Александр Никишин - Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина
У названия этого коктейля две версии появления на свет. Первая, что назван он так в честь легендарной кинозвезды Мэри Пикфорд. Вторая связана с английской королевой Марией. Но уже было не так важно, в честь кого он назван, а был важен сам рекламный ход «Хюблайна» – великие люди пьют Smirnoff! Среди них – Бастер Китон, Вуди Аллен, Марсель Марсо, Бенни Гудмэн.
«Хюблайн» не жалел денег на рекламные съемки – бутылку Smirnoff для слогана «Сушайшая из сухих!» фотографировали не где-нибудь в павильоне, а в реальной пустыне Сахара.
Но пика своей популярности марка Smirnoff достигла благодаря гениальной находке – агенту 007. «Бонд… Джеймс Бонд» и его джентльменский набор – автомобиль BMW, часы «Ролекс», красивые женщины и коктейль «Smirnoff– Martini» («Водкатини») – свели с ума всю Америку.
Но одно дело пить «Московского мула», а другое – чистую водку, которую большинство американцев считали разновидностью яда или карболки. К тому же они не любили коммунистов, не доверяли русским и были уверены, что по улицам Москвы ходят медведи, а советские люди кровожадны, как акулы.
Smirmoff появилась в продаже только в 1946 году. (Годом ранее начался промышленный выпуск водки «Столичная».) Но американцы по-прежнему упрямо не пили этот чужой и чуждый им напиток. Реализация водки в начале 50-х годов оставалась крайне низкой. Но однажды случилось невероятное: на фирму «Хюблайн» из маленького городка в штате Южная Каролина поступил заказ сразу на 500 ящиков.
Изумленный Мартин сам поехал в Южную Каролину, чтобы понять, какого черта там пьют водку в таких количествах! И на водочных пробках он обнаружил надпись: Whisky Smirnoff.
Выяснилось, что виноват был старый приятель Кунетт: когда разливали последнюю партию водки, то, не имея денег на новые пробки, он взял те, что были под рукой, – от неудавшегося проекта Whisky Smirnoff. Пробку из-под виски должны были заклеить акцизной маркой, но не сделали этого, и несколько ящиков ушли в Каролину.
Местный менеджер фирмы, смекнув, что у этого продукта может быть хороший рынок, но не среди настоящих ценителей вкуса и аромата виски, а среди тех, кому нужен лишь его «расслабляющий эффект», начал рекламную кампанию под лозунгом: «Белое виски Smirnoff. Ни вкуса, ни запаха».
Лозунг дал потрясающий результат, и в «Хюблайн» пришел заказ еще на 500 ящиков, потом еще и еще. Теперь «Хюблайн» козырял двумя рекламными находками: «Ни вкуса, ни запаха» и коктейлем «Московский мул». Конечно, это были капли в море крепкого алкоголя США. Но начало было положено. Другое дело, что те, кто выпускал Smirnoff в США, позиционируя ее как «настоящую русскую водку», поступали весьма опрометчиво. Америка была так далека и от сталинской России с ее непонятными варварскими катаклизмами, и от ее напитка, и от «русской темы» вообще.
Россия была на тот период просто не в моде.
Нужна была хорошая встряска, чтобы американцы прониклись «русской темой» вообще и обратили внимание на русскую водку в частности.
Этой встряской стала для них Вторая мировая война.
Водка и второй фронт
«Во время приема (Потсдамская конференция, 1945 год. – Прим. А.Н.) первое слово взял президент США Г. Трумэн, – вспоминает маршал Жуков. – Отметив выдающийся вклад Советского Союза в разгром фашистской Германии, Г. Трумэн предложил первый тост за Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами Советского Союза И.В. Сталина.
В свою очередь, И.В. Сталин предложил тост за У. Черчилля, который в тяжелые для Англии военные годы взял на свои плечи руководство борьбой с гитлеровской Германией и успешно справился со своими большими задачами. Совершенно неожиданно У. Черчилль предложил тост за меня…»
Ответный тост за Сталина Черчилль не предложил. Почему?
Чтобы понять взаимоотношения Сталин – Черчилль, надо сделать экскурс в прошлое. Итак, Москва, Кремль, 1942 год. Встреча на высшем уровне.
С одной стороны – премьер Черчилль, с другой – маршал Сталин. И много других участников, в частности, Вячеслав Молотов, народный комиссар иностранных дел, по-современному – министр. Идет долгая и муторная дискуссия об открытии второго фронта, о броске союзников через Ла-Манш, на что англичане никак не соглашаются и сначала предлагают ударить по немцам в Африке.
