Сергей Сергеев-Ценский - Конец света
- Из Мраморного, значит, моря? - спросил Прудников.
- Должно быть, так... Одним словом, из Турции... Греки ее покупают, а русские смотрят только: "Кто ее знает? Может, ядовитая!" А как рассмотрели гляделками, что за рыба, - ее уж и на базаре нет!
- Паламидка, значит? - переспросил Прудников и записал в книжечку.
- Так греки называли будто... А вид у нее был совсем как большая скумбрия... Тогда многие себя за чуба дергали, что по глупости своей ее не покупали, а потом уж, как ее распробовали, что за рыба, - она уж ушла в свое море. И вот скажи же: что бы ей у нас тут остаться? Ну, заблудилась, и ладно, и живи у нас, а мы, рыбаки, тобой пользоваться будем, - не-ет! Как это может быть, чтоб рыба да вдруг заблудилась? Рыба свое место знает изо всех! Небось, брат, рыба, она не заблудится!.. Говорят: как это птицы летят и свои гнезда находят? Хорошо, птицы, конечно... Однако же им сверху видать землю, а рыба в воде далеко ли видеть может? А вот же она знает в воде все!.. Если ее шторм куда загонит, это, конечно, ну уж чтобы она назад к себе дороги не нашла в море, - не-ет! На это ума у ней хватает!.. Тем более как она же стеной идет, и зря она не ходит - на какие там прогулки, как человек, - а исключительно по своему делу... Икру метать, например, идет она куда? Обязательно в сладкую воду!.. Вы думаете, не знает она, что на свою погибель идет? Зна-ает, бедная!.. Ведь мы же ее в лиманах везде стерегем!.. Мы один раз коропа на Кубани взяли, - прямо темно! Меряли тогда и весь свой расчет делали как? На кубические метры! И вышло у нас на проценты пятьдесят пять процентов рыбы и аж только сорок пять процентов воды! Вот что тогда в реке Кубани делалось... Мальчишки на байдарочке подплывут крадучись и тут тебе вилами из воды рыбу кидают, как сено... Ну, конечно, за ними погоня и крики, - они в бегство... Так что мы там тогда, на Кубани, всей рыбы и взять не могли... А когда рыбаки не справляются - бывает и так, что посуды мало, рыбы всей взять не могут, они махало выставляют... ну, такую, как бы сказать, веху, чтобы ее издалька было видать: "Подавай помощь!.." А самая сеть эта, какой мы ловим, называется "акаян"...
- Окаянная? - удивился Прудников.
- Китайское будто бы название: она к нам из Владивостока попала... У нас ведь и плавучий завод есть, а как же! А то ведь очень большие количества рыбы, особенно летнее время, ни за что пропадать должны...
- А рыбакам вы хорошо платите? - задал привычный вопрос Прудников.
- Рыбакам остались мы должны в прошлом году за четыре месяца зарплаты, ну, конечно, вина эта не наша личная... Мы рыбу ловим, мы ее и сдаем, а нам деньги задерживают, - вот какое дело... А кроме того, бывает премия от рыбы, сколько поймают. Вот они и стараются поймать больше... Получается порядочная прибавка!
- Вы у себя там и красную рыбу ловите?
- А как же! На красную мы рыбу крючья по канаве ставим... А канава эта есть действительно такая в Азовском море, с чего она там - неизвестно, и в ней красная рыба - осетрята, белуга залегает, севрюга... Вот на нее и крючья. И так что в тумане, например, выходят рыбаки на байдарках, и должны же они свои буйки найтить... Вот и спросите, как они это могут? Они по компасу, конечно, идут, а иначе им нельзя... Однако всякий свои буйки находит и разбирается, потому тут у каждого интерес: больше на свои крючья поймаешь - больше и получишь... А чужим крючьям, признаться, не так-то много и веры дают...
- Почему же все-таки это? - захотел понять Прудников. - Говорится ведь: в чужой руке кусок кажется больше...
- Насчет куска это действительно, потому что кусок, его видно... А что там в воде, этого не видать... И вот так выходит, что никто себя несчастнее другого не полагает, и на свое счастье всякий надежду имеет.
- Значит, красную ловите и простую... А какую же все-таки простую, как названия? - приготовился записывать Прудников.
- Названия? Рыба, ведь она названий много разных имеет... Судак, например, а его кое-где сулою зовут... Так и называют: крупная - сула, а помельче - подсулок... Также лобан, и кефаль, и чуларка - порода эта одна и та же, все рыбы эти считаются породы одной, только рост у них разный: лобан бывает до четырех фунтов, а кефаль... да больше фунта мне кефали и не приходилось видеть... Ну, да я с судака начал, а на кефаль перешел... Мы же тут мелкого судака зовем чопом, а подсулок у нас - чопик называется... И вот я вспоминал, что барабунька вся потравилась, а сказать вот хотя бы бычок, почему же, он в той же воде жил, - не отравился? Бычок как тогда был, так и теперь мы его вполне бесчисленно берем... Что же до сельди касается, то, может, вы видали, когда бочонок откупоривают, - она одна в одну лежит, прямо красота посмотреть! А кто ж это делает? Мы же все это и делаем. Потому что мы, как селедку поймаем, начинается у нас сортировка на восемнадцать разрядов. Каким же манером мы это делаем? Вот каким... Тысяча сельдей в пуде, называется эта сельдь у нас "пудник", и цена ей считается сто десять рублей; дальше: тысяча штук - два пуда, - "двупудник", - цена такой сельди уж двести тридцать рублей; три пуда тысяча, - цена уж четыреста семьдесят рублей... Так у нас считается восемнадцать всего разрядов.
