Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)
Первая любовь
Ирина Дементьева
Любовь с улицы Валентины Терешковой
Все мы переехали в новостройки, которые сегодня презрительно зовут «хрущобами», из старых развалюх и бараков. Под нашими окнами грохотал трамвай – и это никого не смущало, потому что казалось отличительным признаком городской цивилизации, а за трамвайной линией были гаражи и буйно цветущие по весне сады… Мы были детьми шестидесятых, жили в городе Горьком (хорошо, что ему вернули историческое название Нижний Новгород!) и были счастливы.
Здесь, в окружении кирпичных пятиэтажек, построили новую школу. Сначала наша улица называлась микрорайоном под каким-то номером, потом Зональной. А потом в космос полетела первая женщина-космонавт, и наша улица стала носить имя Валентины Терешковой. А детский клуб «по месту жительства» и магазин спорткульттоваров на первом этаже нашего дома получили название по ее радиопозывному – «Чайка». Надо ли говорить, что пионерской дружине школы № 11 тоже было присвоено имя Терешковой?..
Все малолетнее население нашего двора попало в один первый класс. Школа оказалась совершенно замечательным новым миром. Четыре этажа, белый кирпич стен (в отличие от строгого красного кирпича жилых домов), громадные окна, широкие коридоры – удивительный и неведомый мне до сих пор простор помещений, удивительные люди… Там даже завуч и директор носили необычные и странные имена – Диана Ивановна и Глафира Степановна (Береснева, почетный гражданин нашего города). Правда, первую нашу учительницу звали Анной Павловной (Кабанова), и это, несомненно, приближало ее к реальной жизни, но зато потом литературу у нас преподавала блестящая и ироничная Фелицата Павловна (Красильникова), у которой на все случаи жизни находилась цитата из классиков, а библиотекарем была Этта Михайловна (Афраймович)…
И еще в этом мире были красивые мальчики и девочки… Себя к таковым отнести не могу – я была толстушкой, к тому же пошла в первый класс в смешных круглых очках с заклеенным стеклом (ранняя любовь к чтению вышла мне боком) и с мышиными хвостиками вместо косичек – какая уж тут красота! Вот у других девочек были пышные косы и хорошенькие кудряшки, большие глаза и длинные ресницы…
Среди красивых мальчиков класса был Мишка Петров. Боюсь, его красоту никто, кроме меня, тогда не разглядел – при той скорости, с какой он двигался, смеялся, гримасничал, это было затруднительно… Были кроме него и другие шалуны в классе, но не такие веселые и дружелюбные. А с ним было как-то легко. Несмотря на то что он меня постоянно задирал – щипал исподтишка, толкал, дергал за косички, обзывал «очкариком» или «Тумба-Юхансоном» (это какой-то хоккеист, но ко мне относилась только первая часть его имени – тумба)… А еще Мишка очень много знал о животных и растениях, дома у него обитала всякая живность, он лучше нас всех умел различать деревья и всякие цветочки-травки – кажется, его отец был специалистом в этой области. И как же интересно было с этим мальчишкой разговаривать (когда он не кривлялся, конечно)! Я любила его тихо и тайно, как героиня подслушанной на взрослых семейных праздниках песенки Новеллы Матвеевой («Мне было довольно видеть тебя, встречать улыбку твою…»).
Главным местом нашего общения был двор. Этот маленький зеленый оазис мы сделали своими руками. Конечно, штакетник вокруг газонов, лавочки, лесенки и качели для малышей построил ЖЭК, но все жители и мы, дети, постоянно выходили на субботники – сажали деревья, кусты, цветы, убирали мусор и воевали с теми, кто мусорит.