Шел «крайне неприятный разговор, – пишет Черчилль в своих мемуарах, – почти два часа мы провели в спорах. За это время мне было сказано очень много неприятных вещей, особенно о том, что мы страшимся сражаться с немцами…»
Сталин считал, что «если бы британская армия столько же воевала с немцами, как и русская армия, то она боялась бы их не так…»
Стало ясно, что переговоры лидеров ни к чему не приведут.
«Я встал и начал прощаться, – пишет Черчилль. – Сталин, казалось, вдруг смутился и сказал как-то по-особенному сердечно, как со мной еще не говорил: «Вы уезжаете на рассвете. Почему бы нам с вами не… выпить немного?»
Что на это ответил Черчилль? Он ответил, что «в принципе не против такой политики». Сталин привел его в свою кремлевскую квартиру, представил ему дочь Светлану.
Дочь Сталина стала накрывать на стол, а «Сталин тем временем раскупоривал разные бутылки, которые вскоре составили внушительную батарею. Потом он сказал: «Не позвать ли нам Молотова?» Позвали и Молотова, которого Сталин, по мемуарам премьера, аттестовал так: «У Молотова есть одно особенное качество – он умеет пить».
Как туманно излагает Черчилль: «Тогда я понял, что предстоит…»
Что было дальше, премьер описал крайне скупо, схематично:
«Мы провели за столом с 8.30 вечера до половины третьего ночи… Мы поели всего понемногу, по русскому обычаю пробуя многочисленные и разнообразные блюда, потягивая отличные вина. Молотов принял свой самый приветливый вид, а Сталин, чтобы еще больше разрядить атмосферу, немилосердно над ним подшучивал… Около часа ночи… на стол подали довольно крупного молочного поросенка. Сталин до сих пор пробовал только отдельные блюда, но время приближалось к трем часам ночи, и это был его обычный обеденный час… Он предложил… присоединиться к нему», а когда присутствующие отказались, «накинулся на жертву в одиночку…»
«Голова моя раскалывалась от боли, что для меня было весьма необычным», – пишет Черчилль, не объясняя причин.
Это очень странное, я бы сказал, симптоматичное признание, ведь Черчилль, как никто другой, весьма стойко переносил алкогольный удар, умел, как принято говорить в кругах профессионалов, его держать.
И за дни своего пребывания в Москве на головную боль от выпитого не жаловался ни разу, хотя и признается, что его в Москве «угощали изрядно» на разных обедах и ужинах, на которых, вопреки его мнению о русских, никто «на пол не падал мертвецки пьяным».
«Такие обеды длятся долго, – делился он своими впечатлениями, – было произнесено множество тостов и ответов на них в форме очень коротких речей. Сплетни о том, что эти советские обеды превращаются просто в глупые попойки, абсолютно беспочвенны. Маршал (И.В. Сталин. – Прим. А.Н.) и его коллеги неизменно пили после тостов из крохотных рюмок, делая каждый раз лишь маленький глоток…»
Но вот почему у него голова заболела в ту последнюю перед отлетом ночь, Черчилль молчит, не пишет, не объясняет.
Что ж, есть на этот счет наша, российских историков водки, версия.
Коварный Сталин, чувствуя, что переговоры с Черчиллем заходят в тупик, предложил тому выпить. В чем Черчилль, как сказано выше, признается. А вот в том, что не просто выпить, а выпить водки, и не просто водки, а начать со стакана в 200 граммов, и не просто в 200 граммов, а в порядке спортивного состязания – кто кого перепьет? – молчит. А почему?
Потому что в ходе обсуждения открытия второго фронта он и предложил Сталину потягаться – а кто из них в выпивке крепче?
Будучи однозначно уверенным, что он, Черчилль.
И началось великое водочное противостояние лидеров двух стран-союзников. Сталин – стакан. Черчилль – стакан. Сталин – второй и Черчилль – за ним. Потом – третий. А вот были ли четвертый и пятый – история умалчивает.
Но то, что Черчилль не выдержал и сел едва ли не мимо стула, – это подтверждают свидетели. И тогда Сталин поворачивается к Молотову и говорит: «А что ты думал? Что Сталин Родину просерит?»
Такая вот анекдотическая история, исторический анекдот.
У него есть и другая интерпретация, автор которой – Главный маршал авиации СССР А. Голованов, который был участником встречи с Черчиллем.
«Тосты следовали один за другим, и я, – вспоминал маршал, – с беспокойством следил за Сталиным, ведь Черчилль – известный выпивоха – устроил за столом как бы состязание со Сталиным, кто больше примет спиртного. Сталин пил на равных и, когда Черчилля на руках вынесли из-за стола отдыхать, подошел ко мне и сказал: «Что ты на меня так смотришь? Не бойся, России я не пропью. А он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке…»
