Владимир Прибытков - Тверской гость
Хасан волновался, торопил Никитина уходить. Переночевав, даже не повидав толком городка, они тронулись дальше. Оставив за собой пыльную зелень Умри, оказавшись среди деканских холмов, Хасан запел. Пел он по-индийски, весело и задорно. Никитин удивился. Никогда он не думал, что Хасан умеет так петь.
- О чем ты поешь? - спросил он.
Хасан, улыбаясь, развел руками:
- Вот земля. Скоро пойдет дождь. Хороший дождь. Будет рис, будет пшеница, и девушки станут красивее. Но я могу смотреть только на одну. Если ее не будет со мной, то ничего не нужно. Ни дождя, ни риса. Но она будет со мной! Так пускай скорее пойдут дожди!
- Хорошая песня! - сказал Никитин. - Спой-ка еще...
- Вот слушай, ходжа, - лукаво сощурился Хасан, - очень хорошая песня, очень!
Хасан помолчал, потом вскинул голову, щелкнул пальцами и взял высоко и протяжно:
- 0-о-эй!
И сразу оборвал, повел быстрый, колеблющийся, словно ускользающий напев.
Индусы-погонщики оборачивались, ухмылялись. Ноги сами пошли веселее. Почему-то на сердце стало легче. Увидел облака тонкие, почти синие, трава у обочин высока, горы добрые... Пожалел, когда Хасан умолк.
- А эта - о чем была?
- Эта... Вот. У раджи пятьсот слонов, тысячи воинов, он спит на золотой постели, ест на золотых блюдах. А я сплю на земле, варю бобы в горшке, и не то что слонов, даже собаки у меня нет. Ох, бедный я, бедный! Несчастный я человек! Выйду на дорогу, посвищу, мне откликнется попугай. Захочу - пойду направо, захочу - налево. На рыб посмотрю в пруду. Потрогаю коробочки хлопка. Увижу девушку - полюбуюсь ею. Ох, бедный, бедный раджа! Никогда ты, при всей власти своей, не испытаешь того, что я - вольный человек.
- Добрая песня! - похвалил Никитин. - Как говоришь-то: захочу - пойду направо, захочу - налево?
Хасан спел еще раз, Афанасий стал подсвистывать, несколько фраз запомнил, повторил.
О Хусейне забыл. А потом началась обычная дорожная тряска, дальний путь утомил, все помыслы были об одном - скорее бы добраться до Джунара.
Здесь, за Гхатами, в деканских холмах, попадалось много мусульманских деревень. Жили в них не лучше, чем в индусских, но тут можно было достать мяса, а Никитин давно уж тосковал по убоинке: индусы-то мяса не ели. Сначала думал - по бедности, но оказалось - такой у них закон.
В одной деревушке узнали: недавно проскакал в Джунар сам повелитель города Асат-хан. Ехал от войск. Мусульманам не удалось побить какого-то Санкара-раджу, осаду они сняли.
А на пятые сутки небо стали затягивать тучи. Загромыхал гром. Началась страшная индийская гроза. Молнии ослепляли. В мерцающем свете грозовых разрядов, под потоками дождя караван кое-как добрался до безвестной деревушки. Громыхало всю ночь.
Никитин боялся, что дожди затянутся. Но утром тучи пронесло, выглянуло солнце.
В деревушке выводили быков. Полуголые мужики ладили тяжелые сохи, готовились пахать.
Пользуясь доброй погодой, караван шел быстро. Привалов не делали.
И когда небо снова затянулось, это уже не испугало: на дальних холмах виднелись строения, а на крутой скале четко вырисовывались стены Джунара. Ветер срывал чалмы, развевал халаты и конские гривы. Пригнувшись к шее жеребца, Никитин напевал: "Захочу - пойду направо, захочу - налево..."
Но жизнь готовила ему другое.
Джунар - значит "Старый город". Когда-то и он принадлежал раджам. Но мусульмане давно захватили город и стирали следы, говорившие о прошлом Джунара: разрушали храмы, понастроили на их фундаментах мечети, а население старательно обращали в ислам.
Лишь одно осталось от прежнего Джунара таким, как было: стены крепости.
Чудом казались они, эти стены, поднимавшие зубцы и башни на обрывистой скале, куда можно было добраться только по узкой тропинке, нависавшей над пропастью. Двое всадников не могли разминуться здесь. Сколько же лет, обливаясь потом и кровью, трудились рабы, чтобы перетащить огромные глыбы камня и сложить из них укрепления и дворцы? Сколько сотен тысяч человеческих жизней стоил Джунар?
Никитин невольно подумал об этом, разглядывая город сквозь пленку начавшегося дождя.
В самую крепость купцов и прочих проезжих не пускали. Останавливаться приходилось в ближних подворьях, среди глинобитных и бамбуковых домишек местного люда, ютившегося у подножия скалы. Хасан город знал, отвел в тихое место. Сразу стали устраиваться спать. Подворье было мусульманское, но и тут появились веселые женки, притащили воды для мытья, принялись взбивать подушки.
