Вольдемар Балязин - Русско-прусские хроники
И когда я так подумал, на память мне пришло стихотворение, вполне созвучное тому, что я чувствовал, и написанное таким же стариком, как и я, в предчувствии скорого и неизбежного конца. Называлось это стихотворение "Моя книга" и вполне могло бы послужить эпиграфом и к моим воспоминаниям.
Ни Риму, ни миру, ни веку,
Ни в полный внимания зал
В Летейскую библиотеку,
Как злобно (здесь неразборчиво.- В. Б.)... сказал.
В студеную зимнюю пору,
("Однажды" - за гранью строки)
Гляжу, поднимается в гору
(Спускается к брегу реки) Усталая жизни телега, Наполненный хворостью воз. Летейская библиотека, Готовься к приему всерьез!
Я долго надсаживал глотку И вот мне награда за труд:
Не бросят в Харонову лодку,
На книжную полку воткнут8
Однако, прежде чем приступить к рассказу обо всем, о чем я хочу поведать, я хотел бы предупредить тебя, мой почтенный и любознательный читатель, что в отличие от многих других я стану придерживаться неких обязательных для меня канонов, кои должен на деле исповедовать всякий правдивый человек, а тем более христианин и слуга Церкви.
Тебя удивит, возможно, что я не стану вписывать даты только потому, что я нетвердо помню, что было в тот или иной месяц, а иногда даже могу спутать и год.
Не стану я утверждать, что какого-либо человека звали именно так, а не иначе. Я думаю, что лучше честно сознаться в этом самому, нежели потом выслушивать попреки в намеренной лживости и дурной памяти.
Итак, еще раз помолясь Господу нашему Иисусу Христу и моему святому патрону апостолу Фоме, начну я мое повествование.
***
Я родился в IX год Понтификата папы Василиска9 еще при его жизни прозванного "Великим". Однако предостерегу всякого, кто попытается из-за сказанного мною определить год моего рождения, потому что многие считают первым годом Понтификата Василиска Великого тот, в который скончался его предшественник - папа Илия, еще при жизни причисленный к лику святых и прозванный Пятнадцатым Апостолом. К этому уместно будет добавить, что Равноапостольным был признан не только Илия. Такая традиция возникла лет за семьдесят перед тем10 Тринадцатым Апостолом официально признали бывшего Трирского архиепископа Карлу, Четырнадцатым Апостолом также официально был признан его единомышленник и друг Барменский епископ Ангел11.
Василиск тоже хотел, чтобы его считали Равноапостольным, но добился этого только при жизни, когда его пышно именовали Василиском Величайшим, Мудрейшим и Равноапостольным, не добавляя "Шестнадцатым", ибо он во всем считал себя первым и такое добавление мог бы посчитать для себя оскорбительным12. Вместе с тем Василиск практически стал Понтификом еще при жизни Илии, который за два года до кончины сильно заболел и не мог управлять церковью.
Я пишу это для того, чтобы читателю, которому угодно считать, что Василиск стал папой лишь после смерти папы Илии Святого и его Понтификат начался двумя годами позже, то я смиренно приму и такую точку зрения и напишу иную дату моего рождения - VII год Понтификата Василиска Великого.
Для чего мне сразу же спорить и ссориться с частью моих читателей из-за такой безделицы, тем более что в потоке времени день моего рождения остался там, где и был, а откуда вести его отсчет - от сотворения мира, от греческих календ или Рождества Христова, не все ли равно?13
Родился я в Кенигсберге, в столице Прусского королевства, в правоверной католической семье - о ней я напишу позднее - и был крещен в единственной католической церкви, ибо город был почти полностью протестантским.
Крестил меня патер Иннокентий, и так как я родился в день святого апостола Фомы, то он и стал моим патроном, но на местный немецкий лад в детстве стали звать меня Томасом. А вследствие того, что моя мать была итальянкой, то она иногда называла меня на свой лад Томмазо.
Итак, я предстану в моей книге под этими тремя именами, ибо в разное время меня называли то так, а то и этак.
А Вольфом меня назвали, когда я окончил семинарию и, принимая монашество, переменил имя. Отец Ректор, памятуя, откуда я пришел в Рим и где родился, посоветовал мне взять чисто тевтонское имя - Вольф. Так я стал Вольфом де Map.
Я родился в то время, когда зараза протестантизма уже давно и надежно свила в Кенигсберге многочисленные гнезда. Нас, католиков, было в городе не более чем один человек из двадцати. И это в городе, который почти три века был оплотом истинной веры - католицизма!
