Богуслав Суйковский - Листья коки
Кто-то прорывался через ворота, кто-то спрыгнул с высокой стены. Испанцы кинулись за ними, однако прежде чем они успели высечь огонь, запалить фитили и выстрелить - таинственные тени растаяли во мраке.
Осталось четверо убитых, обычные невольники-индейцы, и дон Педро быстро утешился: ни один из них не нес с собой кипу. Значит, просто попытка к бегству. Это все чепуха, ведь Тупак-Уальпа спокойно сидит в своем тамбо.
Глава тридцать четвертая
Испанцы, измученные ночной облавой на неуловимого инку Манко, спали; бодрствовала лишь стража, лагерь индейцев тоже пребывал в тишине.
Писарро, выслушав рапорт Гаско о событиях минувшей ночи, сперва пришел в ярость, приказал созвать суд и привести Тупака-Уальпу, однако вскоре опомнился. Патер Вальверде советовал соблюдать осторожность. Если с такой легкостью приговорить к смерти вот уже второго по счету сапа-инку, то скоро не найдешь желающих быть королем, а, кроме того, новые ставленники уже не будут пользоваться доверием индейцев. В конце концов, что случилось? Бежало десятка полтора невольников? Невелика беда. Ведь из последнего похода вместе со стадами лам пригнали множество пастухов... Тупак-Уальпа проявил свои истинные намерения? А кто верил язычнику? Этого ему не забудут, и в надлежащий момент мерзавца повесят. Но теперь от его имени кипу будет рассылать Рокки. Он негодяй, настоящий негодяй, но его удобно использовать как орудие. Фелипилльо переводит, Рокки вяжет эти их шнурки, Тупак-Уальпа восседает на троне, и таким образом вся страна у испанцев в руках.
- Итак, благодаря нашим благочестивым новообращенным, - Вальверде презрительно фыркнул, - сорван весь заговор. Вместо призыва к повсеместному бунту будет разослан приказ об абсолютном повиновении.
- А те, что удрали ночью? - мрачно спросил Писарро.
- Эти? У них не было кипу. Все кипу остались на месте.
- И вы, падре, действительно верите, что это был обычный побег? Сразу же после такой резни?
- Именно. Они так испугались и...
- Так испугались, что бросили своего короля, которого чтут как бога, а сами бежали? Но, несмотря на испуг, они не потеряли головы. Бежали только молодые и сильные. Я допрашивал наших охранников. Невольники бросились бежать все разом, ясно, что по какому-то приказу, устремившись одновременно в разные стороны. Нет, падре! Я не позволю провести себя. Этот побег был подготовлен заранее.
- Я отдаю должное вашей проницательности, ваша честь. Но даже если побег был преднамеренный, они все равно не захватили с собою никаких королевских наказов, поэтому не представляют для нас никакой опасности.
- Пока ничего не известно. Но мы теперь будем более бдительны!
Синчи, подслушивавший за занавеской, понял общий смысл разговора и тут же поспешил к сапа-инке с известием. Но, чтобы не привлекать внимания стражи, он задержался на дворе и - скрывая жалость и ужас - с минуту наблюдал за тем, как испанцы резали лам, а потом неторопливо направился к помещению, в котором теперь уже тщательно охраняемый содержался Тупак-Уальпа.
Масомати, старый жрец, который избежал смерти, потому что у него было плохое зрение и тогда, ночью, он не вязал кипу, стоял возле ворот, с беспокойством поглядывая на небо.
- Что ты там видишь, преподобный? - спросил его Синчи.
Неподалеку расположились двое испанцев и недоверчиво, как ему показалось, присматривались к нему, поэтому он не хотел показать, что торопится к своему господину.
- Ты видел птиц? Они все летят на юг. И при этом так страшно кричат.
- Может быть, кондор...
- Кондоры тоже улетают. Я видел сразу трех А ламы? Смотри, как беспокойно они себя ведут!
- Они почуяли кровь. Белые убили там, за стеной, очень много лам. Убили даже самок, о преподобный.
Но жрец не обратил на его слова внимания, продолжая всматриваться в небо. И Синчи невольно посмотрел вверх. Но ничего не заметил. Небо было голубое, и одинокие облака, плывущие со стороны гор, в свете солнца сияли безмятежной белизной.
- Смотри! - Жрец поднял дрожащую руку. - Взгляни на животных, на которых ездят белые! Видишь, они тоже чего-то испугались.
Из глубины двора, где испанские всадники чистили своих коней, рядами привязанных к кольям, время от времени доносилось ржание, топот, слышались проклятья и крики. Кобыла сеньора де ла Гаско жалобно ржала, тянулась к своему жеребенку, словно стремясь его защитить от чего-то.
- Может быть, какое-нибудь чудовище... - начал Синчи, но жрец нетерпеливо оборвал его:
- Это гнев богов! Не что иное, как гнев богов!
