Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)
1 сентября 1970 года я пошел в первый класс в польском костюме в тонкую полоску, добытом родителями в магазине «для своих». На сером (буквально) фоне одноклассников в стандартной школьной униформе это явно был «неформат». Впрочем, про дресс-код тогда и я сам, да и мало кто знал, поэтому стильный пиджак с брюками воспринимался мной просто как элемент образовательного процесса. Зато моя первая учительница отнеслась к этому более чем серьезно. Оценив ситуацию, она по-своему создала гармонию в классе, поместив меня на первую парту среднего ряда. А для пущего визуального эффекта определила в пару прекрасную светловолосую девочку с огромными серыми глазами. Такие бывают только в первом классе. Создав такую «красоту», педагогу можно было не волноваться за нужный эффект для входящего в класс школьного и не только начальства.
Благодаря костюму я неожиданно стал «голосом» класса и даже школы и декламировал в нем стихи на торжественных мероприятиях. Изо всей череды запомнился День милиции, когда мне, вместе с другими школьниками, подарили почему-то голубого пластмассового ежика в милицейской фуражке. Такого необычного зверя я ни до, ни после не встречал ни разу. Тем более в фуражке.
В конце концов я настолько проникся важностью миссии чтеца, что сам написал стихи на тему парада на Красной площади и предложил учителям в качестве следующего выступления перед съездом районных партработников. Однако не нашел среди них понимания и даже вскоре был вообще отлучен от сцены. А костюм продержался на мне полтора учебных года, после чего был отдан соседу-первокласснику на вырост.
* * *Я был настолько поражен соседкой по парте, что начал старательно учиться, чтобы ей понравиться. Было к чему стремиться: пока мы рисовали кружочки, палочки, яблочки и вишенки, ее тетрадь была недостижимым образцом. Зато когда начались диктанты, пришли в действие «законы блондинки», и ее прекрасная голова во время урока «прописалась» в моей тетради. Все автоматом списывалось, а чувства наши рушились на глазах. Да простят меня читающие, но после бесконечных замечаний классной и внутренних терзаний я решился на эксперимент и в очередном диктанте сознательно сделал кучу ошибок. Даже по прошествии многих лет помнится слово «дойж» («дождь») и вариация на тему «побледнела». Первое было показательно осмеяно учительницей перед классом, про второе она рассказала только вызванным родителям, которые бледнели и краснели, слушая педагога.
* * *Традиционное домашнее задание осенью: сделать пейзаж из природных материалов. Мне это дело нравилось: набрать в лесу веточек, листьев, мха, желудей, рябины и собирать из этого объемные картины на картоне. Но та красота была застывшей, а хотелось движения, драйва. Выход в итоге нашелся: в коробку из-под египетских духов был помещен найденный под старым пнем сонный ужик. Коробку я обклеил мхом, листьями и травой, но так, чтобы она могла открываться, и замаскировал под природную пещерку. За «оживший пейзаж» я заслуженно рассчитывал на бонусы от ботанички, поэтому в школу «домашку» нес аккуратно в руках, а в классе положил на подоконник на солнышко. Уж выполз раньше задуманного – на уроке математики, которую вела директор школы. Змейка успела прослушать только про числитель обыкновенной дроби, подняла голову, и тут ее заметила директор… Все закончилось, в общем, удачно, но змей с тех пор я не переношу.
* * *Классе в седьмом до нас дошла информация, что если человека усыпить, надавив на определенные точки на теле, он в «отключке» досконально запоминает все услышанное. Дело казалось интересным, но рискованным. Первым решился человек, которого за не выученный наизусть кусок из «Дубровского» ждала годовая «пара» и вместо заслуженных каникул – жесткие домашние санкции. На перемене перед последней литературой группа товарищей прислонила Костю к двери класса и нажала в нужном месте туловища. И он действительно «отключился». Тело окружили и бережно поддерживали в вертикальном положении, дабы не вызвать подозрений у резвившихся в коридоре школьников. Времени на все про все было не больше десяти минут. Текст, «чтобы с выражением», заставили читать отличницу Киру. Увы, мы не успели, хотя держались до последнего – разошлись, когда грозная фигура учителя литературы была в трех метрах. К сожалению, никто из нас не запомнил, как выводить из транса. В итоге тело аккуратно сползло прямо к ногам заслуженного педагога СССР Марии Никаноровны Спицыной, а непутевая голова прилегла на остановившиеся учительские туфли. И тут произошло невероятное: от грозного марьиного рыка: «Это что такое?!» – Костя очнулся и, глядя на нее снизу, уверенно произнес: «Спокойно, Маша, я – Дубровский!»
