От Андалусии до Нью-Йорка - Левит Илья Исаевич
Освоение новой отрасли — дело нелегкое. Тут надо много упорства и терпения. А преобладавшие среди первых поселенцев полубандитские элементы ждать не желали и быстро махали на все рукой. Но вот появились мараны в Бразилии (см. главу 42). И лет через тридцать пошли оттуда в Лиссабон первые корабли с сахаром. Сенсацию это событие вызвало всемирную и приравнивалось современниками к открытию богатых золотых копей. Тем более, что, в это время, Европа потеряла сахарные плантации и фабрики Кипра.
А на самом-то деле, в истории мировой экономики это было больше, чем открытие золотых копей. Ибо впервые в истории Европа начала снабжаться за счет дальних колоний продуктом, который нельзя было произвести в Европе. При том, что в самой этой колонии требуемого продукта первоначально тоже не было, но европейцы смогли его там завести. Дальше-то подобные переселения нужных растений и животных (интродукции) для снабжения Европы станут делом самым обычным. Но в первый раз это людей поразило. И послужило примером для дальнейшего. В том числе, и для разведения сахарного тростника в других областях Вест-Индии.
А вообще-то, пути евреев и сахар пересекались и до и после того. Известно, например, что одним из главных занятий евреев средневекового Каира было производство сахара из тростника. В Египте это была, тогда, очень важная отрасль экономики. (О Сицилии см. главу 29).
И, когда в XIX веке стало налаживаться производство сахара из свеклы, евреи и в этом деле были активны. Для восточноевропейского богатого еврея на рубеже XIX-XX веков почти обязательным было иметь хоть один сахарный завод. Тогда сахар и стал широко употребляемым и относительно недорогим продуктом. А сахарными королями стали Бродские.
Глава пятидесятая
О чем не подумал Мануэль Счастливый
Только успела Португалия порадоваться первым успехам в производстве сахара в своей Богом забытой колонии, как ей (Португалии) пришлось плохо. В 1578 году молодой, еще неженатый португальский король Себастьян III, пламенный католик, затеял крестовый поход в Марокко. Дело кончилось сокрушительным поражением и гибелью короля, причем последнее было даже страшнее гибели войска — в Португалии не осталось законного престолонаследника. С точки зрения людей Средневековья, законность королевской власти была делом первостепенной важности. Вспомните, как почти в то самое время слух о появлении законного наследника — сына Ивана Грозного, спасшегося царевича Дмитрия, взбаламутил всю Россию и смел Годунова. И вот теперь оказалось, что законным наследником португальского престола является король Испании Филипп II. (Вспомните брак Мануэля Счастливого, за ним последовал другой такой же — Карла V с Изабеллой Португальской. И королевские дома Мадрида и Лиссабона оказались в близком родстве.)
Права Филиппа II на португальский престол оспаривали только бастарды, а это было несерьезно в глазах Европы. Но и сила была на стороне Филиппа — цвет португальского воинства полег в Марокко. Короче, в 1580 году испанский король оказался на португальском престоле и на шестьдесят лет эти государства были объединены в «унию» [43].
Государственные аппараты обеих стран сперва не были полностью слиты, но постепенно Португалия превращалась в испанскую провинцию. Для евреев это было плохо, особенно поначалу, пока был жив фанатичный Филипп II. Португальская инквизиция, попав под опеку испанской, заработала энергичнее. Так как выезд, даже в колонии, оказался сразу же практически невозможен, некоторые маранские семьи переехали в Испанию(!), наивно полагая, что там, где их никто не знает, легче замести следы. Но плохо пришлось и всей Португалии. Притом сказалось это очень быстро. Филипп II запретил купцам из протестантских стран приезд в Лиссабон, где они закупали товары из стран востока и тропической Африки. Но это были ещё цветочки. Скоро поспели и ягодки.
