Наталья Думова - Кадетская контрреволюция и ее разгром
В Севастополе были высажены десант английской морской пехоты, французский, греческий и сенегальский полки. К началу 1919 г. в городе насчитывалось 22 тыс. иноземных солдат180. Доминировавшие в эскадре англичане и французы заняли все русские суда в порту, спустили на берег их команды и подняли на мачтах английские флаги181. Интервенты чувствовали себя в Крыму полными хозяевами.
Между тем экономическое положение края становилось все более трудным. С каждым днем ухудшались материальные условия жизни трудящихся, росли рыночные цены на продукты питания. Хлебный паек беспрерывно сокращался — с трех четвертей фунта в день в ноябре 1918 г. до четвертушки в апреле 1919 г. Не хватало обуви, мануфактуры, продовольствия182.
В Крыму царила массовая безработица. Например, в Севастополе среди рабочих было 80% безработных183. «Безработица достигла таких размеров, каких рабочие Севастополя не знали, — отмечалось в политической сводке деникинского Осведомительного бюро от 20 февраля 1919 г. — Целые семьи рабочих голодают в буквальном смысле этого слова»184. Правительство пыталось принимать меры: как сообщал Пасманик на заседании Национального центра, в Севастополе пробовали открыть оружейные заводы, на которых могли бы быть заняты около тысячи рабочих. Однако явилось лишь 200 человек. Большинство же отказалось готовить оружие и снаряды для Добровольческой армии185.
Заработная плата рабочих была мизерной, месяцами задерживалась, а правительство принимало решения о возврате буржуазии денег, взысканных с нее в качестве контрибуции в период Советской власти, о выдаче денежных пособий служителям религиозных культов, об ассигновании полутора миллионов рублей в месяц на содержание деникинской армии186. «Конечно, — писал Оболенский, — для этого приходилось усиливать налоговый пресс, изобретать новые налоги и повышать ставки старых»187.
Рабочие называли Крымское краевое правительство «кривым». Дело дошло до всеобщей забастовки в Севастополе и попытки вооруженного восстания в Евпатории. Как констатировал Пасманик, «большевизм в рабочей среде усиливался»188, и это вызывало бешеную злобу буржуазии. Известный советский физик А. Ф. Иоффе, живший в то время в Крыму, вспоминал впоследствии о «звериной ненависти крымских либералов к пролетариату» как определяющей черте местной буржуазной власти189.
В этой связи необходимо развенчать еще один миф о Крымском правительстве — на сей раз как поборнике справедливости и законности, стремившемся помешать репрессиям со стороны Добровольческой армии, и в частности жестокому преследованию большевиков.
О том, как родился этот миф, можно узнать из мемуаров В. А. Оболенского. Через несколько дней после прихода отрядов Добровольческой армии в Крым, рассказывает он, начальник Крымской дивизии генерал Корвин-Круковский составил список с именами «60 большевиков, разгуливающих на свободе». Когда список был предъявлен премьер-министру Крыму, выяснилось, что первым в нем фигурировал известный как лидер реакционеров в Таврическом губернском собрании бывший земский начальник Сахновский. Его причастность к большевизму заключалась в том, что он вынужденно давал продовольствие и фураж отряду красноармейцев, который стоял в его имении. Остальные «опасные большевики» были в том же роде…190 Вот за каких «большевиков» ратовали кадетские министры, вот откуда появились легенды об их «милосердии» к своим политическим противникам.
В действительности же 7 февраля 1919 г. было принято постановление правительства «Об образовании Особого совещания для борьбы с большевиками и сочувствующими Советской власти». Были восстановлены царские законы по «борьбе с политическими преступниками». Функционировало жандармское управление, получившее название контрразведки, был изобретен закон о «внесудебных арестах». Лица, заподозренные в сочувствии Советской власти, предавались военно-полевому суду191.
Что же касается до разногласий Крымского правительства с командованием Добровольческой армии, то они действительно существовали. Однако, как констатирует П. Д. Долгоруков, эти «постоянные трения» происходили «из-за тона взаимоотношений скорее, чем по существу»192. И причина их заключалась отнюдь не в различном отношении к политическим противникам. По воспоминаниям Оболенского, эти конфликты были связаны с бесчинствами офицеров из контрразведки, производивших сначала беззаконные обыски и аресты, а затем замешанных в «серии убийств с грабежами»193.
