Сергей Борисов - Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди
Обзор книги Сергей Борисов - Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди
Сергей Борисов
Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди
Где нет тропы, надо часто оглядываться назад, чтобы прямо идти вперед.
Василий КлючевскийКатастрофы бывают разные. Природные, технологические, социальные. Что их роднит, так это последствия — неизменно ужасные. Рушатся ли здания и плещет лава, взрываются склады с боеприпасами или идут ко дну красавцы корабли, сходят сели или проносятся ураганы, разливаются реки или подкрадываются эпидемии, горят костры инквизиции или печи крематориев, продолжается кошмар минуту, час, сутки или растягивается на годы и десятилетия, что бы ни происходило — гибнут люди. Это — главное и самое страшное. А вот о людях мы подчас и забываем. Цифры туманят головы: десять погибших, сто, десять тысяч, миллион! Чем больше — тем дальше отодвигается трагедия конкретного человека, сама смерть его становится как бы несущественной.
Эта книга — не сухой отчет о происшедшем, в ней люди — на первом плане. Сами же катастрофы — фон, необходимые, но не главенствующие декорации.
Александр Дюма-старший говорил, что для него история лишь гвоздь, на который он вешает свою картину. Очерки из этой книги — не живописное полотно, это, скорее, фотография. Художественная, а значит, лишь отчасти документальная. Поэтому не следует использовать эту книгу в качестве учебника. Она им не является. И как энциклопедию тоже не стоит. Потому что, как известно, нельзя объять необъятное.
И еще об одном. Кому-то некоторые эпизоды книги наверняка покажутся излишне жестокими, натуралистичными. Но ведь тема такая! И автор, как бы ему ни хотелось, изначально не мог, как до него Уинстон Черчилль — своим избирателям, пообещать читателям ничего, кроме крови, тягот, пота и слез. Но и слезы бывают очищающими, а в прежние века врачи пользовали пациентов кровопусканием, и, знаете, помогало!
Когда Везувий проснется
Кампания! Нет в границах всесильного Рима благодатнее места. От холодных северных ветров защищают тебя отроги Самнитских гор. С запада омывает твои берега теплое Тирренское море. С бесчисленных кораблей, что бороздят его воды, путешественники восхищенно взирают на зеленые холмы и расчерченные виноградниками склоны Везувия, на роскошные виллы и белоснежные города. Неаполь, Мизено, Гэркуланум, Стабии, а где-то в отдалении, в устье реки Сарно, расположились Помпеи — о богатстве тамошних жителей слухи ходят по всей империи. О, эта праздная жизнь, когда не заглядываешь вперед, потому что день завтрашний будет так же беззаботен, как нынешний! О, эта щедрая земля — Campania felix — Счастливая Кампания! Неужели это о тебе Стаций, возлюбленный богами, напишет вскоре: «И не поверят грядущие поколения, когда эта пустыня вновь зазеленеет, что под ней скрываются города и люди». А Корнелий Тацит в своей «Истории» перечислит все выпавшие на твою долю беды, и слов не будет хватать ему…
Развалины Помпей
ПредупреждениеСпокойный и величественный Везувий возвышался над долиной Неаполитанского залива. Где-то там, глубоко под землей, томятся сыновья богини Геи, побежденные богами Олимпа. Томятся и мечтают о свободе. Последний раз титаны пытались освободиться от каменных оков и пробиться к свету триста лет назад. Сотрясалась земля, по горным склонам текли огненные реки, непроглядная мгла застилала небо — это были отзвуки великой битвы между гигантами и богами. Потом все стихло — олимпийцы вновь стали победителями. И уже навсегда…
Так казалось до восьмого года правления императора Нерона. Зимним полднем, когда жители городов и владельцы вилл нежились в термах и вкушали в тавернах жаренное на вертеле мясо, когда даже рабы получили возможность присесть и немного отдохнуть, неизвестно откуда донеслось протяжное, утробное завывание.
Умолкли птицы. Зато собаки вдруг стали заходиться лаем. А извечные их враги — кошки, истошно мяукая, бросились из домов наружу.
В следующее мгновение земля задрожала, как в ознобе. Эта дрожь становилась все сильнее, предвещая что-то страшное.
Удар!
Тела истлели, но залитый в образовавшиеся полости гипс позволил увидеть, как жители Помпей встретили свою гибель
Те люди, что стояли, — упали. Кто сидел — тоже упал. А вслед за людьми на вымощенные камнем мостовые, на мозаичные и мраморные полы домов стали падать статуи богов, украшавшие портики прекрасных зданий. Статуи падали и своими мраморными головами разбивали головы людей, надеявшихся в храмах найти спасение от земных невзгод.
Еще толчок! Ужаснее первого.
Колосьями на ветру закачались колонны. Крыши домов прогибались и рушились, погребая под собой детей и женщин, мужчин и стариков, свободных и невольников, богатых и нищих.
Затем все стихло.