* * *Став пионером, я узнал, что нашей школьной пионервожатой почти пятьдесят. Несмотря на это, Елена Ефремовна профессионально отдавала пионерский салют и ловко маршировала на конкурсе «строя и песни». Поначалу в силу возраста я воспринимал все как данность и не удивлялся даме зрелых лет, носившейся по школе в пионерском галстуке и в пилотке. Немного удивляло поведение родителей на школьных праздниках, которые хихикали, а некоторые из них откровенно ржали, наблюдая за церемониями с участием нашего пионерского руководителя.
Она со всеми была на «ты». От этого руководство не только уважало и побаивалось ее, но иногда просто не знало, как себя вести. За какой-то надобностью Елена Ефремовна взяла меня в городской пионерский штаб. Уверенно войдя в кабинет начальника, она увидела на стене в одном ряду с обязательными портретами ильичей лирический пейзаж на деревенскую тему. «Почему у тебя развешана аполитичная чушь? Снять!» – грозно изрекла Елена. И несмотря на попытки хозяина кабинета объяснить, что это награда от подшефного совхоза за помощь в борьбе за урожай, пейзаж был снят и отправлен к штабному завхозу до лучших времен. И они пришли очень скоро: через месяц я с удивлением увидел пейзаж в школьной пионерской комнате. На мой немой вопрос пионервожатая ответила: «Ты что, не понял: пионерия должна быть гибкой!»
* * *Лучшим пионерам по жребию раздали письма от сверстников из стран соцлагеря. Мне досталось письмо от девочки Елены из югославского города Нови-Сад. В нем, как полагается, была красивая открытка, краткое описание ее жизненного пути и приглашение дружить. Письмо было написано на русском языке с милыми грамматическими ошибками. Ответ я писал, наверное, недели две, стараясь, чтобы текст был содержательным и политически выдержанным, но при этом простым и понятным школьнице не из СССР. Каждый вариант проверялся на родителях. В итоге, по словам мамы, получился конспект статьи на тему нерушимой русско-югославской школьной дружбы.
Я отправил письмо и стал ждать. Месяца через три прямо с урока меня вызвали в кабинет директора. Когда я вошел, увидел следующую картину: на директорском столе лежала посылка, явно не нашенская, и на нее внимательно смотрело четыре пары глаз во главе с директорскими. Далее между мной и директором состоялся следующий диалог. «Видишь?!» – спросил директор. «Да, вижу посылку», – ответил я. «Тебе?!» – то ли спросил, то ли подтвердил он. «Нет?!» – на всякий случай ответил я. «Не ври?!» – в той же тональности сообщил директор. «Не вру?!» – поддержал его я. «Вскрывать?!» – он. «Угу», – уже безо всяких эмоций сказал я, так как все понял. В посылке оказалось банок 5 замечательных югославских консервов, несколько пачек печенья и вафель, пачка какой-то крупы, конфеты, сухофрукты, пачка жвачки, что-то еще и ручной вязки шерстяной шарф и носки. Сверху лежала открытка с трогательной надписью и тремя восклицательными знаками: «Андрэй, ето тебе!!!» Добрая девочка Елена по-своему поняла искреннее письмо советского пионера, но почему-то отправила ответ на адрес школы. «Ну как до этого можно было додуматься?! Тебя что, здесь не кормят?! Надо срочно сообщить родителям!» – хором вскричали учителя, когда в коробке ничего не осталось. Я молчал. Тогда директор спросил: «И что со всем этим делать?» – «Отдать в школьную столовую», – уверенно ответил я. «Верное решение, только забери письмо», – сказал директор. И, подумав, добавил: «…И шарф с носками». Дома я нашел самую красивую открытку, написал большими печатными буквами: «Спасибо, Элэна», – и отправил по уже знакомому адресу.
Первая любовь
Ирина Дементьева
Любовь с улицы Валентины Терешковой
Все мы переехали в новостройки, которые сегодня презрительно зовут «хрущобами», из старых развалюх и бараков. Под нашими окнами грохотал трамвай – и это никого не смущало, потому что казалось отличительным признаком городской цивилизации, а за трамвайной линией были гаражи и буйно цветущие по весне сады… Мы были детьми шестидесятых, жили в городе Горьком (хорошо, что ему вернули историческое название Нижний Новгород!) и были счастливы.