Несмотря на конфликты с офицерством, Крымское правительство, как отмечалось выше, щедро финансировало Добровольческую армию. Винавер писал в Екатеринодар Астрову, что оно употребляет «все свои усилия на поддержку Добровольческой армии», что сам он выступал публично с речами о заслугах армии на спектакле в ее пользу и на губернском собрании194.
Не имея реальной силы, на которую можно было опереться, правительство металось между Добровольческой армией и союзнической эскадрой. Крымские правители считали, что «без репрессий не обойтись» — «крымские методы не будут годны»195. Так говорил приехавшему в Крым Астрову министр внутренних дел Богданов. Вернувшись в Екатеринодар, Астров доложил Национальному центру, что как премьер Крым, так и министр юстиции Набоков «прямо ставили в беседах вопрос об отказе от власти в пользу Добровольческой армии» и «подчеркивали лишь необходимость соответствующим образом обставить уход»196.
Руководство Национального центра в Екатеринодаре пришло к выводу, что «с политической точки зрения усиление отрядов Добровольческой армии в Крыму представляет единственно правильное решение»197.
Трагикомическим фарсом явился последний этап существования крымского кабинета. При наступлении на Крым Красной Армии министры спешно выехали в Севастополь, где попросили убежища на союзнических судах «ввиду опасности, грозящей не только от появления большевиков, но главным образом от покушений со стороны возбужденных приближением большевиков большевистски настроенных масс»198. В момент бегства злополучным крымским правителям пришлось испытать еще и горькое унижение от презрительно-наглого отношения к ним представителей союзников. Во всей красе раскрылась истинная сущность неизменно восславлявшихся ими «бескорыстных спасителей и благодетелей».
11 апреля министров вызвал к себе французский полковник Труссон и потребовал деньги «на эвакуацию», пригрозив, что иначе не выпустит ни одного парохода из рейда. Когда министры объяснили, что касса в Севастополе иссякла, Труссон заявил: «Где деньги, дайте деньги, иначе не уедете. Мне нужны деньги, а не ваши разъяснения»199. Наконец, сторговались: Труссон согласился взять «выкуп» — часть государственных ценностей Крыма, эвакуированных в Севастополь, на сумму 8—10 млн. руб., но пригрозил, что до их получения правительство не выпустит.
12 апреля Крым, Винавер, Набоков и Барт, составив для приличия официальный акт, покорно передали французским властям в Севастополе «ценности, вывезенные из краевого банка… и находившиеся в здании казначейства в Севастополе», причем расходовать их французам предоставлялось «по собственному усмотрению». Однако Труссону и этого показалось мало: он заподозрил министров в намерении утаить и увезти часть ценностей. Поэтому до окончания ревизии финансовых дел правительства его члены были арестованы. Их выпустили из Севастополя лишь 15 апреля200.
Перед самым отъездом из Крыма Набоков имел разговор с французским адмиралом Аметом. Амет держал себя, по его словам, так вызывающе грубо», «так третировал Россию», «так нагло издевался над всем святым и дорогим» для «русского национального чувства», что он готов был, выйдя из каюты адмирала, броситься в воду201.
Из истории Крымского правительства кадеты вынесли так называемые «уроки будущего»: «власть в настоящее время не может быть парламентарной, а должна быть построена на началах диктатуры»202. «Крымский опыт» еще больше сблизил кадетов с Добровольческой армией, явившейся очагом реакционно-реставраторских устремлений. На состоявшемся в начале марта 1919 г. совещании членов кадетского ЦК в Ялте была принята резолюция, призывавшая к «сосредоточению сил около центров всероссийского объединения, какими должны быть наши армии»203, т.е. к безоговорочной поддержке военной диктатуры.
Собственные признания кадетских лидеров, стоявших у кормила власти в Крыму в 1918–1919 гг., показывают, что за нарисованной буржуазной историографией сусальной маской надклассового «патриотического, милосердного и пользовавшегося всеобщим доверием» правительства скрывался все тот же звериный лик контрреволюционной буржуазии, враждебной и ненавистной трудящимся массам, готовой на национальное предательство, на любую жестокость в смертельной схватке с поднявшимся на борьбу с ней пролетариатом.