Синчи, входя в помещение, отер с лица пот. Действительно было как то невыносимо душно. Нет, не душно. Воздух чист и даже прохладен. И, однако, человек обливается потом, сердце колотится, руки дрожат.
И неприятное, отвратительное ощущение, словно в горле растет какой-то ком, поднимается все выше и давит все сильнее. Это похоже на то, что чувствует новобранец перед битвой. Или же... или же осужденный, ожидающий казни.
Синчи припомнил совет начальника своего сторожевого поста: в такие минуты жуй больше коки и ни о чем не думай. То, что должно случиться, все равно случится. Такова воля богов.
Однако при дворе сапа-инки никто не жевал коку. Здесь нужно было иметь трезвую и ясную голову. Особенно в такие минуту, как сейчас. Усилием воли он овладел собой и вошел в дом.
Синчи докладывал Тупаку-Уальпе о том, что ему удалось подслушать, и вдруг на полуслове оборвал свой рассказ... Откуда-то с гор, медленно расползаясь в тяжелом, неподвижном воздухе, докатился глухой звук, словно сама земля болезненно застонала. Он нарастал, приближался, усиливался, пока не перешел в грохот, более сильный, продолжительный и ужасный, чем грозовой раскат.
Солома, которой была покрыта крыша, зашуршала, хотя не было ни малейшего ветра. С потолка что-то посыпалось.
Сапа-инка Тупак-Уальпа выпрямился.
- Бог Земли разгневан. Слышишь голос бога Земли? Бессмертный дух Виракоча, спаси своих верных слуг!
Синчи, дрожа всем телом, припал лицом к земле. Если бы он был один, то помчался бы, охваченный паническим страхом, в поле, как можно дальше от стен и домов. Ему казалось, что стены комнаты наклонились, что они уже качаются, валятся прямо на него. Однако сын Солнца продолжал сидеть неподвижно, пришлось и Синчи - впервые в жизни - превозмочь свой страх перед землетрясением и остаться на месте.
- Misericordia! - орал где-то за стеною испанец, кто-то смеялся, словно потеряв рассудок, на улице храпели и испуганно ржали кони.
Пол тамбо покачнулся раз, другой, словно от ударов снизу, занавеси на дверях колебались. Пламя светильников дрогнуло, почти погасло, снова взметнулось вверх, мерцающее и неверное.
Страшный грохот, непостижимый для находящихся в доме, нарастал где-то рядом, за стеной, он становился все более могучим, терзая душу. Внезапно гром умолк, завершившись чем-то похожим на глухое, тяжелое стенание.
Несмотря на шум и звон в ушах, Синчи услышал голос своего властелина.
- О могучий повелитель Земли, я услышал твой голос? Позволь мне исполнить твою волю!
Синчи поднялся - хотя едва смог держаться на ногах - как раз в ту минуту, когда Тупак-Уальпа проходил мимо, и поплелся за ним.
Тут же за порогом дома их окружила толпа придворных, испуганных, почти обезумевших от ужаса. При виде властелина, однако, они тотчас же пришли в себя и почтительно расступились.
- Говори! - Тупак-Уальпа обратился к жрецу Масомати, единственному человеку, который оставался совершенно спокойным.
- О чем я должен говорить, сын Солнца?
- Я слышал голос бога Земли. Как он проявил свое могущество?
- Весь склон горы, тот, что прямо перед нами, обрушился, Сын Солнца. Нет уже ни полей, ни домов, которые стояли на этом склоне...
- Дороги тоже нет. - Тупак-Уальпа говорил таким тоном, что трудно было понять, спрашивает он или утверждает.
Жрец вздрогнул.
- Тебе уже все известно, сын Солнца. Да, дороги нет.
- А как тамбо?
- Помещение, освещенное твоим пребыванием в нем, осталось цело. Никто не пострадал.
- А белые?
- Они все были на дворе и уцелели.
Тупак-Уальпа медленно пошел к открытым воротам. Испанская стража, еще не опомнившаяся от страха, отступила в сторону, никого не задерживая.
Властелин минуту смотрел вдаль. Весь склон горы, насколько можно было видеть, превратился в груду камней. Бесследно исчезли террасы обработанных полей, дома оставленной жителями деревушки, тропинки, деревья и кусты.
Исчезла без следа и выложенная каменными плитами гладкая, удобная дорога.
- Преподобный Масомати и ты, Синчи! Как вы можете объяснить волю бога Земли?
Остальные придворные подались назад, и только двое названных остались рядом со своим властелином.
- Его воля ясна, сын Солнца. - Жрец говорил уверенно. - Не следует идти дальше. Дороги перед нами больше нет. Это может относиться к белым или же... к нам.
- Земля вздрогнула, сын Солнца, - несмело отозвался Синчи, - как... как лама, к которой притронулся чужой. Может, чужие - это белые люди?