Жила себе Португалия в старые добрые времена на краю Европы, никого не трогала и в европейские конфликты не лезла. А теперь вот влезла, из-за Испании, в бесконечную и безнадежную морскую войну с Англией и Голландией. Непобедимый в Индийском океане португальский флот не был таким же в северных морях. А растянутые португальские коммуникации стали для британских корсаров находкой с тех пор, как Португалия оказалась в унии с Испанией (и соответственно в состоянии войны с елизаветинской Англией). Огромные португальские корабли, чудо тогдашнего судостроения, считавшиеся ко всему еще и непотопляемыми, недавно беспрепятственно вывозившие сокровища стран Востока, теперь стали мечтой елизаветинских корсаров. И мечта эта иногда осуществлялась, каждый раз вызывая в Англии взрыв восторга. И мало португальских кораблей, из тех, что ушли в плавание в составе Великой Армады, вернулось назад (1588 год, см. главу 48). К концу XVI века опустела недавно еще бойкая гавань Лиссабона. Португалия стала превращаться в бедную окраину Испании (и Европы).
Меж тем Филипп II умер, а его преемники уже не были столь радикальны. Уже в начале XVII века всем было ясно, что курс фанатичного католицизма, крайней религиозной нетерпимости — губителен. Но решительно повернуть руль ни Филипп III, ни Филипп IV не осмелились.
Кстати, в это время, в начале XVII века, из Испании окончательно изгоняются все мавры («мориски» — крещеные мавры, прочих давно уже изгнали).
Если бы родился я арабом, я бы всюду распространял письмо архиепископа Рибейры к Филиппу III. Там доказывается необходимость изгнания мавров. И как доказательство, приводится их трудолюбие, хорошие деловые качества, трезвость и т. д. [44] И делается вывод, что именно поэтому изгнать их необходимо — они конкурентоспособнее «старых» христиан. Но так как я еврей, то приведу только конец письма: «Ваш предок, король Фердинанд, не поколебался изгнать евреев, не менее полезных и совершенно безопасных». Далее — призыв следовать примеру Фердинанда. Что до опасности морисков (крещенных арабов), то тут имеются в виду их связи с мусульманами Марокко и Турции. Во второй половине XVI века династия Саадидов вновь превратила Марокко в сильное государство. (Марокко — единственная страна в Северной Африке, не попавшая в то время под власть Стамбула.)
Несмотря даже на то, что после восстания 1568-70 годов, Филипп II переселил часть морисков с юга Испании в глубь страны, т. е. подальше от Средиземного моря, очень многие испанцы продолжали видеть в них мину, готовую взорваться при первом же удобном случае. Считалось даже, возможно не без оснований, что мориски могут вступить в союз не только с мусульманами, но и христианскими врагами Испании. Например, с королем Франции Генрихом IV. И очень многие испанцы вздохнули с облегчением, когда морисков изгнали. Сервантес, в ту пору уже пожилой господин и знаменитый писатель, назвал это решение Филиппа III героическим. С другой стороны, однако, испанские историки признают, что после изгнания морисков в стране увяли многие ремёсла, а «прекрасный сад юга Испании превратился в иссушенную пустынную степь».
Изгнанные арабы переселились в северную Африку, где, разумеется, сразу же официально вернулись в ислам. Они веками хранили ключи от оставленных в Андалусии домов, надеясь еще вернуться. А пока что, участвовали в расширении деятельности североафриканского пиратства. Но попадать в плен к испанцам для этих изгнанников было опаснее, чем для других корсаров. Если испанцы дознавались, кто этот человек, то он передавался инквизиции — отступник от христианства! Большая часть брошенных морисками в Испании и пришедших в запустение земель превратилось со временем в пастбища для огромных, кочующих овечьих стад. Т. е. использовалась гораздо менее интенсивно (см. главу 48).
Любопытно отметить, что сразу после изгнания морисков, в районах их бывшего проживания не произошло падения цен на недвижимость, несмотря на явный экономический упадок. Видимо этому противодействовала другая тенденция — испанцы ненавидели арабов, не хотели иметь их соседями. Особенно после их восстания 1568-70 годов. Это было, как говорят американцы, «плохое соседство» («bad neighborhood»). Районы, где морисков не было считались безопаснее, что и повысило цены на недвижимость в тех местах.
