Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)
даю, чтоб вы были иаготове на большое остереганья от стороны неприятеля Креста
Святаго".
Так плохо порусски писал Русин, переделанный львовскими иезуитами в Поляка.
Про Козаков до него не дошел еще слух. Но в то же время княжеский староста *)
Малюшицкий, по письму Малорусс, сообщил из Красного тому же Плещееву
следующее:
„Пишет его милость пан гетман коронний сторони людей Кримсвих, с которими
сполившися Хмельницкий своевольний в тисячах Козаков чотирох з Ордою, и пана
комисара осадили на вершинах Савсагану в четвер прошлий, и Войско Запорозкое там
посилвует противко Татаров; але предся (однакож) гору береть Орда и под Чегирин
обещаеться подходить рихло (вскоре); и пан полковник переяславский видел в
Кучвасех по сей стороне, в полях, вшир и долго большой миле, Орда стоит и еще
прибывает. И по напису сееи грамоти прибегли з листами от гетмана коронного, же
(что) Орда скупилася с Хмельницким, где все войска обернулися противко их людей".
Наконец Адам Кисель, от 11 мая римским числом, уведо-
*) Паны имели, как и король, старост, которые, по отношению к этим королятам,
были те же brachia regalia.
141
ОТПАДЕНП МАЛОРОССП ОТ ПОЛЬШИ.
мил Плещеева из Гощи о роковом событии на Желтых Водах, на вершинах
Саксагана,—о первом поражении панского войска козаками:
„Нынеча же достиже мя весть о прелести ногайской татарской, што они, егда
ясневельможный каштелян краковский, гетман великий коронный, послал полк оден
войска коронного на зменников черкаских, они, собакове Татары, Крымци и Нагайци,
тот полк на полях, на урочищу Жолтые Воды, осадили; тридцать тысечи Орды на тот
полк пришло, римским числом 2 мая. Они же, в Христа Господа веруючи, храбро и
бодро ополчившися, бранятся; но по нынешнее время што се здеяло, Бог весть*.
Бисель, конечно, знал, что козаки соединились уже все и, вместе с Татарами, били
панов; но* не хотел сказать об этом Плещееву. Он вопиял о скорой помощи к воеводам
путивльвскому, хотмыжскому и к воеводам севским, ссылаясь на договор короля с
царем. Польская Русь, утратившая уже чистоту своего древнего языка и подражавшая
речи московской, с примесью полонизмов, умоляла спасать ее от Крымцев, а в
сущности—от польской неурядицы, породившей руинную козатчину.
Как велика была эта неурядица, мы увидим, перенесясь на правую сторону Днепра,
в лагерь коронных гетманов.
Когда Кисель писал к путивльскому воеводе, что „козаки чер* касци одного
пулковника своего, чигиринского, здрадили*, это значило, что Хмельницкий, еще в
феврале, прогнал из Запорожья стоявший там, в виде гарнизона, Чигиринский полк.
Известие об этом потрясло всю Украину, точно как будто Павлюк еще .однажды сошел
с эшафота. Страх обнял шляхту. Одни бежали в лагерь Потоцкого, другие бросились к
обоим коронным гетманам с мольбой о снабжении Украины гарнизонами. Потоцкий
двинулся с квартяным войском в глубину Козацкой Украины, обеспечил гарнизонами
замки и города, велел свозить пушки с безоборонных мест, убеждал „гродекими
универсалами* местных помещиковъ—не оставаться в их домах, а присоединяться с
надворными дружинами к коронному войску, разослал воззвания к магнатам, чтобы
спешили к нему на помощь, уговорил всех землевладельцев обезоружить мужиков, и
наконецъ—опубликовал грозный универсал, воспрещавший всякое сообщение с
Хмельницким, бежавшим же к нему для своевольства угрожал смертью оставленных
ими семейств и уничтожением собственности. Словом, в запылавшую козацким бунтом
Украину подложил горючего материала.
ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССП ОТ НОЛЫПИ.
145
Нельзя сказать, чтоб он делал „много шуму из ничего". Он, провозившийся с
козацкими бунтами столько времени, еще в декабре 1647 года заявил, что не может
быть в отечестве опасности, более чреватой бедствиями (wiкcej prognans periculum). Он
понимал положение страны и выражал, можно сказать геройски, недоумение, как „с
такою малою горстью квартяного войска" отражать Татар, которые и без Козаков были
весьма опасны; но тем не менее шел на борьбу с ними.
