Бэзил Дэвидсон - Новое открытие древней Африки
Африканское побережье стало усиленно заселяться арабами после VII-VIII веков. Например, на острове Пате мусульмане поселились, согласно преданиям, в конце VII века. Возможно, что это преувеличение, но, во всяком случае к концу XI века, многие торговые поселения побережья выросли в города, которыми управляли исламизированные арабы, арабы-суахили или суахили. К тому времени имелось уже немало такого рода поселений. Они шли вплоть до Софалы – основного южного порта, торговавшего с внутренними районами Родезийского плато.
Правящие группы растущих приморских городов-государств испытали немало превратностей судьбы, и, хотя в источниках об этом сказано немного, археологи, начавшие сейчас исследовать данный вопрос, уже обнаружили достаточно доказательств этого. Некоторые господа побережья отличались ярко выраженными арабскими и исламскими чертами. Другие – особенно материковые города типа Малинди и Бравы, – видимо, испытали влияние арабской культуры лишь в небольшой степени. Вполне возможно, что в ближайшем будущем мы узнаем о них значительно больше. В настоящее время Фримен-Гренвилл заканчивает описание доевропейских поселений на берегу Танганьики и на прибрежных островах. Всего он насчитывает 63 таких поселения. Он полагает, что в ходе дальнейших исследований «возникнет возможность точно датировать возраст встречающегося здесь фарфора и керамики, начиная со II столетия до н. э. и до конца XV века». Ученый исследовал несколько тысяч монет римского, греко-египетского, византийского, китайского, турецко-египетского происхождения, а также монеты, выбитые в Килве незадолго до 1300 года. В настоящее время он заканчивает обработку полученных материалов и готовит их к публикации.
Существует еще одно обстоятельство, которое способствовало тому, что многие поселения в XIII-XIV веках выросли в города. Речь идет о росте культуры.
Приблизительно к этому времени резко увеличился спрос на африканские товары. В результате значительно большее количество живущих на побережье африканцев переселилось в торговые центры. К этому времени относится основание нескольких городов: Геди (открыт Киркманом в 1953 году), Килвы и Сонго Мнара. Возможно, что все эти города были построены на месте более скромных поселений.
Кем же были жители городов? Масуди, Идриси и другие арабские писатели X-XII веков настойчиво повторяют, что господствующими народами побережья были зинджи и небольшое количество мусульман. Около 1300 года Димаски говорит о «Могадишо из страны зинджей» и о том, что побережье населяют негры и язычники. По его словам, они совершают языческие обряды, завещанные им передками, и – вспомним аль-Масуди – известны своим красноречием во время празднеств. Хотя город Геди, который, возможно, раньше назывался Малинди, был основан примерно в 1100 году, первая каменная мечеть появилась там только около 1450 года. Это ясно свидетельствует о том, что жителями города были не арабы. Примерно в 1331 году на сцену снова выступает неутомимый Ибн Баттута. Посетив Килву, он описал этот город как «один из самых прекрасных и наиболее совершенно распланированных городов». Он говорит, что большинство горожан – зинджи, черные как смоль, с татуированными лицами. Но если так обстояло дело в отношении островного города Килвы, то тем более, это могло относиться к городам континента, как указывают пока еще немногочисленные свидетельства. Барбаша, например, считает правителя Малинди «мавром». Однако позднейшие данные убедительно доказывают, что этим правителем был суахили. В 1501 году в Бране Барбоша обнаружил другой «большой город мавров», однако даже сегодня в Браве самый распространенный язык – не арабский и даже не суахили, а другой язык, относящийся к группе банту. Эта космополитическая культура городов побережья была преимущественно африканской.
Все это подтверждается богатством древней суахилийской культуры, которую не замечали или даже полностью игнорировали за пределами Восточной Африки.
