Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 2
Кафафов. — Я не знаю… вероятно, проверку…
Председатель. — Меры не есть проверка. На языке бюрократии вряд ли можно не различать понятие — «принять меры» от понятия — «проверить».
Кафафов. — Предварительно, вероятно, проверивши…
Председатель. — Я просил бы вас изложить факты: вы по поводу циркуляра, который вас тревожил, имели беседу с Белецким. Постарайтесь вспомнить эту беседу.
Кафафов. — Я говорю, что резолюция положена такая, и это может вызвать нежелательные эксцессы. Он говорит: «сообщите к сведению». Он был очень занят вообще, и я даже не спрашивал, что он предполагает под этим…
Председатель. — Вы сознавали, что здесь ряд отрицательных явлений русской жизни, как-то: «задержка разгрузки товаров», «сокрытие товаров», «обесценение монеты», «обесценение русской валюты» и т. д. — все это взваливается на еврейскую нацию, и притом на нацию, по отношению к представителям которой были уже погромы: вы же отдавали себе отчет, какой это ужас?
Кафафов. — Верно… Дело в том, теперь я припоминаю, они мне указывали еще на следующее…
Председатель. — Кто они?
Кафафов. — Или Белецкий, или в особом отделении…
Председатель. — Т.-е. или Белецкий или Смирнов?
Кафафов. — Даже принесли мне телеграмму одного члена государственной думы на имя председателя думы, переданную ими на распоряжение министра: в этой телеграмме говорилось, что евреи скрывают золото или что-то в роде этого…
Председатель. — Кто этот член думы?
Кафафов. — Фамилию я сейчас не помню… Затем вторая бумага была на имя председателя думы от казака Екатеринославской губернии, тоже присланная на распоряжение министра председателем думы: там было сказано таким образом: «Тогда как мы проливаем кровь за родину, наши земли скупаются и т. д.». Мне они показывают: «Вот какие сведения получаются!» Это они послали на поверку губернатору…
Председатель. — Вы согласны, как человек, получивший высшее образование, что эти две телеграммы не давали ни малейшего основания делать выводы вопреки разуму?
Кафафов. — Я не говорю, что они давали основание, — я говорю, что эти сведения взяты из сообщений…
Председатель. — Но вы излагаете так, как будто сообщения этих двух лиц в ваших глазах оправдывали содержание циркуляра, который ничем оправдан быть не может.
Кафафов. — Нет… Но что получаются такие сведения…
Председатель. — По поводу запроса о ваших действиях были какие-нибудь расследования в недрах департамента полиции, или нет?
Кафафов. — Нет.
Председатель. — Вы говорили, что в департамент общих дел была послана к сведению копия этой бумаги из Ставки?
Кафафов. — Нет, это первоначальная резолюция.
Председатель. — Значит, в департаменте общих дел никаких сведений об этом не находится?
Кафафов. — Первая резолюция не была исполнена. Вы задавали мне вопрос по поводу содержания этого. Ведь я начал с того, что я был против посылки, даже против сообщения к сведению…
Председатель. — Какие дела были вообще в вашем ведении, — вы это объясняете в вашем прошении, но в данном случае, по существу, вы имели отношение к этому?…
Кафафов. — Никакого отношения! Только как исполняющий должность, когда подписывал те бумаги, которые мне давал при резолюции товарищ министра, например, к дворцовому коменданту. А остальные, более серьезные бумаги подписывал вице-директор. Я никакого отношения не имел…
Смиттен. — В бытность вашу в департаменте полиции, когда министром внутренних дел был Макаров, какой создан был порядок распоряжений, исходящих от Макарова? Он давал распоряжения в устной форме для исполнений, или в особых случаях излагал свои распоряжения письменно, в виде резолюции?
Кафафов. — Я должен сказать, что я этого хорошо не знаю. Я был назначен при Макарове, но я был внове; я вступил в апреле, а в ноябре он ушел. И мне было поручено расследовать действия начальника сыскной полиции в Харькове… Но я думаю, что все распоряжения Макарова были письменными. Что касается Маклакова, то это был министр-лирик, у него не было никаких резолюций, кроме: «неужели», «когда же», «доколе это будет», «неужели нельзя принять меры» и т. д.; рядом — резолюция Джунковского: «к делу». Что касается Хвостова, он, кажется, ни одной резолюции не дал. Все дела были у Белецкого. Белецкий, наоборот, большие резолюции делал. А. Н. Хвостов пробыл очень недолго. Он относился очень вдумчиво к вопросам.
