Ложь и правда о советской экономике - Спицын Евгений Юрьевич
Кроме того, не только по официальным данным ЦСУ СССР, но и по оценкам многих добросовестных историков (В. А. Ковда, И. Е. Зеленин, М. А. Вылцан, И. М. Волков [260]), даже несмотря на недостаток целевых капиталовложений и финансовых ресурсов у самих колхозов, к концу IV пятилетки по важнейшим показателям ее план был все же выполнен и производство мяса, молока и шерсти превысило довоенный уровень. Ауже к исходу 1951 года первые мероприятия по комплексной реализации указанных планов привели к значительному росту урожайности почти всех зерновых культур на 25–30%, овощей — на 50–75%, а кормовых трав — на 100–200%. Также в результате как роста общих капиталовложений в аграрное производство, так и повышения технической оснащенности многих колхозов и совхозов страны, удалось создать прочную кормовую базу для развития общественного животноводства и птицеводства, в результате чего за каких-то три года производство мяса и сала возросло на 80%, в том числе свинины — на 100%, молока — на 65%, яиц — на 240%, а шерсти — на 50%. Всего же к июлю 1953 года общественное поголовье крупного рогатого скота увеличилось на 11,3 млн. голов, овец и коз — почти на 54 млн., свиней — более чем на 25 млн., а лошадей — на 6,2 млн. голов [261]. А если учесть и тот факт, что помощь государства колхозам была все же ограниченной и численность советской деревни за эти годы сократилась на 8%, то без преувеличения можно сказать, что все эти показатели стали выдающимся успехом всех сельских тружеников, о чем традиционно и намеренно умалчивают все записные антисталинисты. Впрочем, надо признать и то, что колхозное животноводство продолжало в основном развиваться по экстенсивному пути, поскольку при заметном росте общего поголовья скота оно все еще отставало от плановых показателей, его продуктивность оставалась невысокой и большую часть продукции животноводства по-прежнему давали личные подсобные хозяйства самих колхозников и жителей поселков городского типа. При этом следует напомнить, что, согласно Примерному уставу сельхозартели, принятому еще 17 февраля 1935 года, «каждый колхозный двор в земледельческих районах с развитым животноводством» мог «иметь в личном пользовании 2–3 коровы и кроме того молодняк, от 2 до 3 свиноматок с приплодом, от 20 до 25 овец и коз вместе, неограниченное количество птицы и кроликов и до 20 ульев», а «в районах некочевого и полукочевого животноводства, где земледелие имеет небольшое значение», такой двор мог «иметь в личном пользовании от 4 до 5 коров и кроме того молодняк, от 30 до 40 овец и коз вместе, от 2 до 3 свиноматок с приплодом, неограниченное количество птицы и кроликов, до 20 ульев, а также по одной лошади или по одной кумысной кобылице». В итоге к концу сталинского правления доля ЛПХ составляла по крупному рогатому скоту 43%, по свиному стаду — 40%, а по козьему стаду — более 60%. А что касается основных видов сельхозпродукции, то к 1953 году соотношение между двумя основными производителями выглядело так [262]:
Из этой таблицы совершенно очевидно, что именно личные приусадебные хозяйства не только кормили самих селян, но и составляли 50–80% денежных доходов колхозного крестьянства. То есть, иными словами, колхозы, созданные в годы коллективизации, давали государству гарантированную возможность кормить город, армию, создавать госрезерв продовольствия и сырья, а также исполнять экспортно-импортные поставки, а ЛПХ, не «изничтоженные на корню», а, напротив, узаконенные Колхозным уставом 1935 года, — кормить село и всех тех горожан, которые предпочитали вкушать продукты колхозного рынка, а не магазинной торговли.
