Эдуард Петров - Паруса в океане
Астарт очнулся. Мореходы оставшихся кораблей вязали подвыпивших ливийцев и тащили их в трюмы.
- Что вы делаете? - закричал он.
Скорпион ухмыльнулся и посоветовал не мешать: то был приказ адмирала.
- Альбатрос! - Астарт побежал к трапу.
Старый адмирал стоял у борта и следил за погрузкой живого груза.
- Астарт, - сказал он, - видишь, теперь невозможно здесь остаться. Зинджи тебя живьем съедят. Все их лучшие парни у нас в трюмах. Если боги сжалятся и кто-нибудь из них выживет после весел, то в Египте продадим их за хорошую цену.
- Опомнись, старик!
- Эй, Скорпион, и кто там еще? Свяжите Астарта и бросьте в трюм. Потом он нам скажет спасибо. И девку его захватите, чтоб не печалился. Видишь, парень, я добр и люблю тебя.
Астарта связали, как он ни отбивался, и втащили на палубу. Но вдруг появился Ораз. Он рывком поднял с голых досок тирянина и ударом кинжала рассек путы.
- Ты мой враг, - сказал он, - но ты смел. Ты свободен.
Ухмыляющийся Нос и хмурый Скорпион тащили вырывающуюся, кричавшую Мбиту. Астарт вырос у них на пути, и оба хананея благоразумно исчезли.
Девушка прижалась к Астарту, горько рыдая.
Корабли отчалили, шевеля ножками-веслами, оставив после себя слезы и крики ненависти ливийцев. Астарту никто не помышлял мстить. Племя пастухов приняло его как своего, которого едва не увезли насильно.
Добрые, неискушенные в пиратстве и разбое хананеев пастухи искренне оплакивали свое несчастье: самые молодые мужчины, опора племени, были навсегда потеряны. Братья Мбиты тоже оказались на палубе Альбатроса. Так неожиданно Астарт оказался главой чернокожего семейства.
48. ОДИН
...Вслед за тоской пришла лихорадка. Астарт лежал на спине в грубой, выдолбленной из древесного ствола лодке и смотрел на дырявый грязный парус, наспех скроенный из его собственной туники. Когда нос долбленки зарывался в ил или утопал в тростниковой стене, он со стоном брался за весло. Потом лодка вновь неслась против течения с закрепленным рулем, чтобы через какое-то время опять врезаться в противоположный берег... и так, пока дул ветер с океана.
Боль в спине, костях, голове... о боги!.. но хуже всего - память, светлая яркая память на все, что нужно забыть. Нет, нет, нет! Только не Ларит, только не та штормовая ночь... Лучше Мбита... Пусть ее блестящие страдальческие глаза жгут укором, немым криком... А все-таки он дал ей счастье, хоть короткое, мимолетное, но счастье...
Берег приближался размытыми, словно во время дождя, очертаниями голых ветвей. Голые ветви, голые ветви... Почему голые? Ах да: сухой период, ливийская зима, а там сейчас лето...
Астарт дрожащей рукой отвязал рукоять кормового весла и направил лодку к середине реки. Потому упал прямо на разбросанные по дну вещи, не в силах отодвинуть их в сторону. Усилием воли представил себе лицо Мбиты, каким оно было в тот счастливый момент. Она улыбалась. Вокруг - примятые травы, утро, песни птиц и звон цикад. Несколько коршунов плавно кружили в поднебесье, не боясь обжечься о солнце. По прямой, как мачта, былинке ползла оранжевая гусеница. Крохотный паук повис на серебряной нити... И еще Астарт подарил ей свою серьгу кормчего, что привело девушку в восторг...
Лодка вдруг подскочила, едва не перевернувшись, затем закрутилась на месте, подгоняемая неуклюжими толчками. Громко хлопнул парус. Астарт услышал нечто похожее на хрюканье. Он приподнялся на локте: серые упитанные туши плескались в прозрачной воде, и брызги разлетались далеко вокруг.
Стадо бегемотов отстало.
Что потом? Ах да, столица "леопардов". Почему? Астарт был диковинкой среди племени пастухов. А господа джунглей все лучшее тащили себе. "Леопарды" вдели обоим по медному кольцу в нос, поселили в пустующей хижине. Все! Астарт - воин племени "леопардов", Мбита - жена молодого "леопарда". Вечером их пригласили на пиршество. Колдуны магическим способом зажарили десятка два пленников из чужого племени. Вождю "леопардов" преподнесли на деревянном блюде дымящиеся сердца. Вождь проявил монаршую милость, послал Астарту одно сердце.
Отказ финикийца очень оскорбил вождя и всех присутствующих. Астарту вручили сосуд с темной жидкостью, пахнущей травой. Мбита вцепилась в его руку и выкрикнула, что можно было понять как "нет".
Астарт и сам знал, что это такое. В чаше был слабый раствор яда из внутренностей травяной гусеницы. Провинившемуся давали выпить из "очищающего" сосуда. Если тот выживал, то считался оправданным, если умирал - труп выбрасывали гиенам.
