Михаил Бойцов - К чести России (Из частной переписки 1812 года)
Итак, мы из герцогства Варшавского пришли теперь в Пруссию и, как известно, дойдя до г. Виленбурха(4) , остановились на несколько дней там. Дальнейшего же похода далее и куда теперь еще неизвестно, но говорят все разное, а именно, что идем до Стразбурга(5) , также до г. Торуна на Висле и даже до Дрездена, где будто назначен будет конгресс нашего государя с прочими королевствами. Другие же новости хотя мы находимся и ближе к оным, нежели вы, но столь бывают ложны, что даже нельзя поверить, откуда бы могло произойти их начало. <...>
Н. Н. Мордвинова - С. Н. Корсакову.
20 января 1813 г. Пенза
Долго, долго, любезнейший братец, лишены мы были радости читать строки, писаны вами, и вы можете себе вообразить восторг наш, когда мы увидели в руках маминькиных письмо. От кого? - от любимого нашего братца. И когда? - в самый день его рождения; ничего на свете не могло не соделать щастливее в тот день, для нас толь памятный, как разве единое ваше присутствие. О, любезнейший братец, ежели б вы знали, какие тяжкие минуты протекли с тех пор, как мы с вам расстались. Вспоминая о вас, какое мучительное чувство ощущала, когда представляла я себе, где вы. Любезный братец, ничем вы не могли меня столь обрадовать, как вашим признанием, что вы в мыслях ваших переменились и что единая только опасность Отечества может впредь понудить вас принят [ь] ся еще раз за оружие. Сколько раз мы вам повторяли, что чувствительная ваша душа не могла бы стерпеть видеть ужаснейшее зрелище так, как вы сами сказали в письме своем, страждущего человечества. Нет, любезный наш братец, война не для нежных сердец, и я уверена, что если б не пылающая ваша любовь к Отечеству не возбуждала и подкрепляла вас, то вы давно бы оставили поле брани. Ни почести, ни слава,- ничто не может заглушить в сердце вашем сострадание ваше к ближним, ежеминутно оскорбляемое, видя изуроденных своих сотоварищей. <...>
Прощайте, любезный друг и братец, не нужно уверять, сколь было радостно мне слышать все похвалы и отличия, которые вы получали, вы знаете, сколь вас любит Н. М.
Прочитав мое письмо, оно мне показалось очень невесело, простите меня любезный братец.
В. С. Норов - матери.
14 февраля 1813 г. Елитов
После того сражения под Красным, о котором я вам писал из Вильны, более мы не дрались с французами. Одни только казаки преследуют их. После быстрого и трудного марша, наконец, остановились мы на границах Силезии или Немецкой империи(6) , чтоб дать время идущим к нам из России подкреплениям к нам присоединиться. Сверх сего, суровость времени препятствует несколько военным действиям, но с открытием весны надо ожидать начатия оных. Сколь война сия ни была кровопролитна, но мы скорее желаем еще сражения, чтобы получить твердый и полезный мир для отечества нашего. Мы оставили Россию и идем теперь в иностранных землях, но не для завладения оными, а для их спасения. Надо даровать мир и спокойствие Европе, говорит нам государь наш, и мы идем на Запад с войною для мира. До сих пор мы сражались для спокойствия нашего отечества, теперь будем сражаться для спокойствия всей Европы. Надо пользоваться разстройством неприятеля, чтобы не дать ему усилиться. Бог и победа всегда с нами, и мы идем вперед.
Д. П. Трощинский - М. И. Кутузову.
26 марта 1813 г. [Полтава]
Светлейший князь, милостивый государь!
Где письмо застанет вашу светлость, не понимаю: вы такими исполинскими шагами подвигаетесь вперед! Да благословит господь ваши подвиги! Да приведет он Австрию в познание истины, да подымет на ноги Германию, да сломит рукою вашею рог строптивого врага и устами вашими да дарует мирови мир - сей бессмертный и благопамятный венец спасителя России и освободителя Европы! Вот мои и всеобщие желания, сопровождающие вас на блистательном поприще, по которому, видимо, ведет вас всемогущая рука. Утомлен мыслями, гоняясь за вами по пространному пути славы, возвращаюсь в малый круг мой и, оставя героя, хочу побеседовать с другом, с благодетелем.
А. А. Закревский - М. С. Воронцову.
29 апреля [1813 г.]. Бауцен
...> Не бойтесь, почтеннейший граф, уж мы успели наделать глупостей вместе с графом Витгенштейном, который много на себя берет и ничего не смыслит. Он командует всею главною армиею и пруссаками(7) . Бестолковщина такая, что никто ничего понять не может. Вы, я думаю, уже известны о скоропостижном нашем сражении, бывшем 20-го числа при Люцене(8) . Дело было беспутное, о котором описания делать никакого не буду, а только скажу вам, что было в оном деле 7 главнокомандующих, всякий по своему умению приказывал, и после сей отличной победы, как уверяют всех сии главнокомандующие, мы уже в Бауцене и отступили от Люцена 20 миль, и несчастный Дрезден уже в руках злодея.