Кенигсберг был необычным городом. В давние времена сюда пришли рыцари Тевтонского ордена и утвердились здесь, завоевав земли язычников - пруссов, разрушив их капища и низринув идолов, которым эти дикари поклонялись. Великие магистры ордена стали здесь полновластными хозяевами - у них под рукой были сотни, а то и тысячи вооруженных людей - рыцарей, кнехтов, простых братьев, служивших Ордену по найму, но верных магистрам, ибо все они были католики и все могли держать в руках оружие. А кроме того, сами папы благословляли и поставляли Великих магистров и Пруссию для руководства Орденом, и отсвет папского благословения всегда сиял над этими благочестивыми и смелыми мужами.
Однако и императоры Германии тоже хотели иметь свою долю во всех этих делах, а так как Великие магистры чаще всего были выходцами из лучших домов Германии14, то немецкая кровь говорила в них порою сильнее, чем просвещенный Римом разум, и они иногда, не обращая слишком большого внимания на клятву, данную Риму, вступали в светские игры, учиняя комплоты с императорами. Однако же следует признать, что только денежные и другие корыстные интересы побуждали их к таким поступкам, но в душе они всегда оставались верными католиками.
Лютерова зараза, зародившаяся в землях Империи, пронеслась по Европе как чума. Одна за другой покорялись "бешеному быку Мартину" страны с их гражданами, а стало быть, и епархии с их прихожанами. Первой отпала от Святого престола Германия, потом Швейцария, Швеция, Англия и многие иные страны. Во главе этих новых еретических государств встали разные люди иной раз это были их собственные короли и герцоги, иной раз бургомистры и члены городских муниципалитетов, случалось, что и простолюдины деревенские мужики и отставные солдаты становились новоявленными "кардиналами" нового протестантского антипапы Мартина Лютера.
Я не раз размышлял над феноменом протестантизма, над тем, почему именно в 1519 году возникла вселенская лютерова ересь и почему она так быстро победила во многих странах христианского мира? Однако же пока повременю писать об этом, а расскажу обо всем в своем месте, когда придет пора поведать о годах обучения в семинарии, где знающие и, как мне тогда казалось, честные богословы и наставники знакомили нас с этим наваждением и давали ему разные, но в общем-то интересные объяснения.
А здесь я намерен объяснить, почему должен был хотя бы упомянуть о Реформации и лютеровой ереси. Может быть, и не стал бы, да больно уж много значила она для нас, простых смертных, обыкновенных бюргеров, для любой семьи и любого отдельного человека. Иногда думают, что-де такого страшного или же опасного в богословских догматических диспутах? Что плохого могут принести их результаты для простого мирянина - тем более что результатов самого спора как средства выявления истины эти диспуты никогда не приносили?
Для ученого-богослова итог диспута, чего бы он ни касался, всегда мог кончиться плохо - спорь он о чистилище, или о вознесении Богородицы, или о чем другом, столь же отвлеченном, потому что ученый-богослов, если он ошибался, должен был как минимум покаяться и в зависимости от глубины заблуждения и степени вины обязательно нес наказание - от малой эпитимии до сожжения живым на костре15. А победитель диспута из лиценциата превращался в доктора и тем самым не только укреплял свой авторитет среди ученых собратьев, но и получал немалую прибавку к жалованью. Случалось же, что о диспуте узнавали в Риме, и если папе и кардиналам было угодно, то они делали диспутанта деканом богословского факультета, а то и ректором семинарии или даже академии. Нередко же сами диспуты инспирировались Ватиканом, чтобы утвердить какое-нибудь новое положение, и тогда победитель диспута вознаграждался по-царски, получая либо большую пожизненную пенсию, либо становясь приором богатого монастыря или главой какого-нибудь тучного аббатства.
Так вот, возвращаясь к вопросу о том, какую опасность могли представлять для мирян - мужиков, ремесленников, дворян, купцов и прочих, кто не носил сутаны и не прислуживал за деньги церкви,- эти диспуты о чертях и ангелах?
Это сейчас, когда я пишу мою книгу, они не то, чтобы приутихли, нет, пожалуй, еще более разгорелись, чем когда-либо, только теперь к эпитимьям почти не прибегают, а уж если такое и случается, то ограничиваются покаянием и уж, в крайнем случае, велят сорок раз прочитать "Отче наш" или "Верую".
