Ричард Холланд - Октавиан Август. Крестный отец Европы.
В число тех, кому позволили вернуться, не входили уцелевшие убийцы Юлия Цезаря. Проскрибированные получали четверть стоимости конфискованного имущества, а остальные — полную компенсацию.
Итак, людям, носившим самые древние и прославленные римские фамилии, предстояло скорое возвращение в родной город. Наученные опытом изгнания, они теперь большей частью предпочитали подавить искушение и не противодействовать новому цезарианскому правительству, пусть даже поначалу и отказались его поддерживать. Некоторые присоединились к Октавиану, чтобы помочь ему восстановить расшатавшуюся державу. Другие попросились на службу к Антонию и отправились с ним на восток. То было и в самом деле завершение целой эпохи, но следующая пока еще не началась.
Миротворцы решили отметить успех несколькими пирушками и бросили жребий, кому первому принимать гостей. Честь эта досталась Сексту, и он пригласил триумвиров отобедать на флагманском корабле. Вино лилось рекой; Антония поддразнивали по поводу его отношений с Клеопатрой, и тут Менодор, захватчик Сардинии, сказал на ухо Сексту: стоит, мол, начальнику молвить слово, и он, Менодор, обрубит канаты, чтобы корабль мог отплыть, а когда они удалятся на безопасное расстояние, то спокойно убьют и Октавиана, и Антония. Секст несколько минут размышлял, а потом сказал Менодору, что тому следовало действовать самостоятельно, не говорить ему, — тогда бы Сексту не пришлось нарушать торжественную клятву. А так он не может дать согласие, не поставив под удар свою честь.
Эту сцену пересказывают снова и снова — уже два тысячелетия — как один из моментов, когда история могла пойти по другому пути: «А что было бы, если?..» Однако тут возникает вопрос: чего мог достичь Помпей убийством Антония и Октавиана? Не имея надежных союзников, он никоим образом не смог бы захватить власть: войско состояло большей частью из цезарианцев. Он продержался бы в лучшем случае несколько месяцев, а потом жаждущие мести войска вымели бы его с островов, за которые он пока еще цеплялся. Секст потерял бы финансовые преимущества, полученные во время переговоров, равно как и шанс стать членом новой правящей династии — через свою дочь.
Как уже вошло в обычай на подобных дипломатических переговорах, для укрепления союза сторон, подписавших Путеольский договор, решили использовать брачные узы. Дочь Секста, трехлетняя Помпея, внучка Либона, доводившегося пока еще Октавиану шурином, была обещана в жены Марцеллу — сыну Октавии от покойного первого супруга и, стало быть, пасынку Антония и племяннику Октавиана.
Шептал Менодор на ухо Сексту те слова или нет, но Октавиан на пиру отделался только похмельем. Оба головореза отплыли к себе на Сицилию, а несостоявшиеся жертвы вернулись в Рим, чтобы принять народную благодарность за избавление страны от голода.
Эти необычные мирные переговоры имели и еще одно последствие. Октавиан впервые в жизни влюбился — да так глубоко, что готов был, казалось, на любые безумства, чтобы заполучить свою молодую возлюбленную. Звали ее Ливия Друзилла. Она была замужем, имела двухлетнего сына и носила второго ребенка. Муж ее, ранее проскрибированный изгнанник, носил три имени, которые навек запечатлелись в истории: Тиберий Клавдий Нерон. Именно его гены, а не Октавиана и не Юлия Цезаря, будут преобладать среди правящей династии Римской империи.
XIII. Влюбленный Октавиан
Увенчавшаяся браком любовь Октавиана к девятнадцатилетней Ливии показала, что закон последовательности незапланированных событий, который помог его карьере, теперь начал действовать и в личной жизни. Благодаря соглашению, заключенному триумвирами и Секстом, Ливия вместе с мужем вернулась в Рим еще до конца лета. Меньше двух лет назад она была беженкой и едва ускользнула от преследовавших ее солдат Октавиана. Клавдию Нерону каким-то образом удалось бежать из Перузии, когда город сдался, — вероятно, под видом простолюдина. В противном случае его казнили бы как отступника, как казнили других оптиматов, чьи призывы к милосердию победителя встречали один ответ: «Moriendum esse!» — «Ты должен умереть!»
