовые увольнения самым прямым образом отражались на благополучии семей. Вот тогда-то и послышался глухой ропот, направленный против перемен в жизни Флоренции; все теперь было иначе, все прежние основы жизни подверглись эрозии. В эпицентре распространяющегося смятения и растерянности, которые мало-помалу охватывали все слои общества, возникла фигура, воплощающая собой саму твердость и уверенность. Это был священник по имени Джироламо Савонарола.
Он родился в Ферраре в 1452 году, когда и Леонардо да Винчи. Но это единственное, что их сближает, — во всем остальном они были противоположностью друг другу. Дед Савонаролы — известный врач при дворе герцога Феррары, а отец занимал незначительные должности там же. Рос Савонарола замкнутым, редко улыбающимся ребенком; учился он дома, у деда, который, как врач, считал, что потребление алкоголя в умеренных дозах способствует здоровью и долгожительству. К сожалению, его мысли насчет образования были не столь прогрессивны. Несмотря на близость Флоренции с ее ренессансными идеями, которые с неизбежностью доходили до феррарского двора, дед Савонаролы оставался, в общем, приверженцем старого средневекового подхода к образованию, точно так же, как и сами его взгляды на жизнь сложились под воздействием средневековой веры в Бога. Мрачный бледнолицый подросток с крючковатым носом внимательно вслушивался в филиппики деда, направленные против зла современного мира. Пребывание человека на земле, поучал он внука, есть лишь подготовка к будущей жизни, а бессмертие разрешается одним только вечным проклятием. В перерывах между этими уроками Савонарола, пощипывая струны, извлекал из своей лютни траурные мелодии и царапал на бумаге не менее скорбные вирши:
Весь мир вокруг погряз во зле,
Добру нет места на земле.
Ни проблеска, ни искры света,
И грех оставлен без ответа...
После смерти деда Савонарола продолжил образование в университете Феррары. Здесь он впервые столкнулся с гуманистическими идеями, которые изучал, но инстинктивно отвергал. В это время он увлекся некоей Лаодамией, незаконнорожденной дочерью одного из представителей видной флорентийской семьи Строцци, проживавшей в то время в изгнании в Ферраре. Девушка жила на противоположной стороне узкой улочки, и однажды, когда она высунулась зачем-то из окна, Савонарола, в свою очередь, перегнулся через подоконник и сделал ей предложение. Оно было с презрением отвергнуто: никто из Строцци, пусть даже в изгнании, и не подумает породниться с каким-то там Савонаролой.
С тех пор он начал выказывать стойкое отвращение к женщинам, всякого рода украшениям, аристократии и любым формам праздного времяпрепровождения. Параллельно ужесточалось его отношение к новым гуманистическим идеям — если раньше он их просто отвергал, то теперь ненавидел. В середине 1475 года, когда в семье отмечался День святого Георгия, он незаметно выскользнул из дома и пешком отправился за тридцать миль в Болонью, где вступил в доминиканский орден и стал монахом. Объясняя впоследствии отцу мотивы своего поведения, он писал: «Не могу более выносить тот смрад, что распространился по всей Италии... Поскольку инстинкты плоти противны разуму, мне должно прилагать все силы, дабы противостоять искушениям Сатаны».
В 1482 году, поменяв за семь лет несколько монастырей на севере Италии, Савонарола осел в Сан-Марко во Флоренции. Этот был тот самый монастырь, на перестройку которого Козимо де Медичи потратил такие бешеные деньги и в котором выделил себе особую келью для медитаций наедине с самим собой. В Сан-Марко Савонарола быстро завоевал среди монахов репутацию человека, отличающегося исключительным аскетизмом и чистотой помыслов; он спал на соломенном тюфяке, положенном на простую доску, и в отличие от других монахов всегда воздерживался от участия в церковных праздниках. Воскресные проповеди, которые он, по очереди с другими, читал в церкви Сан-Марко, оставляли прихожан равнодушными к речам этого уродливого низкорослого священника с удивительно чувственными губами. Ко всему прочему, говорил он невнятно, часто глотал слова. Вскоре, однако, стало ясно, что неуклюжесть речи порождена отнюдь не застенчивостью. Под густыми черными бровями, сходящимися у большого крючковатого носа, глаза Савонаролы полыхали ярким пламенем. Казалось, в нем сосредоточена мощная сила, которой он никак не может дать выхода. По его собственным сказанным много позже словам, проповеди его были настолько недейственны, что «ими даже цыпленка не напугаешь».