Мбита, оказывается, тоже провинилась, обратившись к мужу не по ритуалу "леопардов". Прежде чем вымолвить слово, она должна была пасть ниц и вывалять себя в пыли. Когда ей посоветовали вести себя "по-человечески", она даже под угрозой "чаши очищения" не захотела подчиниться непонравившемуся ей обычаю. Тогда и у нее в руках появился точно такой же сосуд. Она с гневом отбросила его, и "леопарды" шарахнулись в разные стороны, боясь брызг.
Неожиданно Астарт увидел: из норы в небольшом холме посреди площади выползло странное существо в струпьях грязи. То был какой-то привилегированный колдун, живущий среди идолов племени (холм был утыкан деревянными фигурками богов). Астарт плеснул ядом, расчистив дорогу к холму, схватил девушку за руку и потащил ее в нору. Колдуна они прихватили на всякий случай с собой. Просидев в норе, пахнущей рыбой и мочой, до глубокой ночи, они сумели бежать. И началась долгая изнурительная погоня. Много раз им казалось: все, наступил конец... Астарту удалось заманить длинноногих преследователей на лиановый мост через реку, кишевшую крокодилами. По сигналу Астарта Мбита перерубила лианы на одной берегу. "Леопарды" хлынули к противоположному концу моста, сохраняя полнейшее самообладание. Астарт перерубил последнюю нить жизни, мост рухнул в воду...
"Что же потом?" Нет, вначале вождь деревни пастухов поспешил их прогнать, чтобы гнев "леопардов" не обрушился на племя. Он заверил, что матери Мбиты и ее маленькому брату помогут. Тем более, что у них есть небольшое стадо и красивый дом. Затем - двухместная лодка под парусом, подарок Агенора, и бесконечная река, Великая река зинджей, как ее называли хананеи. Даже тогда им было хорошо. Они наслаждались жизнью и друг другом. Вокруг тоже все жило, любило, наслаждалось каждым мигом. Малыши бегемотов озорничали, как негритята, бултыхались в воду с материнских спин. Цапли упорно смотрели в лужи, словно любуясь собственным отражением, а толстый пеликан, расправив огромные крылья, скользил над самой водой в поисках добычи. Трудяги-водорезы буравили воду своими клювами в надежде сцапать зазевавшуюся рыбешку. Жирные цесарки обламывали тяжестью своих тел тонкие ветви прибрежных акаций. В небесно-чистых водах отражались яркие вьюнки, опутавшие густо-зеленую стену тростника.
Астарт учил Мбиту стрелять из лука, управлять парусом, грести. Копьем она владела не хуже его. Девушка объясняла финикийцу, какие плоды, травы, ягоды съедобные, какие ядовитые. Однажды, приготовив на костре странное кушанье, она с коварным видом наблюдала, как Астарт уписывает за обе щеки. Затем объяснила, что он ел жареную саранчу, и долго смеялась над гримасами отвращения на лице финикийца. Она доказала, что привычки его мира в Ливии не нужны и даже вредны. Заставила сменить матросскую тунику на кожаный узкий передник. Впрочем, Астарт и сам догадывался, что зинджи щеголяют нагишом не из-за своего пристрастия к голым ягодицам: любая одежда в этом климате была лишней. Полчища клещей, паучков, колючек набивались в каждую складку, вызывая зуд. Уподобившись Мбите во всем, он почувствовал себя намного свободней и здоровее. Правда, по ночам пронизывал холод, поэтому приходилось кутаться в одеяло и греть бока у костра.
Вначале ночевали на берегу. Но несколько раз были потревожены слонами, которые так и лезли на свет костра, угрожая раздавить спящих. К тому же досаждали пятнистые гиены, которым ничего не стоило подкрасться и отхватить кусок тела помягче. Поэтому решили на ночь останавливаться на островках; низкий уровень воды в это время года обнажил множество мелей.
...Громкие крики береговых стрижей заставили Астарта очнуться. Вновь перед ним вырастал берег, на этот раз обрывистый, изрытый стрижиными норами. Птицы стремительными молниями носились у самого паруса.
Он было взялся за весло, но сильная боль в спине отняла последние силы. Финикиец упал на дно, ударившись затылком о рукоять меча. В глазах перевернулись и небо, и обрыв, и близкие деревья, на этот раз покрытые плотной броней листвы. Парус туго надул свою единственную и израненную щеку, пригвоздив лодку к берегу.
Журчала вода, перекатываясь через лопатку весла. Изредка плюхались в воду куски подмытого берега.
"А парень тот хорош! Где мы его встретили? Кажется, он удил рыбу. Мбита поразила его с первого взгляда. На меня боялся смотреть, зная, что его восхищение невозможно скрыть. Он тоже был одинок... Интересно, за что его изгнали из племени? Оскорбил вождя? Старейшин? Убил негодяя? Но только не украл. У вора не может быть такого лица, таких глаз".
