Сергей Борисов - Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди
— Да, да, конечно, — перебил иудея Плиний. — И тут же вода стала убывать. Появились из воды горные вершины, затем долины, и до тех пор отступала вода, пока моря не вошли в свои берега. Тогда вышли люди из ковчега. И стали они плодиться и размножаться пуще прежнего. Так?
Раб молчал.
— А знаешь ли ты, Исаак, — продолжил Плиний, — что у эллинов есть сказание о Девкалионе? Когда Зевс вознамерился погубить все сущее, Девкалион по совету своего отца Прометея построил огромный корабль, на котором и спасся во время потопа со своей женой Пиррой. Девять дней их носило по волнам, пока не пристали они к вершине Парнаса, которая единственная выступала из воды.
— Мне известна эта легенда, — сказал Исаак. — Такие же поучительные истории о невиданном наводнении, в малом разнящиеся, рассказывают и египтяне. Но это лишь доказывает, что потоп как божественное возмездие действительно был.
— Как же надо было грешить, чтобы бог — твой ли, Зевс или какой иной, осерчал так сильно, что надумал извести всех под корень?! — воскликнул Плиний. — Получается, что мы, римляне, так истово ненавидимые христианами, еще не совсем пропащие.
Плиний говорил все медленнее. Он засыпал.
— Согласись, Исаак, — еле ворочая языком, сказал он. — Мы еще можем спастись, ведь на нашу долю достаются лишь землетрясения, пепел и камни с неба.
— Пока… — тихо молвил раб. — Пока.
Но Плиний уже не слышал его. Он спал.
Между тем ветер вновь изменил направление, но не тучи пепла, а ядовитое облако, вырвавшееся из жерла Везувия, надвинулось на Стабии. Воздух, насыщенный парами серы, проникал в дома, и люди, надышавшись им, умирали, так и не проснувшись. А кто смог разлепить веки, тот был не в силах подняться, потому что ноги отказывались служить, а в голове все кружилось. Но Плиний, которого разбудил очередной подземный удар, смог встать. Он потряс головой, избавляясь от пелены перед глазами, и толкнул лежащего ничком раба.
— Исаак, ты слышишь меня?
Иудей не отвечал. Плиний перевернул его на спину. Взяв масляный светильник, он осветил лицо раба… и отшатнулся. Глаза Исаака вылезли из орбит — еще чуть-чуть, казалось, и они скатятся по щекам и запрыгают по полу, как лапилли, раньше безостановочно стучавшие по крыше.
Плиний медленно выпрямился и шагнул к двери. Толкнул ее, но дверь не открылась. Он забарабанил по ней кулаками:
— Откройте! Это я, ваш Плиний!
Никто не отзывался.
Плиний оглянулся. В комнате не было окон, он сам выбрал это помещение для сна, стремясь по возможности уберечься от пепла. Он и предположить не мог, что забота об удобстве приведет его в западню!
Отчаяние придавало сил, и Плиний снова навалился на дверь, но она даже не шелохнулась.
Плиний сыпал проклятиями и взывал о помощи до тех пор, пока не услышал, как за дверью кто-то скребется. Прошло немало времени, прежде чем дверь стала открываться. В щель посыпался пепел… Наконец щель стала достаточно широкой, чтобы в нее можно было протиснуться. Это Плиний и сделал.
Дом, из которого он выбрался, был наполовину засыпан пеплом.
Но где же его спаситель?
Кадр из фильма Майкла Куртица «Ноев ковчег»
Пепел у ног Плиния вспучился, из него появилась голова в медном шлеме центуриона. Потом из пепла вынырнула рука со скрюченными пальцами. Плиний хотел помочь встать своему спасителю, но тут увидел его лицо и вновь, как перед телом Исаака, отшатнулся.
Лицо было чудовищно безобразным — не от природы, таким его сделали ядовитые пары. Из прорвавшихся вен, пульсируя, по синей вздувшейся коже текла кровь. И еще: на лице не было глаз — лишь ямки с черной коркой.
Рука центуриона погрузилась в пепел. Потом в пепле исчезла голова…
Плиний повернулся и по пояс в пепле побрел к берегу. Там его встретил Помпониан, уже собиравшийся посылать воинов на выручку командующему флотом.
— Что за вид у тебя, Помпониан? — откашлявшись, вымученно улыбнулся Плиний.
На голове у Помпониана была подушка, перехваченная полоской ткани, концы которой римлянин стянул под подбородком. Что и говорить, вид был забавный, и при других обстоятельствах рассмешил бы многих, но не сейчас, когда каждый как мог пытался уберечься от лапиллей и пепла.
— Я… я…
Помпониан не смог закончить. Он задыхался, воздуха не хватало.
— Мне надо прилечь, — теряя сознание, сказал Плиний.
Несколько воинов разметали пепел и расстелили на песке кусок парусины. Плиний, поддерживаемый Помпонианом, лег. На лицо ему упали несколько капель.
— Не плачь, мой друг. Стыдно.
— Я не плачу. Это дождь, — объяснил Помпониан.
— Это — конец! — прошептал Гай Плиний Секунд Старший.