Савонарола молился и постился, явно заклиная Бога открыть, что ему следует делать, дабы оправдать свое жалкое существование на земле. Наконец, в 1485 году, Савонарола пережил откровение: ему было велено «нести в мир слово Божье, защищать его от ужасов, что предназначены грешникам и ждут их в свой час». Теперь он служил в небольшом укрепленном городке Сан-Джиминьяно, в тридцати милях к юго-востоку от Флоренции. Теперь он читал великопостные проповеди с красноречием человека, которому наконец-то открылась его земная миссия — бичевать пороки людские, предупреждать о катастрофах, в которые Бог готов ввергнуть мир. Святая Божья церковь утратила свою святость, ибо пошла путями зла; от малых до великих — все погрязли в пороке; саму церковь следует подвергнуть бичеванию и радикально очистить, только так она может вернуться к святости и простоте истинной христианской веры.
Вскоре слухи о священнике, проповедующем как одержимый, распространились достаточно широко, и через два года Савонарола вернулся в Сан-Марко. Его слышал Пико делла Мирандола, и на него произвели неотразимое впечатление внутренняя сила и простая убежденность, с которой Савонарола толкует библейские тексты. Несмотря на свою большую ученость, Пико как раз переживал душевную смуту; его «900 тезисов в пользу истинной религии» Рим проклял, и перед ним возникла реальная перспектива обвинения в ереси. Может, в свете этих растущих сомнений в самом себе и воспринял с такой остротой Пико услышанное под сводами собора Сан-Марко.
Церковное начальство Савонаролы вскоре стало проявлять беспокойство по поводу его новой манеры чтения проповедей и решило, что лучше будет отослать его куда-нибудь подальше от Флоренции. В 1487 году Савонарола получил пост декана богословского факультета в Болонском университете; при всей неадекватности иных его апокалиптических идей, Библию Савонарола знал и понимал глубоко и основательно, что стало результатом долгих часов ее изучения у себя в келье.
Вернувшись из очередной поездки домой, Лоренцо де Медичи обратился к Пико: что делать с его сыном Джованни, тринадцатилетним кардиналом? Точнее говоря, как позаботиться о теологической стороне его образования? Пико считал, что Джованни не повредит общение с хорошим проповедником, и посоветовал Лоренцо использовать свое влияние для возвращения Савонаролы в Сан-Марко. Именно такую простую веру мальчик оценит по достоинству.
Возведение сына Медичи-младшего в кардинальский сан Флоренция сочла для себя большой честью, и это некоторым образом подогрело религиозные чувства граждан. Именно здесь возникла благодатная почва для громоподобных проповедей Савонаролы, и действительно они начали привлекать все больше и больше поклонников. Его огненные речи находили отзвук в сердцах всех, кто слушал его. Люди из низших сословий находили в них успокоение и надежду: их бедность подобна бедности самого Иисуса Христа, они попадут в число избранных, а богатым уготовано вечное проклятие. Поколебались и многие из тех, кому были близки новые гуманистические идеи. За их неопределенностью и широтой обнажились глубокие тревоги древних времен, жаждущие средневековой бесспорности. Как человек образованный, вполне знакомый с новым гуманистическим учением, Савонарола знал, как обратить его против него же. Если каждый человек, и только он один несет ответственность за свою душу и если, как говорит Пико, «вы способны придать своей жизни любую форму, какую пожелаете», то какой толк тогда в учении Платона и Аристотеля, если их создатели мучаются в аду? Новые гуманистические идеи привели к одной лишь бессмысленной роскоши да чувственным наслаждениям, и, право, стихи поэтов-гуманистов даже отдаленного отношения не имеют к христианству, ведь в них пересказываются языческие мифы, либо это лишь притчи на тему о благочестии. Художники не лучше, и даже когда они обращаются к религиозным сюжетам, используют слишком яркие краски и увлекаются слишком человеческими особенностями, так что «Дева Мария походит у них на шлюху» (по причинам, не представляющим большого секрета, Савонарола с особенным гневом клеймил греховность проституток, называя их «куском мяса с глазами»). На тонкую душу Боттичелли эти огненные проповеди почти сразу же начали оказывать сильное воздействие. Точно так же и Полициано, вслушиваясь в диатрибы Савонролы, быстро уловил в них осуждение его собственных грехов и начал задумываться о судьбе своей бессмертной души. Гуманистическое учение изменило их жизнь и влило новую кровь в искусство, но пока не укоренилось в душах — для этого прошло еще слишком мало времени.
