Амеде Ашар - Плащ и шпага
- На Прачечной улице есть лавка духов Бартолино: он земляк принцессы и многим ей обязан, сказала Хлоя. Я уверена, что он вам отопрет комнату за лавкой.
- Хлоя права, - сказала принцесса, без неё я бы об этом не вспомнила. Я только и думаю, что об окружающих вас опасностях и совсем память потеряла!
- А я, - продолжал Коклико, - я пойду разведчиком вперед. Кадур, совершенно, как поднятый собаками заяц: всегда возвращается в свою нору. Поэтому я пойду бродить на улицу Дофин, где он, наверное, уже нас поджидает. Вы понимаете, что если бы его захватили или убили, то я бы узнал от бездельников, с которыми разговаривал. Как только соберу сведения, тотчас же побегу в лавку Бартолино, который имеет честь поставлять духи принцессе, и мы составим новый план компании. А пока барышня пусть походит здесь по соседству, будто с поручением от принцессы, а потом придет сказать нам, не случилось ли чего подозрительного. Если бы я опять вошел в отель, раз отсюда вышедши, я мог бы возбудить подозрения, а их то именно и не нужно в настоящую минуту.
Все та и сделалось, как устроил Коклико. Хлоя скоро вернулась с прогулки, не заметив ничего особенного. Паскалино, которому она шепнула словечко мимоходом, поспешил отдать ей самую новую из своих ливрей, и в одну минуту Югэ переоделся носильщиком портшеза, с ремнем на плечах. В назначенный час, принцесса вышла с большой церемонией из растворенных настеж дверей отеля, а швейцар ей отдал честь алебардой. Коклико со своим крючком пошел сбоку, и процессия двинулась по улицам медленно, как следует людям, которым спешить некуда и, которые идут прилично, сохраняя достоинство по своим делам.
Отойдя от отеля и уверившись, что все идет хорошо, тряпичник заметно прибавил шагу и направился на улицу Дофин, где надеялся встретить Кадура.
Когда он огибал угол Львиной улицы, он увидел мальчика, который первый рассказал им о бродящих у их дома подозрительных личностях. Забавляясь волчком, Угренок поглядывал во все стороны. Заметив это, Коклико призадумался.
- Э! Наш маленький приятель, - сказал он, - не станет просто так играть волчком, надо его порасспросить.
Он подошел к нему в ту минуту, когда мальчик вытягивал шею, чтобы заглянуть за угол улицы вдаль.
- Ах! Как хорошо, что вы придумали переодеться! - сказал Угренок, едва не вскрикнул от радости.
- Есть, значит, новое?
- Еще бы! Ваши неприятели стоят там на часах. Они не сходят с места от самого рассвета!
- А мой товарищ?
- Большой, черномазый, что ворочает языком десять раз во рту, прежде, чем заговорит? Он пришел... я успел его предупредить. Он выдумал непременно войти домой.
- И вошел?
- Да, но через забор соседнего сада, а потом тем же путем опять ушел.
- Настоящая кошка, этот Кадур! А теперь?
- Он здесь близко в одном месте, которое я знаю и могу провести вас к нему. Делайте только вид, что ищите крючком под стенами, а идите за мной издали. Куда я войду, войдите и вы тоже.
Угренок поднял свой волчок и принялся скакать впереди, как заяц по борозде. Коклико шел сзади, посвистывая. Два-три человека, одетые, как рабочие, ходили взад и вперед, зевая перед дверьми, но зорко поглядывая во все глаза.
- Хорошо! Я знаю, что это значит! - сказал себе Коклико.
Войдя в пустой переулок, Угренок, прыгавший все время, не оглядываясь назад, толкнул дверь кабака, стекла которой были завешаны грязными кусками красной материи, и проворно нырнул туда.
Коклико вошел за ним после и с первого же взгляда узнал Кадура, хотя он тоже был переодет. Араб сидел перед стаканом, которого вовсе не касался, положив локоть на стол и подперев рукой голову. Товарищ сел рядом на той же скамейке.
- Ну? - спросил он, осушая стакан, стоявший перед арабом.
Кадур обернулся, ни один мускул не дрогнул у него на лице.
- Наконец! - сказал он в ответ.
- Говори скорей! - сказал Коклико, нас ждет кто-то, кто сильно о тебе беспокоится, в то время, как я беспокоюсь о нем.
- Тогда и говорить нечего, пойдем.
- Дьявол, а не человек! - сказал Коклико, - у него язык нарочно есть для того, чтобы не говорить!
Кадур уже встал и, не отвечая, отворил дверь. Коклико увидел с удивлением, что он остановился перед ручной тележкой, которой он бы и не заметил, и которая стояла у стены кабака. Араб молча надел ремень себе на плечи, стал в оглобли и двинулся, ведя тележку. Тележка была наполовину заполнена салатом и другой зеленью. Рот его стянулся от беззвучного смеха.