- Вот как! Это замечательно! А восемнадцатый разряд?
- Восемнадцатипудник! Восемнадцать пудов в тысяче селедок... Это уж считается самая головка, и цена такой сельди ложится тысяча пятьсот рублей. Вот какая у нас работа идет! Ты же ее поймай, и ты же ее рассортируй, да смотри не ошибись, а то сбракуют!..
- Значит, вы же ее и солите?
- А как же! Не соленую же мы ее ловим... Солим же мы ее таким манером, чтобы мелкую селедку, например, два-три дня подержать в тузлуке, она и готова, а покрупнее, те, конечно, дольше, а самые крупные, так те даже еще и замораживать надо, как от мороза рыба начинает дубеть, и аж тогда только соль ее может прохватить, как следует, до красной кости... то мы, стало быть, делаем так: на низ мелкий лед ложим и соли, а уж потом рыба кладется! А холодный тузлук рыба уважает... Раз рыба мороженая, она сразу видна: у нее спинка будет как вороная, и сама она - мягкая, как живая, вот-вот поплывет! Совсем живой вид обозначает из себя, если она мороженая... Все это, конечно, надо знать... Пузанок, например, есть у нас, - ему за глаза два дня довольно, так и держим его два дня, а пересаливать ведь тоже не полагается... А почему же не полагается? Потому что от пересола с рыбы весь жир сходит... А если как следует засолить, пузанок до того бывает мягкий, прямо одними губами будете есть, а зубы для чего другого спрячьте!
- Хорошо, а вот вы сказали: тузлук...
- Тузлук мы как делаем? Считается так: десять процентов соли на ведро... Ну, а мы прямо руку в тузлук опускаем, - так и узнаем, годится или еще соли досыпать. А то какие незнающие пробуют так: фунт если соли на ведро, - должно в таком тузлуке яйцо плавать, или там помидорка какая... Бабья примета! Мы где же это должны в море яйца брать или там помидору? Мы этого там не видим, а должны все сделать в натуре. Мы его сливаем, тузлук, и раз ежели пузырьки в нем скакают, значит, готово дело...
- А много ли у вас лодок в вашем именно цехе?
- У нас есть байды и есть судно... На байду пятьдесят пудов клади, а уж больше не зрись, а то пойдешь на дно скумбрию кормить, а судно, оно и пятнадцать тысяч пудов берет... Это все, одним словом, специальность, а так кого-нибудь возьми, не рыбака, он куда же годится? А уж рыбак, какой смальства привычный, он от нас не уйдет, ежель он рыбак природный. Куда же ему уйтить, когда весь его кровный интерес тут? Что он, землекопом, что ли, куда поступит, или по бетону на постройку, когда он рыбак? Он же считается, ну все равно что охотник с ружьем ходит, то и он, такой же охотник. Не то что мы рыбаков ищем, они нас сами ищут! Потому - у них же весь интерес ихней жизни тут, на байдаре, в море. В ночь, в полуночь, когда ехать надо, он дома чесаться не станет: он враз готов и пошел неумойкой - в море, будет время, умоется!
- А пролив тут широкий?
- Пролив Керченский?.. Считается четыре километра всего, и вполне мы его могли бы сетями перегородить и всю в нем рыбу застопорить, какая из Азовского моря идет, только этого делать не разрешается... А вот Кубань, Терек - те перегораживаем во время икромета... А что касается теперешнего времени, то сейчас наши все силы на камсу идут, - камса сейчас в Черное море выходит, и так весь октябрь и, почитай, ноября половину с камсой мы возиться будем...
IV
Когда вышмыгнул Костя на улицу, то его поразило, что улица была почти пустая.
Конечно, народу на ней толпилось довольно, так как это была главная улица Керчи, но москвичу Косте, который привык с самого младенчества к тому, что из-за людей в Москве никогда и нигде не видно домов, даже и главная улица Керчи показалась пустынной.
Вот прошли две цыганки и блеснули на него огромными белками глаз: может быть, они были и не цыганки, но так показалось Косте: сам он был сероглазый и волосы льняные. На цыганках были коричневые платки с голубыми и розовыми цветами.
Вот остановились против гостиницы двое бородатых рабочих с мешками, должно быть плотники, так как из мешков выглядывали у обоих желтые фуганки, но остановились они не затем, чтобы проникнуть в гостиницу: здесь, под сильным светом лампочки в подъезде, стояла девочка лет двенадцати и продавала пару копченых таранок. Один бородатый помял таранку чугунными пальцами, другой прикинул другую таранку на чугунной ладони, много ли она может весить, и оба спросили враз:
