Олег Шишкин - Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля
4) Опыты должны быть поставлены на возможно большем числе женщин и, во всяком случае, не менее как на 5.
5) Научное руководство опытами должно быть всецело возложено на профессора Иванова, в помощь и распоряжение которого необходимо предоставить врача. На врача-помощника должен быть возложен общий надзор и медицинское наблюдение, а также проведение под руководством профессора Иванова техники искусственного осеменения женщин.
6) На проведение вышеуказанных опытов необходимо выделить специальную сумму денег для оплаты расходов, связанных с содержанием опытных женщин, оплатой содействия врача — помощника профессора Иванова, поездок профессора Иванова из Москвы в Сухум и обратно»27. Для того чтобы развязать себе руки, профессор Иванов сделал и расплывчатую приписку к проекту: «…а также для оплаты других расходов, связанных с данной опытной работой»28.
Теперь перед профессором Ивановым официально открывались двери для проведения экспериментов на людях. Их одобряла Советская власть. Она подталкивала профессора к той самой сенсации, осуществление которой откроет дорогу к дальнейшим экспериментам на людях и их гибридах, а впоследствии, возможно, и путь к другой цивилизации. Цивилизации еще не известных нам существ. Ее облик любил обсуждать на своих лекциях и выступлениях автор популярной брошюры «Почему нельзя верить в бога» и доброжелатель Ильи Ивановича энциклопедист Анатолий Васильевич Луначарский.
После одного из таких монологов в адрес наркома просвещения поступило письмо восторженного интеллигента, пожелавшего остаться неизвестным. Послание содержало короткое, но впечатляющее стихотворение, имевшее посвящение «Грядущему человеку».
«Приветствую я вас, грядущие века!
Пусть грудь мою сомнения сжимают,
Пусть диктатуры мощная рука
И мысль мою и волю разрывает
Я не могу поспеть вослед
Могучей поступи всепобеждающего класса
Но, отдавая все, шлю пламенный привет
Тебе, грядущий человек всемирной новой расы!»29
Примечания
1 Наши достижения. — 1929. — № 1. — С. 207–208.
2 Гремяцкий М. Смерть и оживление. С. 41.
3 Гремяцкий М. Смерть и оживление. С. 45–46.
4 Вечерняя Москва. — 1929. — 17 января.
5 Дубинин Н.П. Вечное движение. — 2-е изд. — М., 1973. — С. 97.
6 Вечерняя Москва. — 1929. — 17 января.
7 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 53.
8 Естествознание и марксизм. — 1929. — № 1.
9 Труды лаборатории экспериментальной биологии Московского зоопарка. Т. 2. — М., 1926. — С. 126.
10 Там же. С. 142.
11 Там же.
12 Завадовский М. М. Исследование семенника гомосексуалиста. — М., 1931.
13 Предисловие // Воронов С. Пересадка желез животным. — М., 1926. — С. 3.
14 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 3.
15 БСЭ. Т. 3. — М., 1926. — С. 130.
16 Там же. С. 131.
17 Дубинин Н.П. Вечное движение. С. 86.
18 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 13.
19 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 16.
20 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 16.
21 Там же.
22 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 17.
23 Медико-биологический журнал. — 1929. — Вып. 5. — С. 18.
24 Там же. С. 18.
25 Волоцкой М.В. Классовые интересы и современная евгеника. — М., 1925.
26 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 53.
27 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 18. — Л. 140.
28 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 18. — Л. 140.
29 РГАСПИ. Ф. 142. — Д. 645. — Л. 82–83.
Глава 15. Институтская интрига
1
Буквально через несколько дней после важного совещания Иванов вновь делает доклад. 23 апреля 1929 года его слушает, затаив дыхание, аудитория Политехнического музея. Профессор снова говорит о великих перспективах в СССР специальной отрасли животноводства — обезьяноводства, снова говорит о гибридизации людей.
Его поддерживает и директор Зоологического музея МГУ Г.А. Кожевников. Этот ученый считал, что «устройство питомника для обезьян в Сухуми является одним из крупнейших достижений советской науки»1. Естественно, председателем этого вечера был поборник социальной гигиены нарком здравоохранения Николай Семашко. Открывая научный форум, глава советской медицины говорил о большом значении экспериментальных исследований на обезьянах.
Все эти монологи опьяняли Илью Ивановича. Он уже представлял себя чем-то вроде родоначальника новой расы существ, которые в будущем вполне могли стать основным населением земли. Если, конечно, с помощью генетики можно будет взять у обоих сторон революционной гибридизации лучшие черты наследственности: изощренный человеческий ум и несокрушимую силу обезьяньих мускулов.
