Гельмут Гюнтер - Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941
– Вернер, не хочешь взглянуть на мою похоронку? Стало быть, я уже покойник!
И передал ему вырезку из газеты.
– Ну, знаешь, это уже не смешно, – покачав головой, ответил Вернер. – Нет, с ума сойти можно – это и правда ты?
– Да, все верно. За исключением даты рождения. Мой день рождения вот-вот настанет, а вот этого моего «близнеца» – только в июле.
Нетрудно представить, как восприняли это мои родители. Они ведать не ведали, что неподалеку жил мой полный тезка, который тоже служил в ваффен СС. Все совпадало: и город, и даже район города, и то, что и тот парень был мотоциклистом-посыльным! Это все и решило! Дома не знали, что делать, пока все не выяснилось. Я – человек не суеверный, но с того дня уже не сомневался, что выживу в этой войне.
Когда потом явился унтерштурмфюрер Бух и приказал мне куда-то ехать, я не вытерпел:
– Никак нет, унтерштурмфюрер! Дело в том, что я погиб. Убит. И это только мой призрак.
Его лицо уподобилось огромному вопросительному знаку. Потом он побагровел, и я понял, что сейчас мне и на самом деле конец придет. Тогда я без слов протянул ему газетную вырезку.
– В таком случае я вынужден наказать вас. Вы ведь паек незаконно целых полгода получали!
И улыбнулся. А потом тут же помрачнел.
– Если серьезно, немедленно садитесь и пишите письмо родителям.
Впрочем, это я и без него знал.
До Москвы 18 километров[29]: отступление
На следующее утро, еще даже не развиднелось, нас разбудил шум боя. Мы тут же схватили винтовки и выскочили на улицу. Не успели мы сообразить, откуда стреляют, как уже лежали в снегу. Приближалось громоподобное «ура!». Клингенберг, вернувшийся к нам из госпиталя, тоже выскочил на улицу.
– Давайте сюда! Они снизу подходят! – крикнул он нам.
Забежав за угол дома, мы убедились, что это так. Проклятье, русские уже в деревне!
Я уже говорил, что наш дом стоял на возвышении. А противник наступал снизу, из овражистой низины. То ли боевое охранение проспало, то ли русские сумели снять его. Скорее всего, именно второй вариант. Как бы то ни было, мы сидели по самую шею в дерьме! Где-то неподалеку заговорил наш пулемет, но ни на численности наступавших русских, ни на их наступательном порыве это никак не отразилось. Они наступали, заполняя всю низину. По моим прикидкам, их должно было быть никак не меньше батальона. То есть силы были примерно равны.
– Если они насядут, то отрежут нас от своих и разобьют по частям, – досадовал Альберт.
Мы, как могли, отстреливались, но разве совладать было нам с такой ордой? Я бросил взгляд в сторону командования. Интересно, что они собирались предпринять перед лицом угрозы? Бах, встав на колени у угла дома, вел огонь из автомата. Клингенберг, стоя за поленницей дров, смотрел в бинокль. Ледяное спокойствие. Как всегда. Казалось, этого человека ничто не способно заставить потерять самообладание. Бросив несколько слов адъютанту, он отправил стоявшего позади него связиста к рации. Пули ударялись в стену в считаных сантиметрах от него, но Клингенберг и бровью не повел.
– Стреляй, идиот! А ты глазеешь по сторонам! – не выдержал Вернер, вернув меня к действительности.
Прицелиться, нажать на спуск, выстрел… Прицелиться, нажать на спуск, выстрел. Прицелиться, нажать на спуск, выстрел. Я функционировал как хорошо отлаженная машина. На страх времени уже не оставалось. Тут ты уже себя не спрашиваешь, убил ли ты там кого-нибудь или нет, а палишь без разбору. Тут закон один: либо ты, либо тебя! И ни на какие раздумья времени нет и быть не может. Онемевшими от холода пальцами я вставил в винтовку новую обойму и продолжал: прицелиться, нажать на спуск, выстрел.
Откос, на котором мы залегли, был довольно крут, просто так на него не взберешься, тем более под огнем. Но рано или поздно русские доберутся до нас, и тогда. Так что, если не произойдет чуда, нам точно конец – обратный отсчет пошел!
И чудо произошло! В самую последнюю минуту с другой стороны овражка открыло огонь легкое пехотное орудие 5-й роты. Как в свое время у Березины или в Макошино, солдаты спрыгивали на землю из невесть откуда взявшегося грузовика, на ходу открывая огонь по противнику. И неприятельская атака захлебнулась, что дало нам возможность перевести дух – нет, это не преувеличение, стало действительно легче.
– Ну, вот и подмога! – обрадованно воскликнул Вернер. – А я-то думал – все!
