Юзеф Чельгрен - Приключения в шхерах
— Помогите, помогите! — орали ребята.
Орать-то они умели. Однако теперь их вопли мало походили на воинственный клич храбрецов. Дундертак перепугался не на шутку. Мальчишка в воде не шевелил ни руками, ни ногами. Может быть, когда они полетели в воду, он ударился головой о край причала или о лодку?
Предводитель начал тонуть в третий раз.
Тогда Дундертак бросился вытаскивать засунутый под скамейку багор. Ему удалось зацепить крючком за пояс спортивной куртки бездыханного предводителя и подтащить его к борту лодки. Но голова свесилась в воду. Господи, может быть, он сейчас задыхается! Дундертак отпустил багор и обеими руками крепко ухватил предводителя за волосы.
Тут он услышал у себя за спиной чей-то голос:
— Спокойно! Главное, спокойно! Держи, не отпускай!
Это был голос всемогущей полиции города Трусы, которую перепуганные мальчишки позвали на помощь. Одним прыжком полицейский очутился в лодке и втащил в нее потерявшего сознание Пелле.
Тем временем на пристани собралась целая толпа. Кто-то побежал за лошадью. Услужливые, ловкие руки подняли мальчика. С его волос и одежды струилась вода. Какие-то мужчины, не растерявшись, быстро положили его на спину, расстегнули рубашку и, подсунув ему под плечи скатанные пиджаки, стали делать искусственное дыхание.
У Дундертака от страха зуб на зуб не попадал. Он приехал с далекого острова в шхерах и никогда раньше не видел полицейского. Он вообще не знал, что такое полиция, что означает это слово. Зато он слышал о короле, а в доме у сапожника даже видел его портрет. Он висел в чистой горнице, в рамке и под стеклом. Теперь Дундертак во все глаза уставился на полицейского. Может быть, это сам король? Может быть, сам король вошел в его лодку и спас тонувшего Пелле?
Ну конечно, это король!
Кто же еще может быть так красиво одет? Сверкающие сапоги чуть не до самых колен, длинная шинель с двойным рядом золотых пуговиц, на голове медная каска с ремешком под подбородком. А на боку нож длиной, наверное, с полметра. Дундертак и не мечтал увидеть когда-нибудь такой огромный нож.
Полицейский положил руку на эфес сабли и повернулся к Дундертаку:
— Ребята сказали мне, что ты собирался утопить их товарища. Но, мне кажется, ты, наоборот, спас его.
Дундертак не осмелился заговорить. Он застыл на месте с открытым ртом. В этот момент явился лоцман Сэв.
— Что здесь происходит? — удивленно спросил он, увидев собравшуюся вокруг лодок толпу.
Полицейский объяснил, что случилось.
Сэв спрыгнул в лодку и положил руку на плечо Дундертаку. Первой мыслью Дундертака было: «Ну, достанется на орехи!»
Но, к его удивлению, об этом и помину не было. Сэв сказал только:
— Тебя, брат, хоть отжимай! Скидай-ка штаны и рубаху, на солнышке быстро высохнет!
И все то время, пока люди на набережной возились с Пелле, Дундертак сидел в лодке в чем мать родила.
Вдруг раздался чей-то голос:
— Румянец появился, отходит!
И через некоторое время тот же голос:
— Дышит!
Стоявшие на коленях над Пелле мужчины поднялись:
— Скорей в больницу!
Предводителя подняли и уложили на телегу, кучер взмахнул кнутом и зачмокал что было силы. Копыта звонко зацокали по булыжнику. Толпа быстро рассосалась, и набережная опустела.
Сэв пощупал одежду Дундертака, разложенную на скамейке. Она уже почти высохла.
— Одевайся, — сказал Сэв. — Пойдешь со мной в лавку. После всей этой истории вряд ли кто явится сюда гробить наши лодки. А вообще-то с городскими ребятами надо держать ухо востро. Они вроде ненормальных — никогда не знаешь, что им взбредет в голову.
Дундертак нырнул в рубашку и проворно натянул брюки. И рубашка и брюки были еще немножко влажные, но разве это имело какое-нибудь значение? Весь его страх как рукой сняло. И вдобавок еще Сэв берет его с собой в лавку. Это совсем здорово. Увидеть вблизи самого короля, а потом первый раз в жизни отравиться в настоящий город!
В лавке у Главного Рынка была толчея и стоял невообразимый шум. Рыбаки только что продали всю рыбу и пришли купить на вырученные деньги разных товаров, которых дома, на острове, не достать. Одному нужны были резиновые сапоги, второму — гвозди, третьему — брезентовая одежда, четвертому — черепица для крыши, пятому — цикорий. Цикорий был черный, как смола, его заваривали вместе с кофе, чтобы был почернее и покрепче. Наконец подошла очередь Большого Сундстрема.
— Мне бы бочку серой сольцы, — попросил он.
