Сергей Сергеев-Ценский - Конец света
Прудников слушал очень внимательно, иногда ставя кое-какие, понятные только ему самому, значки на память в своей записной книжке, когда появился перед диваном Костя и вдруг закричал испуганно:
- Звезды! Звезды падают в море!.. Все! Все звезды!.. Все падают!..
- Что ты? Какие звезды! Что с тобой? - испугался и Прудников, а Костя кинулся к нему под защиту и, прижавшись, шептал:
- Конец света!.. Конец света!.. Конец!..
Он был похож на помешанного, так что и удобно усевшийся на диване Пискарев поднялся и спрашивал:
- Какие такие звезды падают? Какой конец?
- Костик! Что ты! Чепуха!.. Звезды падают? Это же они часто падают... Чепуха! Не дрожи так! Чего испугался?
- Все падают! Все!.. Ни одной... ни одной не останется!.. - всхлипывал Костя и дрожал, как от сильной лихорадки.
- Ты вот что... ложись-ка спать, а? Ложись, брат, я тебя закутаю как следует, и все пройдет...
Прудников очень растерялся. Он поднял Костю на руки и положил было на диван, но тот тут же вскочил, крича:
- Не хочу! Не хочу спать!.. Пойдем, смотреть будем!.. Все равно уж, пойдем... посмотрим.
Можно было это понять так, что вот пойдем - посмотрим, а потом и нам, как и всем, всем, всем, будет конец, и - тут уж ничего не поделаешь, потому что некуда спасаться, нет спасенья!..
Прудников так это и понял. Он сказал Пискареву:
- Что там такое делается? Надо посмотреть, товарищ Пискарев...
- Что ж, пойдем и посмотрим... Ничего нам это не стоит...
И Пискарев первый заковылял по лестнице вниз.
- Вот! - с торжеством указал Костя отцу на небо, когда они трое вышли на улицу. - Вот, видишь?
- Ничего особенного я не вижу, - ответил отец, - хотя, конечно, кое-где падают.
- Падают, как обыкновенно... кое-какие... - отозвался и Пискарев.
- Электричество тут! Тут не видно!.. Сюда вот идите!.. Сюда!
Костя вывел отца и Пискарева через проулок на базарную площадь. Площадь была темная, и небо над нею, все расчерченное, сверкало от бесчисленно падавших звезд.
- А что? Ага? Вот! - подавленно ликовал Костя.
- Действительно ведь, товарищ Пискарев, падают, да... - удивился Прудников.
- Что падают, то это конечно, а только... Ведь мне и самому сколько разов приходилось это видать в море.
- В самое море падают? - живо осведомился Костя.
- Может, и в море... не знаю куда, в точности не отвечу, - признался рыбник.
Так стояли они и смотрели с полчаса, пока на их же глазах почему-то все меньше и слабее стало расчерчиваться сверху вниз блистающими полосами небо, как будто устало уж заниматься этим, и те звезды, которые сияют на нем испокон века, проступили снова и засияли кротко и спокойно.
- Вот и все... как ничего и не было... - сказал рыбник. - Я вам говорю, бывает, - и сколько разов сам видал, только, конечно, ведь за делом стоишь и внимания на это не обращаешь... Одним словом, звезды, это, вам сказать, не рыба: сколько их падает, а не меньше прежнего остается...
- Поэтому надо идти спать... Ну, Костя, ты успокоился? - погладил Костю по голове Прудников.
Костя не отвечал, потому что не успокоился. Он и уснул не сразу на клоповом диване: сколько ни старался он закрыть глаза как можно крепче, звезды все-таки сверкали и сверкали, падая с неба в море.
VI
На другой день Прудников, показывая везде свою бумажку о командировке, обошел керченские рыбные заводы, и Костя, его сопровождая, узнал, насколько густо пропах селедкой и копченой таранью весь этот город, стоящий на конце света.
А его отец был весел и доволен. Он неутомимо вносил в свою записную книжку с понятной жадностью спецкора всевозможные цифры отчетов и выводы, добытые долгим путем опыта.
Так он отмечал, что "наибольшую ценность керченская рыба, главным образом сельдь и камса, имеет в соленом виде, а маринады из нее получают развитие только в самое последнее время, причем камса в этом виде начинает успешно конкурировать с прославленной килькой"; что "по качеству и упитанности керченская рыба занимает первое место в Союзе и проникает довольно интенсивно на иностранные рынки"; что "пущенный в тридцать первом году холодильник имеет производительность в пятьсот центнеров в сутки"; что "керченское рыболовство дает пять процентов всей рыбной продукции Союза"; что "для обслуживания этой промышленности Рыбтрест имеет бондарные мастерские, вырабатывающие до полумиллиона бочек в год на такую-то сумму, а также корабельные мастерские такой-то мощности..."
Записей этих оказалось у него так много, что пришлось купить новую записную книжку, потолще. Вообще Прудников настроен был очень деловито и проявлял большую энергию в осмотре всех уголков Керчи, имеющих отношение к рыбному делу. Так что к концу второго дня у него составилась уже довольно полная картина рыбной промышленности Керченского пролива. Он даже знал уже, что такое аламаны - сети, пришедшие сюда из Турции, и како-ами - сети, пришедшие из Японии, и скипасти - наследие древних местных греков, и чем они отличаются от закидных неводов, называемых большими волокушами, или от волокуш малых, которыми ловят бычков...
С самоуверенностью спецкора он решил в конце второго дня, что охватил со всех сторон это сложное дело и может считаться недюжинным его знатоком. Он даже заходил, между прочим, и в керченский музей и получил кое-какие сведения о боспорском царе Митридате VI...
- Ну, Костик, - сказал он вечером 12 октября, - переночуем здесь с тобою еще одну ночь, благо уехал к себе домой Пискарев и ночевать мы уж будем не на лестнице, а завтра махнем еще в одно рыбное место, в Балаклаву!
- На пароходе? - спросил Костя.
- Нет, парохода завтра нет, и еще его три дня не будет... Придется нам опять по железке... А из Балаклавы мы уж прямо назад в Москву.
Поезд из Керчи выходил утром, и опять тащился он целый день по крымским зяблевым вспашкам и озимым посевам, и только поздно вечером в полнейшей темноте дотащился он до Джанкоя, где была пересадка на Севастополь.
Заняв столик и приказав Косте деятельно оберегать его стул от покушений, Прудников несколько раз ходил в буфет за чаем, чаепитием же он отвел свою московскую душу и стал мягкосердечен... Так что, когда в зал ожидания зашла толстогубая молодая цыганка в пестрых лохмотьях и швейцар, подскочив к ней, завернул ее решительно назад, Прудников крикнул ему:
- Товарищ! Она такая же полноправная гражданка, как и все!
Прудников думал купить плацкарту на первый же скорый поезд, шедший из Москвы в Севастополь, но свободных мест в этом поезде не оказалось, пришлось ждать другого. Зато скорый поезд привез московские газеты за 11 октября, и в одной из них Прудников прочитал телеграмму симеизской обсерватории, что в ночь с 9 на 10 октября замечено было необычайно сильное и продолжительное падение метеоритов в южной части неба, совсем необычное в это время года. Сообщалось, что наиболее сильное падение, когда насчитывалось до трехсот метеоритов в минуту, приходилось на время с половины девятого до половины десятого вечера и что в Нью-Йорке не могли этого видеть, так как там был день, а не ночь. Тут же высказывалось робкое предположение, что это или пролетала мимо Земли комета, или осколки взорвавшегося небесного тела.
Прудников прочитал это место в газете Косте и сказал:
- Вот видишь, что это такое было!.. Даже и астрономы стали перед этим в тупик!
- Ага! - торжествовал Костя. - Я тебе говорил!.. Я тебе ведь говорил! А какое это небесное тело?
- Небесное тело что такое? Это... какая-нибудь планета, может быть вроде нашей Земли.
- Вроде Земли? Сказал тоже!.. Как же она могла взорваться?
- Ну, просто лопнула и рассыпалась на куски... Вот эти-то куски и летели...
- Как так лопнула?
- Этого уж я не знаю как... Одним словом, мы с тобой видели ее конец... Только не поняли конечно, что это - конец какой-то планеты...
- Пла-не-та? - повторил Костя в изумлении. - Такая же, как Земля?.. Вот так та-ак!..
Немного подумав, он спросил очень живо:
- А на этой планете были спецкоры?
Прудников сказал: "Гм..." - и добросовестно задумался было, но ответил найденно-уверенно:
- Еще бы нет!.. Ведь это была планета, достигшая своей зрелости, почему она и скончалась... А если она достигла зрелости, то, разумеется, на ней когда-то, очень, конечно, давно, были свои спецкоры!
Джанкойский зал ожидания бурлил, как кипящий котел; то там, то здесь подымалась брань из-за захваченных стульев, и в черную трубу под потолком, покрывая все голоса, добросовестно гундосил кто-то неведомый Косте: "Паф-та-ряю... Поезд... номер... отходит..."
- Это наш поезд отходит? - спрашивал Костя, схватываясь, но отец отвечал:
- Успокойся, это на Москву... А до нашего смело ты можешь отлично выспаться: ложись!..
1931 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
Конец света. Впервые напечатано в "Красной нови" № 2 за 1934 год с подзаголовком "Рассказы о детях". Вошло в сборник "Около моря". Печатается по собранию сочинений изд. "Художественная литература" (1955-1956 гг.), том второй.
