Нинель Максименко - Ищи Колумба !
И Ростислав Васильевич протянул маме картонную карточку, на которой красивым почерком был записан адрес...
* * *
Прошли первые месяцы войны, а ленинградцам казалось, что прошли долгие годы. Особенно тяжелыми были дни, когда Ленинград узнал, что немцы взяли Псков. Для ленинградцев стало нормой спать не больше двух часов в сутки.
Эрмитажники совершали свой подвиг не менее героически, чем остальные жители города.
Бывают на свете вещи, которые даже невозможно пересказать, поэтому я привожу здесь мамин дневник.
"28 а в г у с т а 1941 г о д а.
Сегодня в Эрмитаже сотрудники рассказали, что отрезана последняя наша дорога на Мгу. Это значит, что Ленинград в полном кольце; что-то с нами будет?
30 а в г у с т а 1941 г о д а.
Все эти дни было по нескольку воздушных тревог в день. Совершенно перестали думать о себе. Только скорей бы, скорей упаковать и отправить.
Сегодня, когда я ехала на работу, вдруг среди бела дня и без всякого объявления воздушной тревоги на улице начали рваться бомбы. Мы выскочили из трамвая и спрятались в подъезде дома. Одна из бомб угодила в наш трамвай: разворотило хвост вагона, как раз где я стояла. На тротуаре раненые, убитые. Раньше это меня выбило бы из колеи. Сейчас - продолжаю свой путь в Эрмитаж уже пешком.
1 с е н т я б р я 1941 г о д а.
В этом году удивительная осень. Теплая, сухая. Деревья разноцветные. Ведь сегодня 1 сентября. Интересно, пошли ли дети в школу?
9 с е н т я б р я 1941 г о д а.
Вчера вечером был чудовищный налет. Вечером была у Головачева. Рассказал интересные вещи о "Клубе старьевщиков"; и как раз когда я была там, мы с ним увидели на моей Петроградской стороне, за Обводным каналом, гигантский взрыв, затем пожар. Это горели Бадаевские склады. Говорят, что там основные продовольственные запасы города.
12 с е н т я б р я 1941 г о д а.
Взрыв Бадаевских складов уже сказался на нашей жизни. Сегодня опять снизили хлебную норму. Рабочим - 500 граммов, служащим - 300, иждивенцам 250.
13 с е н т я б р я 1941 г о д а.
Сегодня слышала по радио выступление Анны Ахматовой. Привожу ее слова по памяти, сразу записать не успела. "Мои дорогие согражданки! Вот уже больше месяца, как враг грозит нашему народу пленом, наносит ему тяжелые раны. Городу Петра, городу Ленина, городу Пушкина, Достоевского и Блока, городу великой культуры. Я, как и все вы сейчас, живу одной верой в то, что Ленинград никогда не будет фашистским..." Мы привыкли считать Анну Ахматову автором лирических, камерных стихов. Сегодня ее голос звучал сурово, как на новгородском вече.
16 с е н т я б р я 1941 г о д а.
Сегодня подняла телефонную трубку - слышу голос телефонистки: "До конца войны телефон выключен". Сразу почувствовала себя отрезанной от всех. Надо что-то решать. Многие наши сотрудники переселились жить в Эрмитаж. Но меня пока что держит дом, кое-какие дела. Сейчас нет времени записывать. После.
22 с е н т я б р я 1941 г о д а.
Сегодня в "Ленинградской правде" сообщение, что Шостакович заканчивает 7-ю симфонию.
1 о к т я б р я 1941 г о д а.
Сегодня снова снижена норма по хлебным карточкам. Рабочим - 400 граммов. Всем остальным - 200.
20 о к т я б р я 1941 г о д а.
Сегодня у нас в Эрмитаже был праздник. Праздновали 800-летие со дня рождения Низами. Орбели добился того, что на один день были вызваны с фронта ученые. В 2 часа дня Орбели открыл торжественное заседание (в школьном зале). Вслед за Орбели выступил поэт Николай Тихонов. Потом читали доклады Дьяконов и Болдырев.
26 о к т я б р я 1941 г о д а.
Сегодня Марианна Николаевна пригласила меня в Филармонию. Из-за вечерних бомбежек концерты теперь начинаются в пять часов. Марианна Николаевна зашла за мной в Эрмитаж. Каменский играл фортепьянный концерт Чайковского. На бис - "Вальс Пратер". В зале жуткий холод. Сидели в пальто. Оркестранты в ватниках. Кончилось непривычно рано.
10 н о я б р я 1941 г о д а.
Снова снижена хлебная норма. Рабочим - 300 г, всем остальным - 150 г. Немцы взяли Тихвин. Отрезана последняя дорога на Большую землю. Электричества больше нет. Котельные не работают, и от этого снег в городе ослепительно белый, таким видишь его только в деревне.
20 н о я б р я 1941 г о д а.
Сегодня снова уменьшили норму. Рабочим - 250, иждивенцам - 125.
25 н о я б р я 1941 г о д а.