- Одна и та же мысль! - сказал себе Коклико: - я - тряпичник, он огородник.
Коклико пошел вперед. Угренок бежал рядом с ним. В конце улицы мальчик замедлил шаг и, дернув егоза полу, сказал:
- Послушайте, если бы я смел, я спросил бы вас об одной вещи.
- Говори, мальчуган, я очень рад иметь случай услужить тебе.
- Случай-то уже нашелся, - продолжал Угренок, наматывая веревочку вокруг волчка: если я пригодился вам на что-нибудь, потрудитесь сказать вашему господину, что здесь есть бедный мальчик, который бы очень хотел отдаться ему на всю жизнь.
- Значит, ни отца, ни матери? - спросил Коклико, продолжая идти.
- Ни брата, ни сестры.
- Хорошо! Я знаю кой-кого, кто был таким же, как и ты.
- Вы сами, может быть!
- Я сам, и потому-то именно о тебе не забудут. Положись на нас.
Через полчаса после этого короткого разговора, продолжая один - везти свою тележку, а другой - нести свою плетушку, не обменявшись ни словом, ни взглядом, Кадур и Коклико пришли к лавке духов Бартолино. Коклико вошел первым, а Кадур за ним в узкий коридор, в глубине которого Хлоя, стоявшая на карауле, ввела их в темную комнатку, где Югэ и принцесса Мамьяни сидели запершись.
- Вот и кадур, - сказал Коклико, - если можете, вырвите у него рассказ о том, что он видел.
- Дом караулят, - отвечал араб, но можно войти через окно, если нельзя через двери. Я все забрал из шкафов. платье, деньги, бумаги - все положил в тележку.
- А сверху морковь и репу, - проворчал Коклико, потирая руки, - почти такой же болван, как и я, этот бедняга Кадур!
- Значит все спасено? - спросил Югэ.
- Все.
- Теперь надо решаться, - объявил Коклико, - дело ясное, что мы не можем вечно жить ни в лавке с духами, ни в отеле принцессы, ни оставаться навсегда в этих фиглярских костюмах.
Принцесса смотрела на Югэ с тревогой. Настал час окончательного решения.
В друг Югэ ударил себя по лбу и спросил Кадура:
- Ты, должно быть, нашел между бумагами пакет, запечатанный пятью черными восковыми печатями?
- Разумеется.
- Пойди, принеси его.
Кадур вышел.
- Мне позволено пустить в ход это письмо только в случае крайней необходимости, - продолжал Югэ, - или крайней опасности.
- Увы! Опасность грозит каждую минуту! - сказала принцесса.
- Приходится, значит, прибегнуть к этому талисману, который мне дала моя мать, графиня де Шарполь, в минуту разлуки. Кто знает? Спасение, быть может, там и заключается!
- Не сомневайтесь. В ваши лета разве можно считать все потерянным?
Кадур вошел с пакетом в руке.
Монтестрюк взял в волнении этот пакет, напоминавший ему то счастливое, беззаботное время, от которого отделяло его теперь столько событий. Он поцеловал шелковую нитку, обвязанную вокруг конверта руками графини, и разорвал верхний конверт. На втором, тоже запечатанном черной восковой печатью, он прочел следующий адрес, написанный дорогим почерком: графу де Колиньи, от графини Луизы де Монтестрюк.
- Бедная, милая матушка! - прошептал он. - Мне кажется, как будто вчера только она меня обнимала!
Он пересилил свое волнение и, подняв голову, продолжал:
- Ну! Теперь я пойду к графу де Колиньи и у него попрошу помощи и покровительства. Только не в этом костюме я хочу к нему явиться: он должен помочь дворянину и я хочу говорить с ним, как дворянин.
- Ба! - сказал Коклико. - Мы уже потеряли счет глупостям! Одной больше или одной меньше - право ничего не значит!
Кадур не сказал ни слова и вышел опять. Он достал из тележки полный наряд, лежавший под грудой капусты и принес его графу, который в одну минуту переоделся снова. На этот раз принцесса уже не могла участвовать в экспедиции. Она должна была, наконец, расстаться с тем, кому всем пожертвовала. Она встала бледная, но твердая, и, протянув ему руку сказала:
- Вы любили меня всего один день, полагайтесь на меня всегда.
Вскоре, закутанный с ног до головы в длинный плащ, из под которого видны были только каблуки его сапог, конец шпаги и перо на шляпе, Югэ дошел благополучно до отеля Колиньи, а за ним подошли: КАдур - огородник и Коклико - тряпичник.
Лишь только он вошел в двери отеля, дворецкий остановил его: граф де Колиньи занят важными делами и никого не принимает.
- Потрудитесь доложить графу, что дело, по которому я пришел не менее важно, - возразил Югэ гордо, - и что он будет сам раскаиваться, если не примет меня теперь же: дело идет о жизни человека.
- Как зовут вашу милость? - спросил дворецкий.
