Александр Шубин - Преданная демократия. СССР и неформалы (1986-1989 г.г.)
В «Гайд-парке» возник уличный «парламент» (от слова «говорить»), предвосхитивший парламентскую культуру России на несколько лет вперед. Говорили обо всем, что наболело и вызрело. Разговор не был хаотическим. Митинг вели группыинициаторы, и президиум, расширенный за счет лидеров федерации, регулировал ход дискуссии. За президиумом стояла формировавшаяся на ходу новая организация – оргкомитет «Народного фронта», состав которой пополнялся уже за счет групп, сформировавшихся или вышедших на общественную арену в ходе митингов. Дискуссии в оргкомитете стали своего рода второй палатой этого парламента, где вырабатывались окончательные решения, озвучивавшиеся также на митингах.
Несмотря на то, что ораторы единым фронтом вели огонь по консервативному крылу КПСС, между старыми группами и неофитами также возникала полемика. Так, Е. Дергунов из группы «Федерация социального объединения» неожиданно для «общинников» выдвинул такую идею: «Мы считаем, что должна быть народная поддержка лидера революционной перестройки Горбачева. Именно поэтому мы сейчас выступаем с новой идеей временного введения президентства. С тем чтобы лидер революционной перестройки не мог быть свергнут, как, скажем, свергнут реформатор нашей партии, реформатор страны Никита Хрущев». Идея президентства, которая вскоре придется ко кремлевскому двору, противоречила идеям «общинников», и они вступили в спор на хорошо знакомом им историческом поле. Выступая следом, я заявил: «Если мы вспоминаем Хрущева, то надо вспомнить о том, что это – не только разоблачение преступлений сталинской эпохи, но и расправа над рабочими Новочеркасска, которые попытались бастовать. Поэтому, я думаю, мы должны отстаивать не фигуру, а какие-то принципиальные соображения. Сейчас, по нашему мнению, в обществе назрели такие преобразования, как децентрализация управления экономикой и обществом как таковым. Министерская система явно входит в конфликт с самоуправлением, которое провозглашается»[159].
Многие выступавшие искали доказательства своих идей в исторических прецедентах. В. Золотарев так доказывал пользу митинговой демократии: «Если бы в 1979 году мы могли выходить на улицы, то власти не смогли бы втянуть страну в авантюру в Афганистане. Телекамера поворачивает на слушателей. Лица. Молча стоит Жириновский»[160]. Учится пока.
Площадка перед «Известиями» стала местом встречи интересующейся публики не только Москвы, но и других городов. Люди, побывавшие в «Гайд-парке», переносили прогрессивный опыт домой.
Вспоминает В. Гурболиков: «По примеру Москвы митинги стали проводиться в других городах. Здесь мы установили контакты с ярославцами, которые тоже решили организовать „Народный фронт“. Меня пригласили в Ярославль, и я там выступал на митинге. Народ радовался, что „человек из Москвы приехал“, хотя я был совершенно никто».
22 июня куйбышевская группа федерации «Перспектива» приняла участие в организации массового митинга перед обкомом. Протест был направлен против первого секретаря Муравьева. Все началось с того, что три парторганизации (университет, пединститут и аэропорт) отказали Муравьеву в доверии как делегату на партконференцию. Недовольные обкомом партийцы и неформалы из «Перспективы» создали группу в 30-40 человек, которая распространила листовки и созвала народ на митинг протеста. «Гайдпарк» перед обкомом продолжал действовать до июля, собирая по 200—300 человек, приучая людей к тому, что на митинги можно ходить и обсуждать там все, что наболело. Был собрано 5 тыс. подписей против Муравьева. 30 июля Муравьев ушел в отставку. Это стало первое «свержение» главы обкома в ходе митинговой революции. Оно показало неформалам их силу. В Куйбышеве начал формироваться «Народный фронт». «По сути дела создается новая, небывалая для советского сопротивления бюрократии ситуация: после кухонных споров и статей в самиздате появилась возможность теоретического осмысления живой практики борьбы… Бюрократия сильна только пассивностью масс („молодец среди овец“)… Поведение куйбышевской милиции явно определяется формулой: „Вам надо, вы и разгоняйте“[161], – писал лидер «Перспективы» М. Солонин.