Когда нас принимали в пионеры, то принимали не всех сразу, а порциями. Я в первый набор не попала из-за плохого поведения (не выполнила общественного поручения по шефству над первоклашками: почему-то их свободное время для занятий с «шефом» постоянно совпадало с моими уроками музыки), а Мишка – попал! Первый прием был самым торжественным – это было 22 апреля, в день рождения Ленина и день всесоюзного субботника. И вот после уроков Мишка вышел во двор на субботник в спортивном трико с отвисшими коленками, но при красном галстуке. С каким рвением он принялся за работу! Вынес из дома ведро и лопату, копал ямки для саженцев, что-то поддерживал, где-то поливал, его красный галстук мелькал то там, то тут… Бурный эмоциональный подъем причастности к какому-то великому общему делу не давал ему сидеть на месте…
А я (без красного галстука) топталась рядом, все делала невпопад и чувствовала себя чужой (на этом празднике жизни) и никому не нужной. Ситуация грозила перерасти в депрессию с тайными слезами… И мой товарищ, хоть и хлопал меня по плечу и пытался утешить – ну подумаешь, примут через неделю! – все же своей радости скрыть не мог, и от этого мне почему-то было грустно… В тот день я поняла, что даже близкие люди не обязаны надевать траур, если у тебя неприятности, а у них – радость. И это именно я должна засунуть свое недовольство в карман и не портить другим праздник…
К тому же моя последующая общественно-полезная деятельность все-таки принесла свои плоды – в пионеры меня приняли и даже выбрали звеньевой, а потом и председателем совета отряда…
Но главное тогда для меня было находиться там, где Мишка… Играть в его команде (зимой – в хоккей без коньков, а летом – в другие шумные игры: «вышибалы», «штандр-стоп», «калим-бам-ба»…), вместе петь всякие пионерские песни (у Мишки был хороший голос, но музыкой он не занимался), гулять в парке (в парк имени Ленинского комсомола мы ходили на маевки, как первые нижегородские марксисты, пекли картошку в костре, добывали березовый сок и первоцветы). А еще мы ходили на лыжах на Щелоковский хутор (это лесной массив в черте города, недалеко от нашей школы), катались с гор и бегали среди деревьев по многокилометровой лыжне… Там же мы потом играли в «Зарницу», соревновались в стрельбе и ориентировании… Спортивные успехи мне не очень давались, но я тянулась за Мишкой… А ему было важно доказать, что он крутой: «Вот смотри, председатель, какой у тебя звеньевой!» – говорил он, показывая мне очередную рукодельную ловушку или кормушку для птиц, скворечник или собственноручно сплетенную рыболовную снасть… Моя мама как-то сфотографировала нас: девочку с нотной папкой и мальчика с рогаткой – он учил меня ею пользоваться… Фотография, к сожалению, получилась размытой, нечеткой и в конце концов затерялась.
А потом мы повзрослели. Наши дороги разошлись – я переехала с улицы Терешковой, мы стали учиться в разных школах, поступили на разные факультеты университета, изредка сталкивались на общих студенческих мероприятиях, до меня иногда доходили известия о его житье-бытье… И я почти забыла свою детскую любовь.
Только этот двор последнее время все чаще мне снится. Во сне я возвращаюсь в наш оазис тепла, дружбы и любви, бегаю по траве, летаю над домами и клумбами, играю в мяч с моими одноклассниками, пою пионерские песни… И я счастлива, что рядом мой друг Мишка, а дома, на пятом этаже, вон за теми окнами меня ждут папа, мама, бабушка и полосатый кот Малыш…
Но вернуться в страну детства можно только во сне. А наяву… Школа по-прежнему белая и красивая, а улица Терешковой по-прежнему зеленая, посаженные нами акации и прочая растительность заполонили все свободное пространство. Машин стало больше: они не умещаются на пятачке перед домом. И еще – вокруг ни одного знакомого лица…
Светлана Дурягина
Две потери
В конце шестидесятых годов, когда мне исполнилось одиннадцать лет, родители, даже не поинтересовавшись, хочу ли я этого, увезли меня из маленького южного городка в небольшое вологодское село – родину отца.
Здесь все было другое: чужое и даже враждебное. Среди сверстниц, сплошь белокожих, белобрысых и голубоглазых, моя смуглая мордашка с карими глазами, видимо, слишком резко выделялась, привлекая чрезмерное внимание и одноклассников, и мальчишек постарше. Это очень раздражало одноклассниц, а также мой акающий говор, банты в косичках, белые гольфы и туфельки, потому, видимо, что они, как было принято в деревне, даже летом ходили в платках и в сапогах. Их ужасно смешило то, что ко всем старшим, и даже к своим родителям, я обращалась на «вы», читала толстенные книги и боялась коров.
Говорить мне с девчонками было решительно не о чем, поэтому очень скоро самыми близкими друзьями для меня стали живущие по соседству одноклассники Вовка и Ленчик. Несмотря на банты и белые гольфы, я быстро выучилась у них лазить по деревьям, свистеть в два пальца и гонять на велосипеде.
Вовкины родители были учителями, кроме него в семье росли еще три девочки – старшие сестры. Вероятно, поэтому он никогда не ругался матом, как другие мальчишки, не курил и носил костюм. Рослый, сероглазый, он наверняка нравился девчонкам, но я не помню, чтобы Вовка за кем-нибудь ухаживал.