Местные поэты создавали здесь сказания или лирические песни уже, по крайней мере, в 1150 году. Они записывали их на африканском языке суахили, хотя его алфавит был модифицированным арабским; и в самом стиле письма, и в знаках его имелось много арабских черт. Они продолжали создавать лирические произведения и эпические поэмы в течение всех последующих веков вплоть до настоящего времени. Они заимствовали сюжеты для этих произведений из жизни других стран, но ведь то же самое делал и Шекспир. Они жили в городах, которые искали в Южной Аравии и Индии образцы богатства и моды, путешествий и приключений, точно так же, как шекспировский Лондон смотрел на Южную Европу и Средиземное море. Однако поэзия Шекспира не перестала от этого быть английской, так же как поэзия суахили не перестала быть африканской. «Подобно Спенсеру, бравшему сюжеты из истории других стран и тем не менее создавшему подлинно национальную поэму, – писал Гаррис, – поэты суахили к северу от Момбасы создали национальную литературу, основанную на иностранных сюжетах».
Подтверждением этому могут служить традиционные хроники, которые сохранились до наших дней. Как «Тарих ас-Судан», некоторые из них были написаны на арабском языке, другие, например хроники Момбасы и Пате, – на суахили арабским алфавитом, а третьи, например хроника Килвы, – и так и эдак. Уже в 1824 году Эмери обнаружил, что в «Момбасе в основном говорят на суахили». Надо учесть, что его открытие было сделано тогда, когда арабы уже давно обосновались в этих местах и незадолго до того предприняли новое вторжение. И когда именитые граждане этого города подарили Эмери экземпляр хроники Момбасы, она была написана «арабским алфавитом на языке суахили».
Даже позднейшая архитектура побережья, по мнению Мэтью, «отличается от средневековых арабских образцов». Начав археологические исследования на восточном побережье 11 лет назад, вспоминает он, «я предполагал, что развалины в районах, которые я исследовал, представляют собой остатки арабских или персидских колоний вдоль побережья... Но с течением времени у меня возникли сомнения. Сейчас я начинаю думать, что история побережья в средние века становится гораздо более понятной, если считать ее историей африканской культуры, которая подверглась влиянию ислама, а не рассматривать просто как историю исламских колоний, основанных здесь пришельцами с Персидского залива».
«Когда-то, в XIII-XIV веках, – продолжает он, – культура побережья стала в основных чертах исламской, но даже при этом в ней было много негритянских черт». Из слов Мэтью мы можем заключить, что купеческие города и торговые монархии побережья были не арабскими, не персидскими и не индийскими, а африканскими, и главным образом негритянскими, точно так же как Тимбукту, Гао и Дженне, царства хауса, и города-государства Ифе и Бенин.
Путешествие в глубь континента
Последнее обстоятельство следует отметить не только для того, чтобы восстановить родство этих цивилизаций восточного берега, но и потому, что оно имеет прямое отношение к другой очень важной проблеме. Если долгие столетия океанская торговля втягивала эти прибрежные народы в русло средневековой цивилизации, то какое влияние оказала она на народы внутренней Африки? Имеем ли мы вообще право говорить о влиянии? Можно ли в какой-то степени воссоздать историю внутренних районов в период средневековья?
На эти вопросы ответить довольно трудно отчасти из-за скудости археологических данных, отчасти по другим причинам, ибо, как только мы поворачиваемся спиной к берегу и начинаем созерцать горные хребты и лежащие за ними равнины, плоскогорья и леса континентальной Африки, наши свидетельства теряют свою форму и хронологию, пути влияния начинают перемешиваться и стираться, линии роста исчезают вдали.
В остальных главах этой книги делается попытка ответить на заданные вопросы. Там неизбежно встретятся повторы, ибо препятствий на пути к истине остается немало, а проблем, требующих освещения, – великое множество. И все же заняться этим вопросом стоит хотя бы потому, что здесь, в центральных и южных районах африканского материка, мы можем измерить достижения самих африканцев лучше, чем в каком-либо другом месте. Здесь мы можем, отделив наслоения невежества и длительной изоляции, в которой пребывали эти районы, выявить, чего достиг человек в Африке, когда, он вынужден был полагаться только на собственные силы.
В последнее время археология устранила некоторые из этих наслоений или, во всяком случае, уменьшила их число. Работа Кларка в районе водопадов Каламбо помогла установить происхождение железного века в Южной Африке. Другие ученые тоже взялись за решение этой благородной задачи. Кое-где, даже на крайнем севере Эфиопии и на юге Родезии, им удалось обнаружить остатки прежнего величия. Здесь и в некоторых других местах африканские общества железного века оставили яркий след.