- Экий балованный народ! - покачал головой Никитин. - Негоже так, Хасан. Скажи, пусть уходят.
Хасан кивнул, но возразил:
- Все равно ты будешь платить за них, ходжа. Это не дхарма-сала. С женщин в султанских подворьях берут налог.
- Ну, а коли не нужны они мне?
- Все равно, дай им что-нибудь. Они же служат тебе.
Усталый с дороги, Никитин быстро уснул под сильный, ровный плеск воды за открытым оконцем каморы. А проснулся - словно и ночи не было: за стенами все так же хлестало, шумело, булькало. В оконце виднелось серое небо. После давешней жары наступившая погода казалась прохладной. Надев халат, Афанасий пошел проведать коня. На дворе от водищи трудно дышать было. Добежав до навеса со скотиной, Никитин промок до костей. Конь повернул голову, заржал. Ливень пробивал пальмовый навес, конь вымок, вздрагивал. Афанасий долго растирал его полами одежды, успокоил, накормил, потом отправился переодеться. Шагнул в камору и отскочил: на ковре, где спал, клубком свернулась змея, на переплете оконца шипит другая.
Прибежали Хасан и народ из соседних камор, длинными палками одного гада убили, другого столкнули во двор.
А пригляделись - по углам на полу кишмя кишит мерзкими тварями фалангами и скорпионами. От мысли, что спал, а они возле ползали, по коже мурашки побежали.
- Откуда? - вырвалось у него.
- Дождь! - коротко ответил Хасан. - Бегут от дождя. Не бойся. Они в это время смирные.
- Дави их! - свирепо сказал Никитин. - Дави! Они этак каждую ночь наползать будут.
Хасан промолчал, а когда народ разошелся, вздохнул:
- Скорпионов вымету. Не они страшны. Моли аллаха, ходжа, чтобы не встретиться с Хусейном.
- Уедем отсюда.
- Скоро не уехать. Всюду ливень и грязь. Дорог нет. Надо ждать, пока кончатся дожди.
А муссоны, в этом году немного запоздавшие, казалось, наверстывали упущенное. Несколько дней и ночей небо над Джунаром раскалывалось, грозя рухнуть от непрерывных ослепительных молний и грома. Потом хлынули дожди. Это были не русские, приносящие свежесть и прохладу ливни, а оглушающие потоки теплой воды, пробивающие пальмовые навесы, крыши, заполоняющие улицы, затопляющие жилища, но не дающие облегчения от жары. Тронуться в дорогу было невозможно.
С утра до вечера приходилось сидеть в дхарма-сала, воевать со змеями, скорпионами и фалангами, наползающими в комнаты, бегать проверять коня, отощавшего за время жары.
Тут и случилось несчастье.
Как-то днем, сидя у себя и записывая в тетради дорожные события, Афанасий услыхал громкие голоса, брань Музаффара, крик Хасана:
- Господин! Господин!
Афанасий выбежал во двор. Пятеро чужих людей, по одежде и оружию воины, окружили посреди двора его коня, вели к воротам, отталкивая Музаффара и Хасана.
Афанасий подбежал, схватился за узду:
- Стой! Куда? Мой конь!
Чернолицый воин сильно ударил его ножнами сабли. Рука у Никитина повисла. Музаффар бросился на чернолицего, воины выхватили ножи.
- Музаффар! - крикнул Никитин. - Погоди! Почтенные! Почему коня берете?
- Ты кто? - грубо спросил воин в красном тюрбане.
- Купец хорасанский, Юсуф...
- Ага. Ты нам и нужен. Ступай за нами.
- Куда? Зачем?
- Опора трона, правитель Джунара, гроза неверных Асат-хан повелел взять тебя и твоего коня. Иди. Прочь вы, собаки!
Хасан, уронив руки, побледнев, глядел на Никитина. Музаффар, двигая скулами, невольно отступил на шаг. Любопытный народ перед воротами живо расползся.
- Иди! - повторил воин и подтолкнул Никитина в спину.
- Не трожь... Сам пойду! - сведя брови, ответил Никитин.
Он оглянулся на своих недавних попутчиков, хотел было попрощаться, но лишь кивнул головой и шагнул к воротам.
В этот день дождь немного утих, проглядывало солнце, и на улицах Джунара было многолюдно. Воины, торговцы солью с озера Самбар, жители Ориссы, уроженцы Инда, пришельцы с Гималаев - все, кто застрял тут в непогожее время, толклись под вольным небом, пользуясь передышкой от дождя.
Афанасий шел, как выскочил на крик: без сапог и без чалмы. На улицах было грязно, вдобавок его толкнули в воротах, и он увяз по колено в луже, выпачкал халат, забрызгал лицо и бороду.
Выбирать дорогу не приходилось: воины, бестолку галдя, заставляли его шлепать по самой вязкой части улиц.
Народ поворачивался, ухмылялся, перемигивался, кое-кто не ленился брести рядом.
- Вор!
- Коня украл! Вор! - слышал Афанасий.