Кстати, видимые успехи в развитии аграрного производства сопровождались и ростом оплаты труда в самих колхозах и увеличением количества сельхозпродукции, которая выдавалась на каждый трудодень. Например, если в 1948 году в колхозах РСФСР на один наличный двор эта оплата составляла 3,7 ц зерна, или 259 руб., то уже в 1952 году — 7,1 ц зерна, или 338 руб. В целом, как показано в последних исследованиях [263], натуральные и денежные доходы колхозников от общественного и личного хозяйства достигли довоенного уровня, что резко подтолкнуло общий рост населения страны. Причем естественный прирост на селе был выше, чем в городе, хотя общее количество сельского населения ежегодно сокращалось из-за активного переселения в города. Этот отток ряд ангажированных авторов вроде В. Ф. Зимы связывают исключительно с «насильственным обращением колхозников в горожан» и «массовым бегством жителей села из колхозов». Однако их оппоненты, в частности И. Е. Зеленин, напротив, вполне убедительно доказывают, что большинство переселенцев (до 80%) покинули деревню либо по организованному набору, либо добровольно в расчете на улучшение условий жизни и стабильный заработок [264]. Причем эта группа авторов обоснованно называет этот процесс «объективным и прогрессивным», отражавшим естественные потребности страны. Сам же процесс переселения шел довольно интенсивно и, например, в РСФСР в 1947–1952 годах количество колхозников сократилось, в том числе за счет прироста работников совхозов и МТС, с 72 до 65%.
г) Хрущевские «загогулины» в сельском хозяйстве в 1947–1951 годах
Говоря о восстановлении и развитии сельского хозяйства страны в послевоенный период, нельзя не сказать пару слов о «заслугах» Н. С. Хрущева, который почему-то и тогда, и позднее считался признанным знатоком этой сферы. Так, к примеру, тот же И. А. Бенедиктов, возглавлявший в позднесталинский период Министерство сельского хозяйства и заготовок СССР, в своем знаменитом интервью журналу «Молодая гвардия» дословно заявил: «Хрущев слыл в Политбюро специалистом по сельскому хозяйству. И это в значительной мере соответствовало действительности. Никита Сергеевич довольно-таки неплохо разбирался в вопросах сельского хозяйства, особенно земледелия, приближаясь по запасу знаний и компетентности к уровню хорошего агронома. Сталин здесь ему явно уступал, чего, впрочем, и не скрывал, обращаясь за советом в тех случаях, когда обсуждались проблемы отрасли» [265]. Правда, надо сказать, что столь неожиданно высокая оценка Н. С. Хрущева была, пожалуй, единична. В ходе всей остальной, причем довольно продолжительной и откровенной, беседы И. А. Бенедиктов неоднократно давал самые высокие оценки как человеческим, так и профессиональным качествам как раз «вождя народов», а вовсе не его «визави».
Между тем 19 октября 1946 года, в самом начале разгоравшегося голода, Н. С. Хрущев, занимавший посты Первого секретаря ЦК КП(б)У и председателя Совета Министров УССР, получил лично от И. В. Сталина из Сочи секретную шифротелеграмму такого содержания: «Я получил ряд Ваших записок с цифровыми данными об урожайности на Украине, о заготовительных возможностях Украины… и тому подобное. Должен Вам сказать, что ни одна из Ваших записок не заслуживает внимания. Такими необоснованными записками обычно отгораживаются некоторые сомнительные политические деятели от Советского Союза, для того, чтобы не выполнять задания партии. Предупреждаю Вас, если вы и впредь будете стоять на этом негосударственном и небольшевистском пути, дело может кончиться плохо» [266]. И «дело» действительно вскоре кончилось «плохо», правда, в более мягкой форме, чем это можно было ожидать. Вскоре после известного Пленума ЦК 27 февраля 1947 года вышло решение Политбюро «Вопросы Украины», где среди прочих было признано целесообразным разделить два высших руководящих поста в Украинской ССР, поскольку ранее «это совмещение было продиктовано специфическими условиями военного времени», и утвердить Первым секретарем ЦК КП(б)У «тов. Кагановича Л. М…с тем, что тов. Хрущев Н. С. остается Председателем Совмина Украины» [267]. Как позднее вспоминал сам Л. М. Каганович, «когда встал вопрос о том, кого предложить первым секретарем ЦК КП(б) Украины, товарищ Сталин сказал, что в данное время надо человека, которому не нужно было бы долго изучать Украину — времени нет. «У нас в составе Политбюро есть товарищ Каганович, который работал на Украине, знает условия. Он сумеет сразу овладеть работой, поэтому я предлагаю на пост первого секретаря ЦК КП(б) Украины выдвинуть товарища Кагановича…» [268]. Кстати, этим же решением Политбюро был также учрежден пост республиканского секретаря ЦК по сельскому хозяйству, на который был назначен секретарь ЦК ВКП(б) Николай Семенович Патоличев.
