Эдуард Петров - Паруса в океане
Ахтой рвался в путь. Он торопил Альбатроса с отплытием. Адмирал же не спешил, прикидывая в уме, сколько золотых колец в среднем ему приносит день.
- Всему свое время, адон лекарь. Ты мне лучше скажи, что случилось с Астартом?
- Что-нибудь серьезное? - насторожился египтянин.
- Со всеми любезен. Даже со Скорпионом! Не задумал ли он жестокую хитрость?
- Это он умеет, - пробормотал Ахтой. - И с Оразом любезен?
- Как со мной и с тобой.
- Странно. Он ненавидит жрецов и однажды чуть не зарубил меня, потому что я жрец.
- Может, влюбился? За ним бегает какая-то девчонка.
- Боги помутили твой разум, адон. Он никогда не забудет то, что имел. В его сердце не может быть другой женщины, кроме Ларит. Я его хорошо знаю. Он не забывает несчастную жрицу, а по ночам шепчет ее имя, как молитву.
- Другой с такими чувствами смешал бы небо с землей, а он...
- А он смешал, но сам запутался в этой мешанине.
- Ты поговори с ним, адон Ахтой, по-приятельски. Не вздумал бы он мстить за покушение в Пунте. У меня и так не хватает людей.
46. ОХОТА НА СЛОНОВ
У арабов есть обычай в особо торжественных случаях подавать гостям наряду с другими блюдами целиком зажаренного верблюда. Фага решил потрясти мореходов и зинджей чем-нибудь подобным. Но в Ливии верблюды не водятся, и повар потребовал предоставить ему слона. Фагу поддержали повара флотилии (на быка или бегемота они не соглашались), и Альбатрос решил устроить охоту на слонов.
Финикияне с копьями, луками, бесполезными на охоте щитами двинулись в саванну, огласив окрестности воплями и гоготом. Болтун был на вершине блаженства. Он сделался здесь заядлым охотником и удивлял всех своими знаниями. Например, он сообщил пару секретных способов, при помощи которых у живого слона можно отпилить бивни.
- А изжарить его живьем можно? - подтрунивал Анад.
- Братцы! Полосатые лошадки! - запрыгал Фага, увидев в пастушечьем стаде несколько зебр. - Да кто их так вымазал!
Финикияне только в этих местах впервые увидели зебр. Даже Ахтой не знал о их существовании, хотя был осведомлен о многих диковинках мира благодаря своей начитанности, любознательности и умению выжать из собеседника все его знания. В египетском письме не было иероглифа, означавшего зебру. Солнечные лошади появились для представителей средиземноморской цивилизации истинным чудом Ливии. Впоследствии мудрецы Саиса сочтут за бессовестную фантазию рассказы Ахтоя о существовании полосатых, как арабский парус, лошадей.
- Если посадить пастухов на этих лошадок, никакие "леопарды" им не будут страшны, - сказал Астарт.
Анад загорелся желанием прокатиться на зебре. Вручив Мекалу свое копье, он смело вошел в стадо коров. Пастухи предостерегающе закричали, но Анад лишь отмахнулся. Зебры, пасущиеся среди упитанных коров, подняли головы, прядая ушами. Маленькие птички носились над стадом, садились на крупы и загривки животных. Одна из зебр протяжно фыркнула, обнажив мощные зубы. Анад заколебался, но, чувствуя на себе взгляды мореходов, заставил себя подойти ближе. Полуручные зебры нехотя отошли к термитникам, похожим на обломки скал среди травы, и принялись чесаться полосатыми боками о их твердые стены. Прячась за термитниками, Анад подкрался и запрыгнул на спину ближней зебры. Животное с хрипом упало, начало кататься по траве, едва не раздавив перепуганного Анада, который пытался отползти. Однако полосатый мститель решил, видимо, доконать человека: зебра вставала на дыбы, прыгала, как пес на задних ногах, норовя передними копытами размозжить ему голову.
И если бы не бичи пастухов, пришлось бы хананеям справлять очередной заупокойный культ.
Позже Анад понял безрассудность своего поступка, когда узнал, что зебр подмешивают в стада для защиты от гиен. Пастухи не раз видели, даже львы удирали, изуродованные и ослепленные ударами копыт.
Ахтой смотрел на Анада.
- Счастливчик, - сказал он, - кости целы, правда, таких кровоподтеков я в жизни не видал. Если судьбе угодно, будешь на празднике прыгать вместе с зинджами.
Анад, морщась от боли, поплелся в крепость.
На слонов набрели внезапно. Увидев на земле большие кучи навоза, Болтун сунул в серую массу палец и уверенно произнес:
- Еще вчера они были здесь.
И в тот же миг почти над головами финикиян раздался громыхающий горловой звук: в рощице из акаций и мимоз стоял огромный слон и недовольно разглядывал армию охотников. У Болтуна глаза полезли на лоб.
Туча копий впилась в хобот, плечи, бока животного. Астарт метнул свое копье и увидел, как оно прошило насквозь большое плоское ухо и расщепило тонкий ствол деревца. Резкий, трубный звук - и окровавленная глыба обратилась в бегство, проложив через рощицу широкую просеку.