УничтожениеГеркуланум, основанный, согласно Дионисию Геликарнасскому, еще непобедимым Гераклом, к утру следующего за извержением дня был почти пуст. Почти все его жители ушли, не дожидаясь, когда их дома обрушатся или будут занесены пеплом. В городе остались лишь несколько рабов, послушные повелению хозяев стеречь дома. Они дрожали от страха, устремляя взгляды на косматые тучи, обещавшие пролиться не только каменным дождем, но и настоящим ливнем.
Наконец огромное количество пара, выбрасываемого Везувием, обратилось во влагу, и первые капли устремились вниз. Дождь набирал силу, и вот уже сплошная стена воды встала между землей и небом. По склонам Везувия потекли черные ручьи. Они становились все полноводнее и вскоре превратились в сметающие все на своем пути реки. Ударяясь о складки горы, они сошлись в один поток, который и обрушился на Геркуланум.
Черная обжигающая жижа, не замечая препятствий, выбивала двери домов и в мгновение заполняла здания. Несчастных рабов расплющивало о стены. Руки выворачивало из суставов. Переломанные кости пропарывали кожу. Грязь забивала распахнутые в смертном крике рты…
Двое рабов, уцепившись за ствол дерева, попытались спастись вплавь, надеясь, что поток вынесет их к морю. Водоворот подхватил их, раскрутил и швырнул на крепостную стену, навечно вмуровав в нее человеческие останки.
Выдохшись и будто насытившись, дождь стал стихать. Вновь повалил пепел, но и он немного погодя прекратился. Сквозь тучи проглянуло солнце. Его лучи упали на бескрайнее поле грязи, и та стала быстро засыхать, обретая твердость камня.
Под этим непробиваемым панцирем навсегда упокоился прекрасный город Геркуланум.
ИспытаниеКак же он ждал этих лучей! Ведь он и не надеялся увидеть солнце…
Плиний Младший придвинул к себе восковую дощечку, взял стило и стал писать, выполняя обещание, данное им историку Корнелию Тациту. Тот давно просил Плиния как очевидца рассказать об извержении Везувия и бедах, постигших в связи с этим Кампанию, но Плиний все отказывался, ссылаясь на боль воспоминаний. Потребовалось несколько лет, чтобы боль эта утихла. Лишь тогда он дал слово, от которого не отступают мужчины и воины. Вчера он написал все, что знал, как вел себя в те жуткие дни его дядя, Гай Плиний Секунд Старший. Сегодня настал черед поведать и о себе.
Плиний задумался: надо ли говорить о трусости, из-за которой он не отправился с дядей к подножию Везувия? Наверное, не стоит. И надо ли упоминать, что в первые часы после ухода квадрирем он предавался любовным утехам с наложницами, а потом упражнялся в кулачном поединке? Тоже ни к чему. Зачем обращать внимание на мелочи, ведь они могут застить главное!
— Да, правильно! — сам себе сказал Плиний и отпил вина, отметив мимоходом, что вкусом своим оно не идет ни в какое сравнение с тем, которое восемнадцатилетним он пил в Мизено.
И он стал писать…
«Плиний Тациту привет.
Землетрясения в Кампании не боялись, потому что в тех местах оно обычно. Но в ту ночь оно настолько усилилось, что все не только качалось, но и опрокидывалось. Наступил день, но он был сумрачный, словно обессилевший. Здания вокруг тряслись и грозили рухнуть. Тогда наконец решили мы с матерью и слугами выйти из города. За нами шла потрясенная толпа, которая предпочитает чужое решение своему: в ужасе ей кажется это проявлением здравого смысла. Несметное количество людей теснило нас и толкало вперед. Выйдя за город, мы остановились. Повозки, которые мы распорядились отправить вперед, находясь на совершенно ровном месте, кидало из стороны в сторону, хотя их подпирали камнями. Мы видели, как море втягивается в себя же; земля, сотрясаясь, как бы отталкивала его от себя. Берег выдвигался вперед, и много морских животных оставалось на песке. С другой стороны в черной страшной грозовой туче вспыхивали и перебегали огненные зигзаги, похожие на молнии, но большие… Потом туча стала опускаться, покрыла море, унесла из виду Мизенский мыс. Стал падать пепел. Оглянувшись, я увидел, что на нас надвигается густой мрак, который разливался по земле. Наступила темнота, не такая, как в безлунную или облачную ночь, а какая бывает в закрытом помещении, когда потушен огонь. Ревели быки, топчущие своих хозяев. Слышны были женские вопли, детский писк и крики мужчин: в припадке умоисступления одни звали родителей, другие — детей, третьи — жен или мужей, силясь распознать их по голосам. Одни оплакивали свою гибель, другие молили о смерти. Многие воздевали руки к богам, но большинство кричало, что богов нигде больше нет и что для мира настала последняя вечная ночь… Затем чуть-чуть посветлело. Однако это был не рассвет, а приближающийся огонь, стекавший со склонов Везувия. Но огонь остановился вдали, и снова наступили потемки. Пепел посыпался гуще. Мы все время вставали и отряхивали свои тоги и туники, иначе нас накрыло бы пеплом и раздавило под его тяжестью. Мы были уверены, что этому не будет конца, но мрак вдруг стал рассеиваться, становясь то ли дымом, то ли туманом. Глазам людей все представилось изменившимся: словно снегом, все было засыпано глубоким пеплом. И тут выглянуло солнце — желтоватое и тусклое, как при затмении».
