Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2
В чем же мне видится несостоятельность версии о причастности генсека к смерти М. Фрунзе? Изложу лишь самые главные доводы.
Во-первых, Сталин в тот период не обладал столь необъятной властью, чтобы по его личному указанию медики шли на убийство пациентов. К этому можно было принудить, скажем, во второй половине 30-х годов (да и то не столь примитивно и до умиления просто), но никак не в середине 20-х годов, когда, как я уже писал, порой и над самим генсеком нависала угроза утраты собственного поста.
Во-вторых, авторы этих тенденциозных гипотез (зачастую выдаваемых чуть ли не в качестве доказанных фактов) явно грешат против правды, полагая, что Сталин уже тогда установил свой единоличный контроль над органами госбезопасности (ОГПУ) и Красной Армией. Это противоречит не только реальным фактам, но и фактически является своего рода экстраполяцией положения середины 30-х годов на ситуацию середины 20-х годов. Вообще метод экстраполяции событий более позднего периода на события более раннего периода сам по себе весьма рискованный. В историческом исследовании им пользоваться надо с исключительной осторожностью, поскольку он может содержать в себе большую долю искусственной натяжки. Общепринято считать, что всякое сравнение рискованно, а аналогия — еще не доказательство. Это в полной мере приложимо и к оценке событий периода, о котором идет речь. Добавлю, что даже в конце 20-х годов, как будет показано в последующих главах, власть Сталина над органами ОГПУ не являлась безраздельной: некоторые руководители этих органов (например, наиболее влиятельный из них Ягода) сочувствовали правым и рассматривать их в качестве послушного орудия генсека — значит серьезно искажать реальное положение дел. Словом, есть значительный круг фактов, ставящих под сомнение утверждения о том, будто Сталин легко мог манипулировать органами безопасности в своих личных целях, устраняя с их помощью своих политических соперников или вообще неугодных ему лиц. Не надо смешивать совершенно разные эпохи и на такой сомнительной базе строить систему доказательств.
И в-третьих, достоверные факты показывают, что и Фрунзе, и Дзержинский были не реальными или потенциальными противниками генсека, а, наоборот, его последовательными сторонниками. Сталина с Фрунзе связывали тесные политические нити, к тому же, они являлись старыми соратниками по временам Гражданской войны. Конечно, между ними могли быть и разногласия по каким-то конкретным вопросам, но в целом же их никак нельзя считать политическими антагонистами, реальными или потенциальными. К сожалению, весь корпус доказательств о прямой или косвенной причастности Сталина к смерти Фрунзе строится при полном игнорировании этих фундаментальных положений.
Что же касается чисто медицинских аспектов, то я приведу в качестве убедительной иллюстрации письмо видного военного и партийного деятеля тех времен С. Минина (он, кстати, был близок и к Фрунзе, и к Сталину по временам Гражданской войны), которое позволяет трезво, а не зашоренными глазами взглянуть на весь этот сюжет. Оно написано за два с лишним года до смерти М. Фрунзе и красноречиво говорит само за себя. Вот его текст:
«20/IV-1923 г.
Климу. (Ворошилову — Н.К.) Сталину. Серго (Орджоникидзе — Н.К.).
Меня удивляет, почему вы не обращаете необходимого внимания на болезнь Фрунзе. Правда, ЦК в прошлом году постановил, что Фрунзе должен лечиться и дал средства. Но этого мало. Нужно проследить выполнение. Недуг у него жестокий (язва желудка) и может оказаться роковым. Врачи рекомендуют четыре месяца серьезного лечения. На будущий год это будет 6 месяцев и т. д. А потом будем, при выбытии из строя Михаила Васильевича, говорить, что вот-де как работал, забывая тяжелую болезнь и тому подобное.
Как вижу, Фрунзе совсем не собирается как следует лечиться: там-де будут маневры и проч.
Необходимо по-товарищески и партийным путем заставить лечиться, как это, кажется, со многими делал т. Ленин.
С. Минин»[156].
