Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)
польское хозяйство на русской почве пойдет прахом.
Вслед за тем Кисель уведомил путивльского воеводу, Никифора Плещеева, что хан
ласкается, через своего посла, к гетману Потоцкому, к князю Вишневецкому, что тот
посол теперь въ
140
.
Прилуке, „и до многих из нас (ласкается), со всеми нами братаючися и дружество
хотя имети"; но твердил Москалю поучительно, что татарское дружество с одним
государством есть вражда против другого. Прошли уже (писал он) времена татарских
опустошений то того, то другого из них. Теперь, если Татары хотят быть с нами в
дружбе, пускай будут в дружбе и с Московским Государством. Заключил же свое
послание словами: „Уже бо их приближаеться кончина, родов же христианских Божию
милостю вознесение: Бенетов и Малтан возяесл Господь".
Через три дня „каштелян енерал киевский, житомирский, овручский, староста
носовский", как величали Киселя царские сановники, торопил бояр князя Алексея
Трубецкого, Григория Пушкина и думного дьяка Григория Чистого к скорым ответам на
его письма восклицая: „Толикое время само вопиет, какое бысть умедление! Впредь же
сице да не будет между нами: дружбе убо и любве приятельской есть противно". По
словам Киселя, ему, теперь уже брацлавскому воеводе, вместе с ясновельможным
паном Кракбвским (Николаем Потоцким), было поручено разузнать, по какой причине
некоторые козаки ушли на Запорожье, и „как будут Крымцы думати, промишляти обо
всемъ".
Тут же кстати („еда к тому пришло") уверял Кисе ль царских сановников, что он
жадничает не буд, а славы московского царя: „Мне не буд жадно, но добродетели его
царского величества: слава убо есть и будет в том его пресветлого величества, что
надарил меня, его королевскою величества великого посла; честь же моя, што на мне
просияет, величества есть добродетель".
Неизвестно, что думали себе в бороду царские сановники об уменье Адама
Свентольдича льстить и выпрашивать, которое в Польше преподавалось, как наука
жизни.
Буря между тем незримо приближалась. Лобызаясь письменно с московскими
приятелями своими по случаю „всеславного воскресения Госиода нашего, Иисуса
Христа", Кисель был преисполнен радостных упований, и из „своего города Кобызчи",
близкого к Киеву, . отъехал в „дальний свой город Гощу, за Киев миль тридцать"; если
же „Орда что задумаетъ", намеревался снова прибыть в Украину, и беззаботно писал о
Хмельницком, не предчувствуя, что он превратит в прах и пепел близкие и дальние
панские города вместе с королевскими.
„Своевольною черкасця Войско Запорожское само по дня лося на Запорожу
поймать, и крест на том целовали. Войско же наше ко-
.
141
ронное, скоро трава начнется, на Шляху Черном-лесу положенно будет, и сам
ясневельможный пан Краковский и с ним пан воевода черниговский, польный гетман,
будет, дондеже объявите я, што Орда думает: аще убо и братається ган, посилаючи к
нам веры не даем. Аще бы з Запорожа збежал Хмельницкий, козак своеволяый, на Дон
и хотел подвизати донцов на море,—по соузе обоих великих господарей наших,
надобно зимать его как здрайцов обоих великих господарстви.
В заключение, Кисель просил приятелей своих передать латинскую грамотку
парскому доктору, который обещал сделать ему водку против его „скорби и болезни,
подакгры*.
Эта болезнь была весьма распространена между польскими панами, и потому имеет
значение историческое. Привычка к пьяной жизни развилась у них в ужасающей
степени еще в царствование Сигизмунда III. Владислав ИУ, как мы видели, страдал
подагрой даже во время вторичного брака. Новый фельдмаршал его, Николай
Потоцкий, был также подагрик. На подагру жаловался в своем бесценном дневнике и
литовский канцлер, Альбрехт Радивил. Если бы шаловливая богиня Венера бросила
яблоко в собрание Избы Земской, или Сенаторской, непременно попала бы в подагрика.