Разрушения были кошмарными по всей округе, но более всего пострадали Помпеи и Геркуланум, где половина домов превратилась в безобразные кучи камней, из которых торчали обломки стропил. По кучам мусора сновали крысы, и часто можно было видеть, как стая этих отвратительных тварей пирует над рукой или ногой погибшего под обломками человека.
Собрав мертвецов, оплакав их и похоронив, как заведено, вдоль дорог, уцелевшие жители задумались о будущем. Если уходить из обращенных в прах городов, то куда? Если оставаться, то как жить и где? Поднять города из руин собственными силами невозможно, ждать помощи — наивно. И все же, сознавая всю тщетность попытки, власти Помпей и Геркуланума обратились в римский сенат, соответствующая петиция была поднесена и самому императору.
Сенат раздумывал долго. Кто-то доказывал, что владельцы вилл достаточно богаты, чтобы отстроить заново не только свои усадьбы, но и посодействовать в восстановлении домов менее состоятельным горожанам. Кто-то возражал, что помощь нужно оказывать всем. Из этих возражавших многие имели приморские резиденции в окрестностях Везувия…
Однако, какими бы жаркими ни были споры, сенаторы понимали, что решающее слово — за императором, точнее — за Сенекой, его учителем, побывавшем в Помпеях после землетрясения. Сопровождавшие его в той поездке могли наблюдать, какое впечатление произвела на философа пропасть, возникшая на склоне горы. В этой громадной яме, теперь засыпанной комьями земли и мелким щебнем, бесследно исчезли овечье стадо в шестьсот голов и четыре пастуха… Так что же внушит императору Сенека? Что нужно помогать всем или некоторым? А может быть, никому, исходя из соображений о необходимости сбережения государственной казны? Кто их поймет, этих философов!
Нерон повелел выделить деньги пострадавшим городам. Особо было отмечено, что местные власти должны верно определить, кто действительно нуждается в помощи, а кто лишь алкает ее. И пусть только попробуют ошибиться… Хвала тебе, мудрейший!
Прошло семнадцать лет, наступил первый год правления императора Тита Флавия Веспасиана. Жители Кампании успели основательно подзабыть пережитый ужас, уверив себя, что та беда была последней. Потому что они отмолили у богов счастливую жизнь!
Но боги своенравны…
Наказание— Но боги ваши своенравны, — сказал раб.
— Замолчи, — воскликнул Плиний. — Довольно!
Человек, стоявший перед ним, покорно опустил голову.
Юный римлянин отпил из кубка, и ему почудилось, что прежде великолепное вино — просветляющее голову и ласкающее сердце — теперь явственно отдает кислятиной. Захотелось сплюнуть. Он сплюнул.
— Ваши… — Плиний скривил губы. — Мой дядя, Гай Плиний Секунд Старший, ждет от тебя, Исаак, сущей малости. Обучения наукам любимого племянника! От тебя вовсе не требуется обращать меня в свою веру.
— Я далек от этого, — подал голос раб.
— Конечно! — хмыкнул Плиний. — После пожара Рима вы попритихли. Те, разумеется, кому посчастливилось остаться в живых.
— Это были ужасные дни, — печально сказал иудей. — Страшен был пожар, почти дотла уничтоживший Вечный город. Я видел, как огонь пожирал дома, как тысячи живых факелов с истошными криками метались по улицам, как обезумевшие горожане бросались в колодцы, уже доверху наполненные мертвецами. Я все это видел, господин. Но самое жуткое началось потом, когда в поджоге Рима император Нерон несправедливо обвинил христиан.
Плиний даже приподнялся на своем ложе:
— Да как ты смеешь, червь, сомневаться в прозорливости цезаря!
Раб опустил глаза, но проговорил твердо:
— Смею, господин. Ибо людям свойственно ошибаться и возводить напраслину. Ведь в поджоге обвиняли и самого императора! Говорили, что, желая исполнить песню о падении Трои, он в поисках повода и вдохновения приказал поджечь Рим. Но это ложь! Императора даже не было в городе, когда начался пожар, а вернувшись в Рим, он приказал создать лагеря для погорельцев и бесплатно раздавать зерно из немногих уцелевших складов. На тот момент он вел себя достойно, как и полагается государственному мужу. Но слишком велико было людское горе, скорбь переполняла сердца. Римляне не могли согласиться с тем, что виной всему сильный ветер, раздувший угли в чьей-то опрокинувшейся жаровне. Это было бы слишком просто, это не принесло бы облегчения. Нет, людям был нужен кто-то, на кого они смогли бы обратить свой безрассудный гнев. И тогда Нерон по наущению советников указал на верующих во Христа. И началось побоище, подобного которому не знала история. Тысячи моих единоверцев — прекрасных женщин, невинных детей — были сожжены на кострах, и это была еще легкая смерть, потому что мужчин покрепче выводили безоружными на арену, где они были разорваны дикими зверями под восторженные рукоплескания зрителей. Заботой вашего просвещенного дяди я уцелел в той бойне, но память моя изранена, и шрамы эти останутся до последних дней моих.
