Alexandrov_G - Дверь в стене
Но остановить Хо было уже невозможно, выяснилось, что он человек не только энергичный, но ещё и честолюбивый. Честолюбие же заставило его измыслить себе миссию и наш Патриот решил, что его жизненное предназначение состоит в создании партии. Партия, что понятно, должна была быть вьетнамской, а поскольку там, где он побывал, а побывал он в Америке, во Франции и в России, слово "национализм" было не в чести, то он решил строить партию, пользуясь тем, что есть под рукой, а под рукой у него был Коминтерн. И если он хотел создавать партию, пользуясь коминтерновскими идеологическими наработками и коминтерновскими же ресурсами, то понятно, что создаваемая партия могла быть только коммунистической. "Why not?" - подумал, наверное, по-вьетнамски Хо Ши Мин и посмотрел на себя в зеркало. "Бельмондо так Бельмондо."
Математиком Хо не был, но дальнейшее подтвердило, что он был незаурядным политиком, а у любого незаурядного политика всегда не очень хорошо с принципами, но зато очень хорошо с логикой.
В создавшихся "исторических условиях" Хо решил начать строительство партии не в самом Индокитае. С одной стороны там уже шебуршились конкуренты, а с другой там же имелись суровые колониальные власти, с лёгкостью необыкновенной рубившие гильотиной тонкие вьетнамские шеи, начинать же строительство вьетнамской партии в Москве или Нью-Йорке было попросту смешно и Хо нашёл географический компромисс - партия должна была быть создана не во Вьетнаме, но при этом ко Вьетнаму как можно ближе, а именно в Южном Китае.
С точки зрения дальнейшей карьеры Хо это решение оказалось судьбоносным. Он, что называется, "угадал".
Ну, а пока (он ведь всё ещё находился в Москве) Хо принялся "бомбить" все инстанции подряд, предлагая свои услуги по работе в Китае. Довольно долго на его инициативы не откликались и не в последнюю очередь потому, что Советская Россия начала 20-х была государством откровенно бедным, а новоявленный партстроитель в письмах неукоснительно указывал сумму в $100, необходимую ему ежемесячно на "пропитание". "Экий ты прожорливый, - думали инстанции, - а с виду не скажешь", и, от греха, отмалчивались.
Но Хо был не только хорошим стратегом, но и неплохим тактиком и он тактику сменил. Он снял своё стодолларовое требование и заявил, что готов работать забесплатно, пусть только ему оплатят дорогу. "В один конец." "Так это же совсем другое дело, - подумала по-государственному мыслящая инстанция, которой было Дальбюро, - давно бы так." И Хо тут же вручили билет на поезд, отправляющийся с Ярославского вокзала во Владивосток.
Хо попил водички, собрал чемодан, и, прекрасно понимая, что он находится под колпаком отнюдь не одного только ГПУ, сделал хитрый вьетнамский финт, отправив письмо французскому "другу". В письме он извещал, что Коминтерн не нашёл возможности использовать его в Индокитае и он, "печали полон", возвращается в милую его сердцу Францию. Письмо ожидаемо было перехвачено Sûreté и подшито в досье, а усатые флики приготовились Патриота "принять", не подозревая, что он в это время катит где-то по сибирским просторам в противоположную Парижу сторону.
11 ноября 1924 года Хо Ши Мин на борту советского судна прибыл в Гуанчжоу, более известный миру как Кантон.
В Кантоне Хо занялся тем, чем и хотел заниматься, а именно партстроительством, используя в качестве строительного материала изобильно имевшихся в Кантоне вьетнамцев, главным образом студентов. Партия получила название Революционная Молодёжная Лига, Тань Ниен Ка Мань Донг Чи Хой. Но партия партией, а за оказанное доверие следовало чем-то платить и Хо платил тем, что подвизался как переводчик при Михаиле Бородине, агенте Коминтерна, прикомандированном в качестве советского советника к Чан Кай-ши. Бородин не так давал Чану советы, как занимался поставками оружия, напомню, что до 1927 года СССР тесно сотрудничал с Гоминьданом, менее понятно другое, Хо Ши Мин по прибытии в Китай умел по-китайски читать и писать, однако совершенно не мог по-китайски говорить, так что одному только Бородину известно какой там из него был переводчик, но, как бы то ни было, а Хо Ши Мин какое-то время при Бородине "состоял", причём за переводничество ему не платили, так как на хлеб насущный он зарабатывал перепродажей сигарет, а также нерегулярным писанием статей для советских газет.