Распаляясь от таких перспектив, Иванов проповедовал: «Теперь, когда наши рассадники животных спаяны единым государственным интересом, проверка тех или других нововведений может быть проведена в размерах, немыслимых раньше»2.
Сухумский питомник сосредоточенно готовился к приезду Ильи Ивановича. Уже 8 мая 1929 года в «Советской Абхазии» появилась информация о его скором появлении в обезьяннике и, видимо, начале сенсационных опытов: «Летом для научной работы в питомник приезжает московский профессор Иванов. По заданию Эндокринологического института профессор Иванов будет производить в питомнике опыты по искусственному оплодотворению обезьян».
Прошлогодний приезд председателя Совнаркома Рыкова также отразился на жизни сотрудников питомника. Алексей Иванович тогда был недоволен отсутствием атеистической пропаганды в стенах научного учреждения, главная задача которого, по его мнению, и состояла в том, чтобы экспериментально нанести урон боженьке. Поразмышляв над предложениями главы Совнаркома, Тоболкин и его коллеги решили создать подобие специальной экспозиции. Об этом и сообщил тот же номер «Советской Абхазии», который предсказывал скорый приезд Иванова: «Естественно-научный музей, экспонаты которого будут доказывать родство человека с обезьяной, предложено создать в здании психиатрической больницы»3.
Взаимоотношения с этим учреждением у питомника складывались не гладко. Возможно, их соседство было задумано с самого начала. Ведь в своем программном сочинении «Происхождение человека и половой подбор» Чарльз Дарвин считал некоторые формы психических отклонений своеобразной деградацией человека, его возвращением в животное состояние. «Идиоты, также в других отношениях, сходны с низшими животными, — писал автор теории эволюции. — Так сообщают о многих случаях, когда они тщательно обнюхивают каждый кусок пищи, прежде чем съедят»4.
И вот два мира — мир антропоидов и сумасшедших — стали вглядываться друг в друга. Экскурсанты, умилявшиеся обезьяньим ужимкам, попав к воротам больницы, вздрагивали. Оттуда временами доносился пугающий человеческий рев, он мало чем отличался от рева человекообразных. Но внешний вид обитателей лечебницы убеждал — это уже люди. Посетителям демонстрировалась возможность каждого из них однажды перейти в животное состояние, возвратившись в обезьяний мир. Однако если для обычных людей это была форма «научного назидания» и зримого примера, то для кремлевских мечтателей психушка стала неприятным раздражителем и, что еще хуже, напоминанием о печальной судьбе вождя мировой революции.
Да и «простыми людьми» руководители СССР себя не считали. Ведь если следовать обратной эволюционной логике, то нормальный человек, сойдя с ума, превращался в идиота, а кремлевский Homo futuris — в «простого человека». Но даже и это успокоительное умозаключение выводило из себя твердокаменных коммунистов.
В газете «Советская Абхазия» стали появляться критические статьи, подготавливавшие почву для переноса лечебницы. Одна из таких заметок называлась «Сумасшедшие условия для умалишенных». Здесь главными недовольными своим положением выступали сами пациенты: «“Мы же не звери, не обезьяны!” — обижаются больные»5. Одним из веских факторов для перевода служили многочисленные случаи нападение психических больных на персонал обезьянника.
2
Советское государство и партия в конце 1920-х — начале 1930-х годов смотрели на академических ученых с плохо скрываемым раздражением и скептицизмом. Их буржуазное происхождение и чванство внушали Кремлю самые серьезные подозрения. У многих светил было весьма туманное прошлое, которое неплохо было бы просветить рентгеном ОГПУ. И на поверку оказывалось: орнитолог Серебровский служил в армии Врангеля, физиолог Быков — в армии Колчака, генетик Левит долго прохлаждался в Америке. А стоило только выпустить за границу Добржанского или Тимофеева-Ресовского, как они не хотели возвращаться в родной СССР.
А из прокуратуры постоянно поступали тревожные сигналы. Генеральный прокурор Крыленко сообщал о необходимости возбудить дела против многих членов Академии наук. Уже 3 января 1930 года зампред ОГПУ Генрих Ягода и начальник Секретно-оперативного управления Евдокимов доносили Сталину о матерых двурушниках и антисоветских бандитах, окопавшихся в Академии наук. Реакция была молниеносной — начались аресты. Среди первых жертв был и директор Зоологического музея Академии наук, профессор А.А. Бялыницкий-Бируля. Тот самый, который «по вопросу о скрещиваниях… решительно высказывается против планов проф. Иванова проводить искусственное обсеменение туземок помимо их согласия». Еще один недруг Иванова уходит с научной сцены, звеня кандалами. Такой победы Илья Иванович явно не ожидал.