— Соли? У тебя что, лошадь с телегой здесь? — спросил продавец.
— Нет, — ответил Сундстрем, подкручивая прокуренные, вечно свисавшие вниз усы, — ни лошади, ни телеги нету.
— Нету? Так как же ты доставишь соль к лодке?
— Э-э, — протянул Сундстрем обычным своим флегматичным тоном. — Возьму бочку на спину и понесу.
Продавец ушам своим не верил.
— Если ты и вправду снесешь бочку соли, даю в придачу бочонок селедки!
Селедку привозили из Гетеборга. Промышляли ее в Северном море, у самых берегов Англии. Для бедного балтийского рыбака, целую зиму сидевшего на салаке с картошкой, селедка была редким и дорогим лакомством.
— Что ты сказал? — изумился Сундстрем, недоверчиво прищурив маленькие глазки под кустистыми бровями. — Говоришь, дашь в придачу целый бочонок гетеборгских мамзелей?
— Да, сказал и от своего слова не отступлюсь.
— А не многовато ли будет?
И с этими словами Большой Сундстрем взвалил бочку с солью на спину.
— Ну, а где ж твой бочонок с селедкой, о котором ты так кричал? Прихватил бы я заодно, чтоб лишний конец не делать.
— Куда тебе! — засмеялся продавец.
— За меня не бойся, — уверил его Сундстрем.
— Только, чур, передышки не делать!
— Идет! — сказал Сундстрем. — Отдыхать буду дома.
— Пожалуй, и мне стоит пойти, чтобы ты, чего доброго, не сжулил, — решил продавец. Очень уж ему не хотелось отдавать бесплатно целый бочонок селедки.
Рыбаки только посмеивались в усы. Кто-кто, а они-то хорошо знали, на что способен Большой Сундстрем. Он выдюживал там, где другой давно бы окочурился.
Продавец перескочил через прилавок и отправился вместе с Сундстремом к пристани. Пошли и остальные. Процессию возглавлял Большой Сундстрем с бочкой на спине и бочонком под мышкой.
— Можешь распроститься со своей селедочкой, — засмеялся один из рыбаков, обращаясь к продавцу. — Ты не слышал, что случилось у нас на острове в прошлом году?
— Нет, — ответил продавец. — С вашего острова до нас не ахти как много слухов доходит.
— Так вот. Прошлым летом Большой надумал обзавестись новой лодкой. А на графской земле как раз росла высоченная ель. Из нее вышли бы отличные доски. Сундстрем решил купить ель прямо на корню, только были у них с управляющим какие-то счеты, и тот наотрез отказался продать ель. Но Большого не так-то просто сбить с толку. Он сказал: «Я все-таки приду после обеда, спилю твою елочку». Как сказал, так и сделал. Приходит после обеда, а управляющий к тому времени поставил у елки стражу. Ну, для Большого это сущие пустяки. Повалил он ель и стал обрубать сучья, чтобы подчистить ствол. Тут к нему подходят и говорят, чтобы срочно явился в графскую контору. Там уж управляющий ему покажет, где раки зимуют. Покончил Большой с работой и пошел прямо в усадьбу, а ель понес на плече. На усадьбе он встретил управляющего. Сбросил дерево прямо ему под ноги и говорит: «Слыхал я, хотели меня взгреть, так захватил с собой палку. Можешь приспособить!» Тут управляющий, понятно, заткнулся и убрался восвояси. Такую «палочку» никто, кроме Сундстрема, и приподнять бы не смог… Так что будь спокоен, Большого голыми руками не возьмешь, — закончил рыбак свою историю.
Тем временем подошли к лодочной пристани.
Продавцу ничего не оставалось, как признать, что все было проделано как полагается, без жульничества.
— Ну что ж, селедка твоя, — сказал он. — А ты знаешь, сколько весит бочонок?
— Нет.
— Двадцать кило. Да на спине ты нес сто пятьдесят три. Всего, значит, сто семьдесят три кило, и ни грамма меньше!
— Ничего не скажешь, подарочек ты мне сделал что надо. Но одному мне двадцать кило селедки не съесть. Надо, пожалуй, с кем-нибудь поделиться… Отдам-ка половину Иде с Утвассена.
Так Сундстрем и поступил.
С делами в городе покончено, лодки доверху нагружены товарами, и рыбаки уселись подкрепиться черствым хлебом и холодным кофе. Первый раз за весь день у них выдалась свободная минутка для еды. А когда был допит последний глоток, рыбаки пересчитали дневную выручку и, устроившись поудобнее на веслах, взяли курс в открытое море.
И тогда случилось чудо. В городе и в порту зажглись фонари. Одна за другой вспыхивали в вечерних сумерках светлые точки, пока наконец вся Труса не осветилась цепочками мерцающих огоньков. Это похоже было на колдовство, на чудесную сказку.