Король, однакож, был крайне недоволен мерами своего фельдмаршала. Король
повелел Потоцкому немедленно пустить Козаков на Черное море, и не подвигаться с
войском в глубину Украины.
Коронный гетман оправдывал свои действия тем, что двинулся спасать Украину по
общей просьбе и по всестороннем обсуждении дела; что не было такого села, такого
города, где бы не призывали к своевольству и не умышляли на жизнь и имущество
панов и державцев, где бы не домогались вознаграждения своих заслуг и не подавали
беспрестанно жалоб на несправедливости и притеснения. О вере, которую наши
летописцы и историки делают первою и главною причиною бунта, предводитель его
усмирителей не упомянул в своем оправдании перед королем ни единым словом.
Зачинщиков бунта он видел только в недовольных экономическими порядками да
материяльными потерями.
„Повидимому, не велика беда 500 взбунтовавшихся Козаковъ" (писал он); „но кто
вникнет, с какими упованиями и надеждами поднят бунт, каждый должен признать, что
было из-за чего мне двинуться в Украину: ибо эти 500 человек подняли бунт в заговоре
со всеми козацкими полками и со всей (мужицкой) Украиной. Когдаб я не поспешил,
запылал бы в Украине такой огонь, который не скоро был бы, или же великими силами,
погашен... Один князь воевода русский (Вишневецкий) отобрал у своих подданных
несколько тысяч самопалов, а сколько же другие! Все это огнестрельное оружие,
вместе с людьми, принадлежало бы бунту Хмельницка'го. Еслибы не были
предупреждены приготовления к б^нту, еслибы не были забраны пушки в разных
местах, которыми своевольные люди (swawola) намеревались овладеть, то какова была
бы сила их, и чт5 делали бы они во владении вашей королевской милости, можете
представить. Впрочем я вовсе не с тем двинулся в Украину, чтобы пролить
христианскую кровь, которая в свое время будет необходима для Речи Посполитой, но с
тем, чтобы, не обнажая сабли, одним только страхом кончить войну. До сих поръ
т. и.
19
146
козаки не потеряли ниоднои капли крови и не потеряют, если успокоятся. Но вижу,
нто этот безразсудный человек, Хмельницкий, не преклонится перед милостью. Не раз
уже я посылал к нему, чтоб он оставил Запорожье, обещая ему помилование,
отпущение преступлений, Ничто на него не действует. Послов моих задержал. Наконец
послал я и пана Хмельницкого, ротмистра вашей королевской милости, человека
расторопного и хорошо знающего козацкие гумори, с увещанием, ручаясь моим
словом, что волос не упадет с его головы. Но не тронутый и этой благосклонностью,
отправил ко мне моих послов с требованием, чтобы коронное войско вышло из
Украины; чтобы паны полковники, со всею их ассистенцией, были из полков удалены;
чтобы правительственная ординация относительно Козаков была уничтожена*.
Далее Потоцкий доносил королю, что Хмельницкий зовет к себе на помощь Татар,
которые хоть и вернулись главною массою в свои кочевья, но все еще чего-то ждут у
Днепра. Несколько сот Крымцев переправил он даже на сю сторону, с тем чтоб они
сгоняли дольские сторожи, поставленные на разных пунктах для удержания
своевольных людей от побегов на Запорожье. Слышно было, что у Хмельницкого уже
3.000 Козаков. В этом Потоцкий видел доказательство, что он давно уже думал о том,
как начать свой бунт.
„Сохрани Богъ* (продолжал коронный гетман), „еслиб он с этим войском вступил в
Украину! тысячи обратились бы вдруг во сто тысяч, и было бы нам, что делать с этими
своевольниками. Теперь он готовит и укрепляет себе на Буцке город (horod), и решился
сильно в нем обороняться. Высоки доводы вашей королевской милости, которые
благоволите высказывать по предмету отвращения этого несчастья: чтобы дозволить
своевольникам идти на море, еслиб того пожелали. Не того ему хочется, чтоб идти на
море, а того, чтобы жить в стародавнем своевольстве и чтобы ниспровергнуть
священные постановления Речи Посполитой, стоившие стольких трудов и шляхетской
крови. Согласен я, что для общественного блага следовало бы пустить Козаков на море,
именно в интересах самой Речи Посполитой, чтоб эта милиция не залегала поля и не
забывала давнишнего способа войны, который может в последствии понадобиться. Но
в такое скользкое время нельзя этого сделать потому, что одни челны еще не готовы, а
другие хоть и готовы, но не так снаряжены, чтобы годились для морской битвы.