Но никак нельзя было недооценивать упорство русских, они не собирались записывать себя в побежденные. Так просто с ними не разделаешься! Теперь они сосредоточили огонь на артиллеристах. Трудно было поверить, что под шквальным огнем противника расчеты смогут продолжить огонь. Но с точностью часового механизма гремели разрывы снарядов, вздымая в воздух черные комья земли. Тем временем о том, что нас атакуют русские, стало известно в батальоне – Клингенберг повсюду разослал «гонцов», – и мы получили подкрепление в виде пулеметных расчетов. Кроме того, взвод 2-й роты, атаковав русских с фланга, вынудил их прервать атаку. Они стали отходить, сначала отдельные солдаты, потом и группами. Вот и вся атака!
В печке еще оставались угли. Хватило нескольких щепок. Вскоре огонь пылал вовсю. Мы почистили оружие, где надо подправили, зарядили винтовки и набили патронами подсумки. Может, это было и излишним, но мы старались держать оружие в порядке. Вернер отправился осмотреть стоявший у хаты «Цюндапп». По-моему, мотоцикл задело то ли пулей, то ли осколком. Но оказалось, все в порядке – ложная тревога.
Вечером впервые за долгое время Вернер достал свою гитару, и зазвучала песня о солдате, несущем вахту на Волге для своего фатерланда. Песня навевала мысли об одиночестве. Погодите, еще будет вам одиночество!
Сегодня был мой день рождения. Товарищи поздравили меня, а я выложил все присланное из дому и приберегаемое для этого дня на стол. А тут еще, кстати, нам выдали и довольствие, и появилась возможность кое-что прикупить из платных товаров. Так что стол вышел по-настоящему праздничный. Вернер был в ударе. Он виртуозно перебирал струны, пел, и было страшно приятно видеть его таким. Мы подтягивали ему, спели несколько немецких песен, потом он решил отложить инструмент и потянулся за своим котелком.
– Господа, время безмятежности кончилось. Они снова не дают нам покоя!
Едва договорив, Вернер поднялся и вышел на улицу. Русские снова подобрались к деревне. Пуля на излете, пробив оконное стекло, будто подстегнула нас. На этот раз противник наступал с другого направления. Перебежав через дорогу, мы нырнули в снег. На нас надвигалась плотно сбитая, безликая и бесформенная темная масса. Из-за деревьев появлялись все новые и новые красноармейцы. Подпустив их метров на шестьдесят, мы открыли огонь.
– Прекрасный день рождения! – пробурчал я про себя.
Самое время было подумать о себе. Выпущенная русскими автоматная очередь прошла выше головы – пули, едва не срезав наличник, вошли в доски у самой крыши дома, у которого я залег. Меня окатило снежной пылью. И поделом мне! Нечего вертеть головой, разглядывая русских! Но в снег голову я тоже не мог сунуть, словно страус в песок. Нет, сначала тихо, без резких движений оглядеться, потом патрон в патронник и тщательно прицелиться. На сей раз атакующие были встречены таким яростным пулеметным и винтовочным огнем, что участь их напрямую зависела от фанатичного упорства, с каким они будут продолжать эту атаку. И когда в бой вступило легкое пехотное орудие, исход схватки был решен.
Вся деревня была усеяна телами погибших русских, кое-где даже грудами тел. Поднявшись, мы рукавами камуфляжных курток смахнули струившийся по лицам пот и вернулись в дом. У нас тоже без потерь не обошлось – иваны ведь не новогодними петардами нас закидывали! Вот-вот за нашими погибшими и ранеными товарищами должны были приехать тыловики.
Вернувшийся с командного пункта Альберт, хлопнув дверью, в своей обычной, чуть дерганой манере задал риторический вопрос:
– А вы знаете, кто были те русские, с которыми мы час назад разделались?
– Только вот не надо нам ребусов и загадок, давай выкладывай! – отрезвил его Вернер.
– Это… Это были женщины! Целый батальон баб, представляете?
И продолжал:
– Кое-кто из наших стал стаскивать с них все, что потеплее, тут и выяснилось, что все солдаты до одного – бабы! Некоторые совсем молоденькие.
– Хватит! Можешь не продолжать! – рявкнул Вернер.
– А чего это ты так взвился? Я же не виноват, что «отец народов» Сталин посылает баб воевать с нами! Да нам что с того? Нам плевать с высокой башни, кто нас на небеса отправит – бабы или мужики!
Хотите верьте, хотите нет, но меня охватило странное чувство. Только представьте себе – заснеженная деревенская улица усеяна трупами молодых девчонок. Когда противник бурой массой надвигался на нас, никому и в голову не могло прийти, что это женский батальон. И даже если бы пришло. Какая на самом деле к черту разница, какого пола твой противник? Мы уже были наслышаны о том, что русским все равно, кого бросать в бой с оружием в руках – женщин, мужчин! Значит, такая у них концепция тотальной войны! Но что же это должен быть за режим, если он с такой легкостью посылает на убой женщину?! Видимо, Сталина здорово припекло, раз он решился на подобные меры, невзирая на колоссальные людские ресурсы в его распоряжении[30].