По отступлению нашему, которое мы делаем, можно судить, что плану никакого нет. Михайла Богданович 1-го мая будет в Саган, Sagan(9) , не знаю, что теперь будет, и что с ним сделают: будет ли он главнокомандующий всех армий или нет? (10) Сего крайне не желают люди, живущие в главной квартире, а служащие в линии душевно сего желают, да и польза службы сего требует. Но граф Витгенштейн быть главнокомандующим не может и не в состоянии: эту справедливость все ему отдают.
Тормасов заболел и поехал в Петербург. Г. Витгенштейн как главнокомандующий за дело, бывшее 20-го числа, получил Андреевскую ленту. Коновницын - ранен и получил 25 т. рублей. <...> Государь надел на прусского короля 4-го [класса] Георгия, а король на нашего надел новый военный орден 3-го класса. Вот какие у нас игрушки! По желанию г. Витгенштейна здесь идут перемены ужасные. У нас гении как скоро появились! Фельдмаршал умер, и тело его повезли в Петербург(11).
В. С. Норов - матери.
20 мая 1813 г.
Лагерь под Швейдницом(12)
Я писал вам из лагеря под Бауценом, что мыготовились к сражению. На другой и третий день атаковали нас французы в превосходных силах в нашей позиции. Сражение(13) продолжалось два дня сряду, 9-го и 10-го. Наш полк прикрывал батареи, коими французы с дьявольскою силою стремились овладеть, но мы не дали им завладеть ни одним колесом. Здесь были мы четыре часа в перекрестном огне; около меня убито и ранено 230 человек. Меня самого крепко ударило выхваченною ядром землею, но ничего не сделало. Я имею счастье быть представлену в другой раз в числе отличившихся. Сам государь и прусский король подвергали себя немалой опасности. Сколь ни лестно наше ремесло, однако же мы все желали бы скорого окончания сей войны, ибо наскучило стоять на биваках и зачастую по два и по три дня почти не евши. Но мы рады все терпеть, если бы только знали, что доставим славный мир нашему отечеству. <...>
К. Н. Батюшков - Н. И. Гнедичу.
30 октября 1813 г. Веймар
...> Наконец, 4-го числа в 9 часов утра началось жаркое дело(14). С самого утра я был на коне. Генерал(15) осматривал посты и выстрелы фланкеров из любопытства, разъезжал несколько часов сряду под ядрами, под пулями в прусской цепи, и я был невольным свидетелем ужаснейшего сражения. <...> Огонь ужасный! Ядра и гранаты сыпались, как град. Иные минуты напоминали Бородино. Часу в 3-м начали свистать пули. Мы находились против густой цепи неприятеля, и я снова имел счастье быть свидетелем храбрости наших гренадеров. <...> Признаюсь тебе, что для меня были ужасные минуты, особливо те, когда генерал посылал меня с приказаниями то в ту, то в другую сторону, то к пруссакам, то к австрийцам, и я разъезжал один по грудам тел убитых и умирающих. Не подумай, чтоб это была риторическая фигура. Ужаснее сего поля сражения я в жизни моей не видал и долго не увижу. <...> Ядра свистали над головой и все мимо. Дело час от часу становилось жарчее. Колонны наши продвигались торжественно к городу. По всему можно было угадать расстройство и нерешимость Наполеоновых войск. Какая ужасная и великолепная картина! Вдали Лейпцик с высокими башнями, кругом его гремят три сильные армии: Щварценберга, где находились и мы, Бенигсена направо, а за Лейпциком - наследного принца(16). И все три армии, как одушевленные предчувствием победы, в чудесном устройстве теснили неприятеля к Лейпцику. Он был окружен, разбит, бежал. Ты знаешь последствия сих сражений. Мы победили совершенно. <...>
Н. Н. Раевский - А. Н. Самойлову.
2 ноября [1813 г.]. Веймар
...> О успехах наших вы должны быть известны. Не великий Наполеон ушел за Рейн едва ли с 30-ю тысячами своей армии(17). Баварцы, баденцы, саксонцы, вестфальцы,- все поднялось против него. Теперь опишу вкратце мое приключение. Я почти здоров, был ранен в грудь пулею в 60 шагах. Фуфайка на вате спасла меня, ее пуля не пробила, но сделала глубокую рану в том месте, где душка(18) примыкает к груди, и где все жилы шейные и ручные сходятся. Я пренебрег раной, был шесть [дней] при корпусе на лошади, наконец, под Веймаром лихорадка и жестокие боли положили меня в постелю. После девятидневных несносных мучений перенесли меня сюда. Здесь вынули из груди семь костей, но я в груди никакой боли не чувствую и скоро закрывать будут рану, только рукой правой не владею и в плече еще чувствую боль. Здесь наши обе великие княгини, которые всякий день присылают обо мне наведываться, и после завтрего я в сертуке им представлюсь. Государь меня произвел(19). Австрийский прислал маленький крест Марии-Терезии, чрез две недели я думаю ехать в армию. Я пишу через силу, оттого пишу мало. Впрочем, вы, верно, все знаете. <...>