„Старое венгерское* составляло в Польше столь важный предмет государственных
попечений, что на последнем свободном сейме, лишь только панский ареопаг
проглотил без зазрения совести вопрос о полутора миллионах, которые Речь
Посполитая „задолжала жолнеру*, тотчас его занял жизненный польский вопрос „о
skиadzie wina wкgierskiego*. Венгерское вино было, можно сказать, национальною
честью и славою истинно-панского дома. По известной пословице, оно в Венгрии
только раждалось, а воспитывалось и старилось в Польше (Hungariae natum, Poloniae
educatum). Здесь его склады делались ежегодно, с рассчетом пировать, пока Польша
будет стоять на своем вечном основании, на милой шляхетскому сердцу и уму
неурядице. В самом деле, даже во времена последнего окончательного падения панской
республики, поэт Мальчевский написал о Поляках прекрасными стихами то, что они
делали накануне Хмельнгтчины:
Tloch paсski jak serce zdawaи siк otwarty.
A stary wкgrzyn pиodziи nie bez duszy їarty *).
*) И панский погреб, как сердце, казался открытым, а старое венгерское раждаю не
без души шутки.
142
.
Царские вестовщики были пронырливее панских. В Бакчисарае выведали они от
„полонянина" о козадкой стачке с Татарами и донесли своему государю, а из Москвы
бояре Трубецкой, Пушкин и думный дьяк Чистого, от 10 апреля, сообщили Адаму
Киселю следующее:
„Марта де в 5 день приехали в Крым к дарю з Днепра запорожских Черкас четыре
человека, а прислали де их Черкасы крымскому царю бить челом, чтоб он, крымской
царь, принял их в холопство; а они де стоят на Днепре, а в зборе их пять тысяч; и
просили у крымского царя людей, чтоб им итти на королевского величества Полскую
Землю войною за свою черкаскую обиду; и как де они королевского величества с
людьми управятца, и они де крымскому царю учнут служить вечным холопством, и
всегда с ним на войну будут готовы. И крымской де царь тех Черкас, четырех человек,
дарил кафтанами и держал у себя в Бакчисараех неделю, и, дав им по лошади, отпустил
их назад; а крымским лгодем и черным Татаром приказал кормить лошеди и готовитьца
на королевского величества землю; а в Перекоп к Тогаю, князю Ширинскому, писал,
чтоб Нагайские люди на королевского величества землю в войну готовилися ж. Да и
Татаровя де и Русские полоняники говорят не втай, что царь приказал Крымским и
Нагайским людем войною на королевского величества землю готовитьца. А в Крыме де
голод болшой, и прошлого году хлеб не родился, а ныне скот, овцы и коровы вымерли,
и черные Татаровя войне ради, и без войны де нынешнего лета никаким обычаем
пробыть им не уметь".
В заключение важного известия, оказавшагося вполне справедливым, царские
сановники советовали и принять меры к тому, чтобы не „допустить тех Черкас под
владенье крымского царя". В этом совете заключалась не только христианская, по и
русская мысль, хотя Москали смотрели, в этом случае, на самих Черкас исчужа, точно
Малоруссы времен Ярославовскихъ—на Торков и Берендеев.
Недели две корреспонденты двух соседних держав молчали, словно чуяли с обеих
сторон что-то грозное. Наконец, от 4 мая „римским числомъ" польскорусский сановник
уведомил сановников москворусских (из своего города Новосюлт, зде за Киевом миль
пять) о начавшейся Хмельнитчине, в следующих выражениях:
„Никогда холопская рука, найпаче же зменников, невозможна есть подвизатися
противо своим господином; и тот холоп наш, зменник черкаский, з дружиною своею, в
сих днех аще не из-
143
бежит в Крым, изменпо ю головою своею запечатует: полем убо и Днепром на него
пошло войско наше... Все Войско Черкаское Запорожское есть верно, точию еден
зменник Хмельницкий, простых холопов прибравши к себе, на Запороже збежал; и все
козаки черкаские верные, крест целовавши, пошли Днепром доставати зменника того“.
От 10 римского мая князь Иеремия Вишневецкий уведомил путивльского воеводу,
Плещеева, из Прилуки о слухах, которые приходят, беспрестанно повторяясь, что
„неприятеле Креста Христова иаготове собранных орд на урочище стоят у Княжих
Байраков 40.000 подлинно их сказывают, а того еще не ведомо, в которые стороны; чего
им, Боже, не помоги. Естли в панство его королевские милости Коруны Полские, албо в
землю его царевого величества Московскую мысль им есть итти, все иаготове и за
таковыми вестями по обе стороны Днепра с войсви корунными стоять, а я при здешних
маетностях моих с людьми моими готов есм, ожидаю скорые вести, и повести, вуды
мне лучитца итти. И для того сею грамотою моею его царского величества и тебе знати