Полдня охотники преследовали умирающего от потери крови слона. Наконец гигант, весь утыканный копьями, как дикобраз колючками, набрел еще на одно стадо коров и свалился, перепугав животных. Галдящие хананеи окружили его. При виде мучителей слон нашел в себе силы подняться и устремился в атаку. Толстый бивень легко проткнул подвернувшегося матроса. Обезумевшее стадо разбегалось, оставляя после себя помятых пастухов и мореходов.
Слон мотал головой, стараясь сбросить с бивня обмякшее тело. Ораз хрипло кричал, сзывая всех, у кого остались копья. Но тут финикияне увидели коричневую гибкую фигурку пастуха, подбирающегося к слону сзади. Ливиец бесстрашно бросился прямо под ноги гиганта. Слон завертелся юлой, пытаясь стряхнуть человека. Пастух висел, уцепившись за хвост и кромсал большим ножом слоновую ногу. Слон тяжело осел, задрал вверх хобот и тоскливо затрубил, совсем по-человечески прощаясь с жизнью. Ливиец, перерезавший ему сухожилие, стремглав бросился прочь.
- Надо было сразу взять с собой зинджей, - сказал Астарт.
Он стоял в толпе таких же безоружных, не знающих, что делать, матросов. Непривычное дело для морских волков - бить слонов.
Животное все еще не умирало. У Ораза в руке появился меч. Остановившись на расстоянии вытянутой руки от кончиков бивней, он торопливо выбирал уязвимое место для последнего удара.
Глаза зверя и человека встретились. У жреца холодок пробежал по спине, столько было в этом взгляде первобытной ярости и страдания. Слон поднялся на трех ногах, и Ораз едва избежал удара клыков. Желтоватые истертые бивни глубоко ушли в землю, взяв в клещи упавшего человека. Ораз ящерицей скользнул под головой гиганта. Со зловещим треском обломился бивень. Ораз увидел проступавшее под сырой шершавой кожей сухожилие и ударил мечом, тут же отпрыгнув. И вовремя: слон с глубоким стоном свалился на бок, чтобы никогда не встать. Набежавшие хананеи добили гиганта мечами.
Словно из-под земли появились "леопарды". Они некоторое время наблюдали, как финикияне собирали оружие, убитых и покалеченных матросов, при этом их густо-черные с фиолетовым оттенком физиономии выразили глубокое удовлетворение. Затем, растолкав охотников, они отрезали у слона хобот, язык и переднюю ногу и удалились, сгибаясь под тяжестью добычи.
Повара, чуть не рыдая, призывали громы и молнии на головы наглецов.
- Значит, все было зря, - сокрушался Фага, - и смерти, и раны: божественного блюда нам не видать.
Но последней жертвой охоты на слонов оказался Астарт. Возвращаясь к лагерю, он неожиданно провалился в яму-ловушку для антилоп. Острый кол распорол ему ногу от ступни до бедра.
Ахтой пришел в ужас при виде раны. Мореходы, вытащившие тирянина из ямы, сокрушенно покачивали головами, думая каждый про себя: "Еще один отгулял на этом свете".
Кровь обильно текла из раны, Астарт быстро слабел. Впервые за много дней почувствовал страх. "Как глупо попался! Достали все-таки... но кто? Мелькарт? Астарта? Эшмун?"
- Не трогайте меня, - сказал он. - Подыхать так подыхать.
Астарт сел, свесив ноги в яму. "И могила готова". Но Ахтой заставил мореходов положить раненого на два копья, как на носилки, и нести в крепость.
От сильной боли Астарт очнулся и увидел перед собой бородатые напряженные лица: мореходы держали его, притиснув к земле, не давая шелохнуться. Дряхлая сварливая колдунья трясла пепельно-грязной головой, с выбритой посредине темени широкой дорожкой, и выжимала на рану сок из свежесрезанных пучков какого-то растения. На ее плоских, высохших грудях металось из стороны в сторону что-то вроде ожерелья из крупных живых скорпионов. Затем Ахтой зелеными от сока пальцами стягивал края раны, а колдунья брала муравьев из большого муравейника, и челюсти насекомых намертво соединяли живую ткань, образуя прерывистый шов. Колдунья тут же отрывала муравьиные тела. Вскоре от бедра до щиколотки протянулась толстая нить шва с черными точками бусинками муравьиных головок.
Когда операция была закончена, Ахтой с чувством поцеловал старческую ногу колдуньи, но та почему-то перепугалась и долго оттирала место поцелуя живой летучей мышью. У летучей мыши были собачья голова, которая совсем по-собачьи рычала и морщила нос, намереваясь цапнуть хозяйку. Странный обряд очищения прервался тем, что летучая мышь все-таки укусила колдунью за ногу и, расправив большие кожистые крылья, взмыла вверх, в верхушке раскидистого дерева, где на ветках болтались вниз головами тысячи таких же созданий.