Председатель. — 16 сентября 1914 года вы служили в департаменте полиции?
Кафафов. — Служил.
Председатель. — Вы имели какое-нибудь отношение к циркуляру, подписанному Брюн де-Сент-Ипполит, рекомендующему секретным агентам, находящимся в с.-д. партии, способствовать непримирению двух частей партий — большевиков и меньшевиков?[*]
Кафафов. — Когда я исполнял должность директора, мне эти вещи не доверялись… Простите, это не будет оглашено?
Председатель. — Мы не можем входить с вами ни в какие отношения по подобным вопросам. Я, однако, отвечу вам: сейчас это не будет оглашено. Но должен вам напомнить, что никаких тайн между вами и Комиссией быть не должно.
Кафафов. — Я хочу сказать, что когда я исправлял должность директора, то давались распоряжения политическому вице-директору докладывать непосредственно товарищу министра. Так было, например, при Джунковском. Когда Брюн де-Сент-Ипполит уезжал, был Васильев. Когда я вступил в департамент, политическим вице-директором был Виссарионов, и его, при Джунковском, сменил Васильев, впоследствии директор. Так вот, когда уезжал директор, я исполнял должность, и делалось так, что все по департаменту шло через меня, а по особому отделению — личные доклады.
Председатель. — В момент издания циркуляра, подписанного Брюн де-Сент-Ипполитом и скрепленного делопроизводителем Броецким, кто в это время был политическим вице-директором?
Кафафов. — Васильев.
Председатель. — По общему ходу дел в департаменте, политический вице-директор должен был иметь отношение к содержанию такого циркуляра?
Кафафов. — Вне всякого сомнения. Подписал он потому, что должны быть две подписи. Когда подписывал бумагу основную директор, скреплял делопроизводитель, как здесь. Если подписывает министр, скрепляет директор. Если подписывает товарищ министра, тогда сбоку должно быть подписано «вице-директор». Ни одна бумага не идет к директору, если на ней сбоку нет букв «в. д.» (вице-директор). Ни одна бумага не могла итти к вице-директору, если на ней сбоку нет буквы «К».
Председатель. — Так что на этом циркуляре, о котором я вас спрашиваю, должны быть буквы политического вице-директора Васильева?
Кафафов. — Да, — в углу, миновать этого не могло…
Председатель. — Нам хотелось бы знать, кем вы были до того, как вы поступили в департамент полиции?
Кафафов. — Я 24 года служил по судебному ведомству; затем был членом судебной палаты в Москве, а затем служил товарищем прокурора и оттуда меня пригласили сюда…
Председатель. — По вашему прошению?
Завадский. — Всякий человек, у которого несменяемая должность, назначается в порядке: «согласно прошению», которое фактически никогда не подается.
Председатель. — Но ведь это некоторое понижение: я тогда понимал, что это было по вашему ходатайству?
Кафафов. — Не по моему ходатайству, но так как я всегда служил в прокурорском надзоре, меня министр перевел.
Председатель. — Вы при каком министре перешли из членов палаты?
Кафафов. — При том же, при Щегловитове. Материально это было лучше: больше было содержание…
Иванов. — Вы, в качестве прокурора палаты, занимались по политическим делам?
Кафафов. — Я никогда политикой не ведал. Обвинения мне поручались, я был переведен в Москву, как обвинитель…
Председатель. — Вы были обвинитель по уголовным делам? Вот все вопросы, которые мы имели вам предложить…
XX.
Допрос А. Д. Протопопова.
14 апреля 1917 г.
Содержание: Прозвище Протопопова в Царском Селе — Калинин. Обычай дворца называть приближенных прозвищами. Прозвища давал Распутин. Отношения Протопопова с Распутиным. Объяснение Протопопова по поводу прошений, написанных им в заключении. Протопопов и Балк в дни революции. Дополнение по вопросу об отношении Протопопова к Перрену. Благодарность корпусу жандармов за действия в дни революции. Телеграмма Балку от государя. Предупреждение Риттиха Протопопову относительно «рока» и влияние этих слов.