Перебралась в Эрмитаж. То, что не удалось вывезти в Свердловск, закапываем песком в подвалах. Это в основном фарфор. Все время вспоминаю слова Ростислава Васильевича о том, что наша задача сохранить, уберечь культурные ценности. Да, но вопрос, выживем ли мы сами. Писать все труднее...
14 д е к а б р я 1941 г о д а.
Потрясающие новости. Под Москвой начали теснить фашистов. Это начало победы. Доживем ли мы до нее?
25 д е к а б р я.
Это время почти не бывала на улице. Сегодня проходила мимо булочной и заметила, что люди ненормально оживлены, некоторые пританцовывают. А один старик и вовсе будто бы ума лишился - плачет и смеется. Оказалось прибавили! Рабочим - 300, служащим - 250. Этот старик напомнил мне Калабушкина. Надо проведать его. Жив ли он?
30 д е к а б р я.
Несмотря на прибавление нормы, становится все труднее, сказываются истощение, холод. Сегодня варила студень из столярного клея. Коптилка одна на всех. Надо экономить бензин. Новый год встречаем с новой печалью, у нас новые потери. Трупы лежат прямо здесь же, где мы спим, в подвале. Нет досок на гробы. Специальные команды на грузовиках должны их взять и похоронить в общей могиле".
* * *
Конечно, в эти дни маме было не до тайны маленьких человечков. Но все-таки, когда в Свердловск ушли эвакуированные ценности и в работе эрмитажников наступила небольшая передышка, мама решила сходить по адресу, оставленному ей Ростиславом Васильевичем.
И вот она там. Познакомилась с председателем "Старьевщиков". Это Игорь Потапович Головачев - старый врач, собиратель. У него на квартире и происходили заседания этого самого странного на свете клуба.
Дверь маме открыл сам Игорь Потапович Головачев. Мама растерялась. Она ожидала найти в Головачеве что-то вроде чудака Калабушкина, а это был, что называется, человек наоборот. Игорь Потапович не знал, что мама придет к нему, тем не менее он был чисто выбрит, в костюме и свежей сорочке (это в бессонном, голодном Ленинграде!). Сдержан и корректен. Настоящий, можно сказать, стандартный облик ученого. Или даже немножко ученого-сухаря, ученого-педанта. Только в глазах его неожиданно вспыхивали дьявольские огоньки.
Мама представилась официально - назвалась по имени и отчеству. Для солидности сказала, что из Эрмитажа. Игорь Потапович обрадовался:
- Как, неужели моей скромной коллекцией заинтересовался Эрмитаж?.. Да вы проходите, Дарья Георгиевна!
Он провел маму в комнату, в ту самую, в которой проходили заседания "Клуба старьевщиков". Это была очень занятная комната. Во-первых, большущая. Нет, во-первых, то, что у нее восемь углов. Мебели совершенно никакой, кроме огромного простого дощатого стола. Но зато много вещей, никакого отношения не имеющих к жизненным нуждам. Старые седла, медные кувшины, прялки, старые ковры, непонятные детали из металла и дерева. Настоящая лавка старьевщика.
- Вы, конечно, тоже собиратель, Игорь Потапович, - сказала ему мама.
А Игорь Потапович ответил маме очень серьезно:
- Да, я собиратель, но не этого хлама. Я, собственно, собираю только одно, ради чего, надеюсь, вы и пришли, - коллекцию старых замков с секретами. А весь этот хлам, хотя там есть много любопытного, он, собственно говоря, у меня хранится на всякий случай, для обмена. Ведь никогда не знаешь заранее, чем может увлечься человек! Если бы только вы знали, Дарья Георгиевна, - сказал он маме, - с какими странными коллекциями мне приходилось сталкиваться в жизни! Вот, например, мой коллега, тоже врач, с безумной страстью собирал надписи, предупреждающие о злых собаках. И что вы думаете, один из его экспонатов оказался ценнейшей находкой. Это была дощечка, относящаяся к древнейшим памятникам письменности. Китай, что-то там еще до новой эры. Да. Но речь не об этом. Извините, что отклоняюсь в сторону...
Я нарочно так подробно передаю речь Головачева.
Мы с мамой часто говорили о коллекционерах. Вспоминали чудаковатого Калабушкина, талантливого, но беспутного археолога Рабчинского. И вот Головачев. Еще один характер. Совсем иной. Как много говорят, пишут о коллекционерах. Чаще всего критикуют. Говорят - страсть к наживе. А вот три совсем разных характера. Но разве хоть у одного из них собирательство - страсть к наживе? Смешно. Другая страсть. Страсть разыскать, а потом обобщить и систематизировать духовные ценности. Страсть эта иногда становится манией. Но ведь это и замечательно! Ведь если б Колумб не заболел мыслью открыть Индию, он бы не открыл Америку. Ну, пусть здесь не Америка. Но ведь нужно же было, чтобы кто-то заболел и старыми замками с секретами. Иначе бы человечеству не осталось такой своеобразной коллекции. Но только это не должно снова расползтись по свету, распылиться в космосе. Без Колумбов и без Головачевых человечество закисло бы.