Из Перузии Клавдий Нерон поспешил в Пренесте, затем, вместе с Ливией, в Кампанью, где безуспешно пытался поднять рабов на бунт. В Неаполе им удавалось прятаться, только пока в город не ворвались солдаты. Когда семья тайком пробиралась на корабль, чтобы отплыть на Сицилию, всех едва не выдал плач маленького Тиберия: чересчур усердная нянька второпях стала отнимать будущего императора от груди кормилицы. После отплытия с Сицилии в Грецию Ливии снова пришлось бежать вместе с сыном, на этот раз со Спарты, где у Клавдианов были сторонники. Она пробиралась через горящий лес, прижимая к груди Тиберия, и пламя опалило ей волосы и одежду. В детстве ничто не предвещало ей таких страшных приключений. Сама из рода Клавдиев, она и замуж вышла за потомка Клавдиев, вероятно, одного из своих двоюродных братьев. Род этот прославился чрезмерной гордостью даже среди знати; представители его могли справедливо похвалиться, что среди их предков в течение нескольких веков числилось больше старших магистратов, чем в любой другой семье. Отец Ливии по рождению был из Клавдиев, но попал в семью Ливиев, будучи усыновлен Марком Ливием Друзом, упрямым трибуном, убийство которого в 91 году до нашей эры разожгло гражданскую войну по всей Италии. Итак, ее отец стал зваться Марк Ливий Друз Клавдиан. Как непоколебимый оптимат, он был проскрибирован, сражался под началом Брута и Кассия, а когда сражение при Филиппах было проиграно, совершил у себя в шатре самоубийство.
Клавдий Нерон был не чужд популистской политики. Его отец (носивший то же имя) на знаменитом заседании сената в 63 году выступил против казни сторонников Катилины. До знакомства с Ливией Клавдий Младший просил руки Туллии, дочери Цицерона, но та вышла замуж за Долабеллу. В 48 году до нашей эры при Цезаре Клавдий Нерон стал квестором и во время Александрийской войны некоторое время успешно командовал его флотом. В награду в 46 году до нашей эры его послали в южную Галлию — руководить основанием двух цезарианских колоний в Нарбоне и Арелате — ныне процветающие французские города Нарбонн и Арль. После убийства Цезаря Клавдий Нерон переметнулся в другой лагерь; он даже додумался предложить сенату вознаградить Кассия и Брута за их деяние. Этот шаг и приблизил его к семейству Ливии, и они поженились в конце 44 года до нашей эры или в 43 году до нашей эры.
По мнению современного биографа Ливии профессора Барретта, нельзя исключать возможность, что нелюбимая супруга Октавиана Скрибония сама познакомила мужа с молодой красивой матроной. Прямых доказательств тому нет, но весьма заманчиво предположить наличие некой связи. Отец Ливии перед тем, как совершить самоубийство, усыновил сына Луция Скрибония — Либона, брата Скрибонии. Если так, то этот молодой человек доводился Ливии сводным братом, а Скрибонии — племянником. Поскольку Клавдию Нерону, как проскрибированному изгнаннику, предстояло потерять три четверти имущества по Путеольскому договору, вполне естественно, что Ливия пожелала воспользоваться семейными связями для поправки дел супруга. Она могла попросить Скрибонию договориться о личной встрече с Октавианом. Так это или нет, но Скрибония вскоре начала жаловаться, что у Октавиана появилась любовница, и ею, считает профессор Барретт, почти наверняка была Ливия.
Гораздо меньше правдоподобна версия, что Ливия — та самая женщина, о которой говорит Светоний, описывая некий постыдный случай: Октавиан якобы на глазах мужа увел ее с пира к себе в спальню, и вернулась она красная и растрепанная. Этот эпизод Светоний заимствовал из сердитого письма Антония, который желал попрекнуть не Ливию, а Октавиана, и потому, мол, галантно пытался замести следы, говоря, что опозоренная жертва приходилась супругой некоему бывшему консулу (каковым Клавдий Нерон не являлся).
Об известности и популярности такой версии свидетельствует замечание императора Калигулы. Когда он отобрал некую Ливию Орестиллу у жениха и сделал своей второй женой, то сказал, что «следует примеру Августа».
Против такой версии говорит высказывание человека, лично знакомого с Ливией Друзиллой, — Веллея Патеркула. Он отзывался о Ливии как о «первой из римлянок по происхождению, честности и красоте».
По словам Тацита, Октавиан насильно забрал ее от мужа, увез из дома. Однако это, возможно, просто фраза, чтобы показать: вся ответственность лежит на Октавиане, а на нравственном облике Ливии нет и пятнышка. Клавдий Нерон оказался покладистым мужем и лично передал Ливию Октавиану на свадьбе, последовавшей за «умыканием». Мальчик-шут, бродя среди гостей, сказал Ливии, возлегавшей рядом с Октавианом, что она ошиблась ложем: ее муж, Клавдий Нерон, — в другом конце зала. Неизвестно, ошибся мальчик или его подучили так пошутить.