Интересно то, что, находясь в Китае на нелегальном положении, Хо кантонским иностранцам, не видевшим разницы между вьетнамцем и китайцем, представлялся как Ванг (изменённое вьетнамское Вуонг), однако самим китайцам, отлично видевшим, что никакой он не Ванг, Хо скромно сообщал, что его имя Ниловский.
Так оно всё и шло.
До поры, до времени.
44
Пора подошла и время подоспело в 1931 году. К концу 20-х Хо в деле строительства преуспел настолько, что превратился в "проблему". В проблему государственную и государственного масштаба. Одновременно с тем, как рос он, рос и уровень решаемых им "задач", так, ему удалось решить головоломку по воссоединению двух фракций, на которые в 1929 году раскололась созданная им Революционная Молодёжная Лига. Фракции назывались Коммунистическая Партия Индокитая и Коммунистическая Партия Аннама, другими словами, ему удалось преодолеть внутрипартийные разногласия между интернационалистами и националистами. Идеи, почёрпнутые в своё время у Маркуса Гарви, дали свои плоды.
После воссоединения партия стала называться просто и со вкусом - Вьетнамская Коммунистическая Партия.
На партийную конференцию, которая состоялась в Гонконге, не были приглашены члены ещё одного претендента на роль выразителя интересов трудящихся - Индокитайской Коммунистической Лиги, но, воссоединившись, партия Нгуена Патриота позволила членам третьего лишнего беспрепятственно менять членство старое на членство новое, а людям свойственно присоединяться к тем, кто сильней, и численность новоявленной Вьетнамской Коммунистической Партии тут же выросла за счёт перебежчиков из Лиги.
Поскольку Гонконг принадлежал Англии, то англичане о конференции не могли не знать, однако вряд ли они были её инициаторами, так как от создания вьетнамской партии они получали лишь тактический выигрыш, в дестабилизации Индокитая они заинтересовоны не были, главными же выгодополучателями помимо "международного рабочего движения", что бы под этим ни понимать, были американцы и СССР. Причём СССР, который играть очень хотел, но чьи возможности были ограничены общей слабостью государства, даже предпочёл спрятаться за Коминтерном, тут же новую партию переименовавшим в Индокитайскую Коммунистическую Партию, поскольку "Вьетнамская" по мнению коминтерновских ортодоксов звучало чересчур уж националистически.
Помимо США, СССР и Британской Империи выгоду получали даже Япония и Китай. Единственными во всех смыслах проигравшими оказались французы. Причём Франция проигрывала так, что её проигрышем оплачивался выигрыш всех остальных. То, что дело пахнет керосином, французы почувствовали в начале 1930-го года, когда вспыхнул инспирированный националистами мятеж служивших в колониальных силах вьетнамских солдат. Мятеж, во время которого погибло двести человек, был французами подавлен, военно-полевому суду были подвергнуты пятьсот пятьдесят человек, из которых 80 были приговорены к гильотинированию, а 102 к пожизненному заключению. Не успели французы отдышаться, как летом того же года начались и продолжились беспорядки, организованные подхватившими выпавшее из рук националистов знамя национально-освободительной борьбы коммунистами, беспорядки были локализованы Нге Анем, то-есть родиной Нгуена Патриота. Демонстрации разгонялись французами пулемётным огнём с пролетающих на бреющем полёте самолётов, а число погибших перевалило за сотню. К весне 1931 года, согласно рапортам Сюрте, "было уничтожено" более 2000 активистов, более пятидесяти тысяч последователей и симпазантов были посажены, а Нгуену Патриоту был вынесен заочный смертный приговор.
Самому Нгуену жизнь мёдом в те годы отнюдь не казалась. В Китае он находился нелегально, что делало не только его позицию, но и его самого в физическом смысле очень уязвимым, дело усугублялось тем, что на территории Китая существовали так называемые "концессии" или фактически принадлежавшие "державам" анклавы, где представители соответствующих государств пользовались правом экстерриториальности. Отсюда вытекала полная свобода рук для сотрудников разведок чуть ли не всех государств мира, резвившихся в Китае подобно золотым рыбкам в китайском пруду. В том числе и для сотрудников французских спецслужб, которые шустрили в Китае, не отставая от остальных, так что карасю по имени Нгуен дремать не приходилось.
Но человеческую природу не переделать и, невзирая на свою полную опасностей жизнь, а может быть и так, что именно благодаря свой полной опасностей жизни, Нгуен вдруг и скоропостижно женился. Женился он на китаянке, чьё имя кончалось на Минь. Было ли случайностью, что последний его псевдоним, под которым его и запомнили мир и история, заканчивался так же, или нет, неизвестно, но то, что некоторые политики не лишены известной сентиментальности, не подлежит сомнению.
