Александр Никишин - Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина
Действующие лица разные, но суть, согласитесь, остается одна.
(В Англии Сталин был раз в жизни. По заданию партии, еще до революции. Плутая ночью в лондонских доках, где его ждали единомышленники из числа местных рабочих, и не зная ни слова по-английски, попытался узнать дорогу у первых встречных. Искушение разобраться с чужаком непонятно какой национальности, не знавшим по-английски, оказалось слишком велико. Сталина, тогда еще, правда, Джугашвили, пьяные докеры крепко побили. Не в этом ли причина нелюбви Сталина к Англии и, соответственно, к ее премьер-министру?..)
Нелюбовь Сталина к английскому рабочему классу отразилась на судьбе советско-британских отношений, что подтверждает книга «Его глазами», изданная в СССР в 1947 году. Главный ее герой – президент США Франклин Делано Рузвельт. Книгу написал его сын Эллиот, который, будучи адъютантом президента на встречах «Большой тройки» в Тегеране и в Ялте и сочетая, по его словам, «обязанности секретаря, курьера и протоколиста», присутствовал на совместных обедах Сталина, Рузвельта и Черчилля, о чем оставил интереснейшие воспоминания.
«Обед состоялся в столовой, смежной с залом заседаний. Кроме отца и премьер-министра (У. Черчилля. – Прим. А.Н.), маршал Сталин пригласил Антони Идена, Молотова, Гарримана, Гарри Гопкинса, Кларка Керра и в качестве переводчиков Болена, Бережкова и майора Бирзе…
Я впервые попал на банкет в русском стиле.
Разумеется, была водка, но, к счастью, было также и легкое сухое белое вино, и русское шампанское, которое мне очень понравилось. Я говорю «к счастью», так как ни один разговор не обходился без бокала, иначе это противоречило бы самому значению слова «разговор»: ведь мы разговаривали только тостами. Такой вид беседы может показаться несколько громоздким, но, если у вас достаточно крепкая голова, это даже очень весело. Так, если вы хотите сказать что-нибудь даже на такую скучную тему, как погода, вы заявляете:
– Я хочу предложить тост за прекрасную погоду! – Затем вы встаете, чтобы выпить, и все остальные тоже поднимаются и пьют. Целая система. Тост может быть даже политическим.
– Я хочу предложить тост, – воскликнул один из русских, – за ваши будущие поставки по ленд-лизу, которые, я уверен, начнут прибывать вовремя, не запаздывая, как сейчас! – Все встали, осушили бокалы и снова уселись.
Блюда следовали одно за другим в величайшем изобилии. Относительно блюд на русском обеде у меня тоже есть своя теория: их так много потому, что у вас почти нет возможности попробовать каждое из них. Слишком часто вам приходится вставать, чтобы обмениваться речами, вернее, тостами…»
Совместные обеды сблизили одних лидеров и оттолкнули других.
Сталин и Рузвельт быстро нашли общий язык. И вот, на какой теме они сдружились.
«Однажды за обедом у Сталина отец дипломатично, но вполне искренне похвалил советское шампанское; хозяин с гордостью ответил ему, что это шампанское производится на его родине – в Грузии. Сталин широко улыбнулся, когда отец сказал, что после войны, когда он уже не будет президентом, он хотел бы разбогатеть, выступая в роли комиссионера по продаже этого шампанского в Америке…»
Сталин отблагодарил президента не только «широкой улыбкой».
Его очередной жест просто растрогал президента США:
«В воскресенье 11 февраля, когда американцы уезжали из Ливадии, советский персонал снабдил их на дорогу большим количеством водки, вина нескольких русских марок, грузинского шампанского, которое похвалил отец, икры, масла, апельсинов и мандаринов…»
Вот диалог отца и сына Рузвельтов о Сталине:
«– Что же он за человек?
– Как тебе сказать… В общем, производит сильное впечатление.
– Он тебе понравился?
Отец решительно кивнул головой».
Ленд-лиз был обеспечен. Наша страна получила все, что только можно было получить от США.
(Высокий градус кавказского гостеприимства, я проверил на собственном опыте.
В середине 80-х я был в Грузии, собирал материал для статьи про местный «Агропром», который возглавил Мгеладзе, совершивший прорыв в решении вопросов Продовольственной программы. Встречался и с главой республики Палиашвили. Когда уезжал, мне предложили на память о Грузии «немного» местного вина, мандаринов и сыра.
Вежливо, чтобы не обидеть хозяев, я отказался.