Увы, бюрократия быстро оправилась от первого шока. Она стала широко использовать репрессивный механизм против митингующих (хотя за три года перестройки он постепенно разложился). Однако М. Солонин оказался прав в том, что «существует какой-то „пороговый уровень“ (500—1000-2000 человек), выше которого разгон силами обычных подразделений МВД и без применения оружия и техники становится невозможным»[162]. С поправкой на порядок чисел это предположение оказалось верным – когда митинги стали достигать численности в десятки тысяч людей, их уже нельзя было разогнать без жертв. А жертвы означали серьезный политический кризис, падение авторитета реформаторов в стране и мире.
Возникал вопрос – как преодолеть пассивность масс. По мнению Солонина, широкие массы уже осознали противоречие интересов с бюрократией, но выходить из состояния пассивности будут не через борьбу «за» (экологию, цены, расценки, жилье и прочие жизненно необходимые вещи), а через взрыв возмущения «против» (особенно если действует, как это было в Ярославле, Южно-Сахалинске, Куйбышеве, фактор «персонификации ненависти»)[163].
В соответствии с тем же механизмом возникнет и «персонификация добра» – выдвижение фигуры, которая отождествляет противостоянию злу безотносительно конструктивной программы. Именно в программном вакууме «общедемократических требований», возобладавших в 1990—1991 годы, возникнет возможность для подмены целей демократического движения. Наиболее гибкая часть номенклатуры, стремящаяся преодолеть свое отчуждение от собственности, получить свою долю капитала, поняла, что народный гнев можно направить против фракции конкурентов.
Но пока трещины в авторитарной системе были еще не очень велики, и порог в 1-2 тысячи демонстрантов был «преодолен» милицией. Митинги 4 и 11 июня прошли в обстановке «праздника демократии». Генерал МВД Н. Мыриков договаривался с организаторами прямо на месте, что они закончат к такому-то времени, и уходил. Только 18 июня милиция предприняла попытку разогнать «Гайд-парк».
РАЗГОН
Вспоминает А. Исаев: «В ходе митингов почувствовалось некоторое напряжение. Ко мне подошел инструктор горкома партии Ландратов и сказал: „Ну, вы подайте заявку. Вы не думайте, что вам обязательно откажут“. Мы тогда принципиально отказывались подавать заявки, потому что считали временные правила неконституционными. Сейчас, уже зная аппаратные методы, я понимаю, что нас предупреждали несколько раз. Видимо, идти на этот разгон они не с самого начала решились. Но после того как мы все предупреждения последовательно отвергали, президент Рейган уже уехал, наступило 18 июня.
Мы, как всегда, начали выступать, забравшись на цветочную тумбу. После нескольких выступлений появился генерал милиции Мыриков, который потребовал от нас сойти с клумбы, а потом – разойтись.
А мы как раз собирались разойтись через десять минут. Но когда нам было предъявлено требование, то Витя Золотарев сказал: «Ребята, вы понимаете, что под давлением мы не можем разойтись».
Подчиниться требованию разойтись в этих условиях значило потерять лицо. Да и расходиться было некуда – войска МВД блокировали площадку. Лидеры лихорадочно обсуждали, что делать. Офицер милиции стал повторять в мегафон формулу, которая затем стала привычной: «Граждане, ваш митинг незаконен, расходитесь, не мешайте проходу граждан!» По наблюдению очевидца, С. Митрохина, «манифестация стала представлять собой некий архипелаг, омываемый тускло-мундирной голубизной милицейского моря»[164].
Милиционеры произвели набег на трибуну митинга – тумбу, где теснились ораторы и плакаты.
Вспоминает А. Исаев: «Милиция стала собираться все больше и больше, и раздался призыв прорываться к Моссовету. И мне тогда показалось, что это хороший выход – прорываться, а потом просто уйти с этого места и потом торжественно разойтись. И тут со стороны кинотеатра „Россия“ подъехали автобусы, и оттуда стал выгружаться милицейский полк. Это были молодые ребята, и все рядовые. Они шеренгой встали у нас по пути. Мы взялись за руки и пошли на прорыв. Уже был опыт прорыва армян через шеренги милиции. У меня была уверенность, что если поднапрем, то прорвемся. Милицейская шеренга к тому же не доставала до конца тротуара, и я стал разворачивать острие нашего удара на этот край. А милиционеры очень забавно стали пятиться вбок, чтобы не дать нам обойти фронт с фланга».
Ядро митинга с оставшимися плакатами и знаменами надавило на оцепление, скандируя «Жандармы!» Основная масса присутствующих на митинге людей пропустила свой авангард к милицейскому оцеплению и стала напирать сзади.