Из текста письма со всей очевидностью явствует, что друзья М. Фрунзе серьезно беспокоились за его жизнь, особенно принимая во внимание, что он сам довольно беспечно относился к своему лечению. Опасение, что исход может стать роковым, высказывались задолго до его смерти на операционном столе. С твердой уверенностью утверждать, что же привело к такому роковому исходу, решится разве только тот, кому заранее нужен какой-то конкретный виновник его смерти. В данном случае — Сталин. Принципиальные решения по вопросам лечения и даже о проведении серьезных медицинских операций принимались в Политбюро, коль речь шла о фигурах высшего руководства. Разумеется, речь идет о решениях политического, а не медицинского характера. Так что решение об операции М. Фрунзе ни в коем случае не представляет собой какое-то уникальное явление: такова была установившаяся практика, поскольку руководящие деятели партии рассматривали себя в качестве бойцов партии и считались с ее рекомендациями даже в личных вопросах. Поэтому делать акцент на каком-то заведомо преступном характере самой рекомендации о проведении операции, в данном случае М. Фрунзе, на мой взгляд, нет серьезных оснований.
Но некоторым биографам Сталина нужна не истина, а компромат на генсека, поэтому они в это прокрустово ложе презумпции заведомой виновности втискивают буквально все факты и детали, способные бросить тень подозрения на него. Хотя даже они допускают вероятность случайной врачебной ошибки или непредвиденного хода самой медицинской операции, но все-таки, по существу, во всем этом усматривают одно — убийство по политическим мотивам. Выше я уже указывал, что никакого политического резона Сталин не имел, чтобы приближать смерть своего политического союзника и единомышленника, ярого противника Троцкого. Напротив, в период подготовки к XIV съезду партии, предвещавшего самую острую схватку с оппозицией, председатель Реввоенсовета М. Фрунзе был нужен генсеку как серьезный союзник, на поддержку которого он вполне мог рассчитывать. Эта элементарная логика вообще игнорируется адептами версии о заговоре с целью ускорить смерть М. Фрунзе.
Если посмотреть глубже на эту проблему, то следует сказать, что слухи о преднамеренном убийстве Фрунзе, а также Дзержинского родились не благодаря усилиям старых и новых «разоблачителей» Сталина. Они появились сразу же после смерти последних. Правда, виновников их кончины искали совсем по другим адресам, чем ныне. Чтобы читателю было ясно, что я имею в виду, приведу письмо некоего Еремеева, адресованное Сталину и датированное 21 июлем 1926 г. Вот его полный текст, не нуждающийся в каких-либо комментариях:
«Секретарю Парткомитета Дорогому тов[варишу] СТАЛИНУ
Настоящим прошу обратить внимание, [что] дорогой наш вождь и учитель Революции Раб[очих] и крестьян тов[арищ] ЛЕНИН скончался не по своей болезни, а от отравления яда. Затем последовали так же этой смертью 2 товарища: ФРУНЗЕ и ДЗЕРЖИНСКИЙ. Вся старая гвардия гибнет от яду, яд приобретен [у] врагов наших — антанты капитала, которая стремится всеми силами уничтожить наилучших борцов революции. И вот этот способ секрета действует для Рабоче-Крестьянской власти великим ущербом, да мало этого — может идти в дальнейшем на эти потери.
Наши профессора еще не смогли найти причину этому покушению, не знают, что за составления, которые приносят ущерб смертельный организму и без всяких следов. Провокаторы находятся среди руководителей Советской Власти и исполняют долг Антанты капитала, сети секретного заговора. Прошу во всем поверить и во всем остерегаться, наш дорогой тов[арищ] СТАЛИН.
Павел Дмитриевич ЕРЕМЕЕВ»[157].
При любом, даже самом поверхностном сопоставлении приведенных выше противоположных версий относительно причин смерти Фрунзе и Дзержинского, невольно приходят на ум слова китайского даосского трактата «Волшебные изменения в великой пустоте», где есть такие строчки: «Когда ложное становится истинным, истинное становится ложным». Действительно, одни «организатором» их смерти с полной уверенностью называют Сталина. Другие, — в то время, когда все это случилось, — истинную причину усматривали в заговоре Антанты и прочих внутренних врагов. Словом, на любой случай есть соответствующие объяснения и «убедительные» аргументы, по большей части отражающие прежде всего личную уверенность их авторов. Как правило, они в полной мере обнажают заранее сформировавшиеся убеждения и взгляды, а также логику рассуждений и аргументацию, соответствующую интеллектуальному уровню приверженцев той или иной версии. С тех пор минуло уж восемь десятков лет, а вокруг всех этих проблем до сих пор не утихают споры как чисто исторического, так и сугубо политического плана. Они как бы зеркально отражают не столько интерес сугубо научного характера, сколько заангажированность политического и идеологического плана.