По прилете в Домодедово ко мне подошли люди в штатском и строго попросили пройти с ними. Меня долго куда-то вели коридорами, переходами и помещениями аэропорта. Потом мы уперлись в закрытую дверь с кодированным замком. Дверь открыли и потребовали расписаться в получении «моего груза» – деревянного ящика едва ли не в мой рост (а мой рост 1 м 83 см)! В ящике был коньяк «Энесели», который я хвалил за обедом в Тбилиси, несколько десятков (или сотен?) килограммов мандаринов и огромное количество вина – «Киндзмараули», «Ахашени», «Хванчкара» и что-то еще, завернутое в бумагу. Как оказалось, сыр.
– Забирайте! – сказали мне.
– Это не мой ящик!
– Ничего не знаем, – ответили мне. – Тут ваша фамилия.
И показали на крышку. На ней была наклеена бумажка – «Никишин А.В.».
Вывезти подарки солнечной Грузии из Домодедово было не просто. Середина 80-х, какой заказ грузового такси, вы что! Извозчику «на лапу» деньги – и немалые, а еще и мандаринов в придачу! Родные реалии. Но, как бы то ни было, говорю снова и снова «спасибо» этой милой стране и ее обитателям. Правда, горько на душе от мысли: где сейчас все это – коньяк «Энесели», вино «Киндзмараули» и это удивительное сияющее го степриимство?..)
А Черчилль со Сталиным, кажется, поссорились всерьез и надолго. И – опять – не где-нибудь, а за обедом! Что за наваждение такое!
«К концу обеда Дядя Джо поднялся, чтобы предложить тост по вопросу о нацистских военных преступниках. Я не могу точно припомнить его слова, но он произнес примерно следующее:
– Я предлагаю выпить за то, чтобы над всеми германскими военными преступниками как можно скорее свершилось правосудие и чтобы они все были казнены. Я пью за то, чтобы мы объединенными усилиями покарали их, как только они попадут в наши руки, и чтобы их было не меньше пятидесяти тысяч.
Как ужаленный, Черчилль вскочил с места. (Кстати, премьер-министр во время всех тостов пил только свой излюбленный коньяк. Поглощая вечерами солидную дозу этого напитка, он хорошо натренировался для беседы такого рода. И все же я подозреваю, что в данный вечер даже этот заядлый пьяница владел языком хуже обычного. – Прим. А.Н.) Его лицо и затылок побагровели.
– Подобная установка, – выкрикнул он, – коренным образом противоречит нашему, английскому чувству справедливости! Английский народ никогда не потерпит такого массового наказания. Я пользуюсь этим случаем, чтобы высказать свое решительное убеждение в том, что ни одного человека, будь он нацист или кто угодно, нельзя казнить без суда, какие бы доказательства и улики против него ни имелись!
Я взглянул на Сталина. Видимо, этот разговор очень его забавлял, но он оставался серьезным; смеялись только глаза. Он принял вызов премьер-министра и продолжал поддразнивать его, очень веско опровергая все его доводы и, по-видимому, нисколько не беспокоясь по поводу того, что Черчилль уже безнадежно потерял самообладание.
Наконец, Сталин повернулся к отцу и осведомился о его мнении. Отец давно уже еле сдерживал улыбку, но, чувствуя, что атмосфера начинает слишком накаляться, решил обратить дело в шутку.
– …Совершенно ясно, что необходимо найти какой-то компромисс между вашей позицией, м-р Сталин, и позицией моего доброго друга премьер-министра. Быть может, вместо казни пятидесяти тысяч военных преступников мы согласимся на меньшее число. Скажем, на сорок девять тысяч пятьсот?
Американцы и русские рассмеялись. Англичане, ориентируясь на своего премьер-министра, который приходил все в большую ярость, сидели молча с вытянутыми лицами. Сталин оказался на высоте положения, подхватил предложенную отцом компромиссную цифру и начал опрашивать всех сидевших за столом, согласны ли они с ней. Англичане отвечали осторожно.
…Он обратился с этим вопросом и ко мне, и я, несколько нетвердо держась на ногах, встал с места.
– Как сказать, – ответил я и перевел дух, стараясь соображать быстро, несмотря на действие паров шампанского. – Ведь когда наши армии двинутся с запада, а ваши будут продолжать наступление с востока, вся проблема и разрешится, не так ли? Русские, американские и английские солдаты разделаются с большинством из этих 50 тысяч в бою, и я надеюсь, что такая же судьба постигнет не только эти 50 тысяч военных преступников, но и еще сотни тысяч нацистов.
И, сказав это, я собрался снова сесть. Но Сталин, сияя от удовольствия, обошел вокруг стола и обнял меня за плечи.
– Превосходный ответ! Тост за ваше здоровье! – Я вспыхнул и уже готов был выпить, так как по русскому обычаю полагается пить даже за собственное здоровье, – как вдруг увидел, что перед самым моим носом кто-то гневно трясет пальцем.
