Пьер Губер - Мазарини
До встречи с Ришелье, изменившей всю его жизнь, Джулио Мазарини вынужден был довольствоваться тем, что предлагал ему Рим 1620-х годов: этот мир мало понятен современному французу, как, впрочем, не понимали его и наши соотечественники в XVII веке.
Кавалер Мазарини: от военной карьеры к дипломатической
Чтобы сделать карьеру в папском городе и государстве, как во многих других государствах в разные времена, следовало происходить из приличной, желательно дворянской семьи, воспитываться и получить образование у иезуитов, но главное — иметь серьезных покровителей. Итак, главное было найти падрони[6] (во французском языке нет слова, которое бы имело так много сложных модальных значений!), одновременно и могущественных, и любезных.
Первыми покровителями были, естественно, принцы Колонна, хозяева его отца. Джулио сопровождал одного из сыновей принца в Римский Колледж и в университет Алькалы, когда тот получил кардинальский чин. Мы знаем, что молодой Мазарини часто бывал во дворце, развлекался там, играл в карты и ждал, как определится его карьера. О нескольких последующих годах нам почти ничего не известно, разве что кое-какие слухи, хотя есть и факты. В 22 или 23 года Мазарини — капитан папской армии, которой командует один из Колонна, принц Палестрина. Военная репутация этой армии была весьма посредственной (говорили, что она видела врага только издалека). Ей предстояло вступить в сражение за Вальтелинскую долину, севернее озера Комо, которую оспаривали друг у друга протестанты и католики и которая была совершенно необходима испанцам для переброски войск из Миланской провинции во Франш-Конте (испанское) и союзническую Священную Римскую империю. Франция стремилась помешать испанцам, а герцог Савойский жаждал извлечь выгоду из конфликта. Папа предлагал посреднические услуги и обещал нейтралитет (что и гарантировала его маленькая армия) — ах, клубок запутанных, постоянно меняющихся проблем, какая возможность поторговаться… именно там чуть позже и окажется Мазарини, обожавший «осложнения». Однако в тот момент, в 1625 году, его рота и армия принца находятся в Лоретте, неподалеку от Анконы, очень далеко от места конфликта. В 1626 году армия приблизилась к долине, но остановилась близ Монцы, недалеко от Милана; некоторое время спустя Папа решил распустить свою дорогостоящую и бесполезную армию.
Мы кое-что знаем о жизни Мазарини в те глухие годы. Он едет в Рим, чтобы завербовать нескольких солдат для плохо укомплектованной роты, заезжает домой повидаться с матерью и защитить отца, обвиненного в сентябре 1625 года в убийстве (скорее всего, облыжно). Сохранились письма Джулио того периода, в которых он жалуется на болота Лоретты и рассказывает, как много сил тратит, чтобы добиться возмещения своих затрат. В то время Джулио начинает расширять знания о мире, общаясь с военными разных стран (Мазарини никогда не был шовинистом!). В 1626 году в Монце он служил под командованием Торквато Конти, этакого «кондотьера», долгое время жившего в Германии. Судя по всему, Конти понравился 24-летний капитан, и он даже дал ему два поручения: осуществлять связь между папской и испанской армиями (испанцами командовали из Милана герцог де Фериа и Гонсальво Кордова). В мае Мазарини всего лишь отвозит письмо Конти и привозит ему ответ. В январе 1627 года речь уже идет о настоящих переговорах с Кордовой — тот назначен губернатором. Мазарини осмелился разбудить Кордову среди ночи, спокойно выслушал раздраженное недовольство испанца и добился разрешения отпустить папские войска. Это был скорый и блестящий успех миссии, высоко оцененный в Риме: наш посредник составил весьма ловкий отчет, в котором не погнушался похвалить самого себя.
Итак, военная карьера будущего кардинала закончилась в тот момент, когда начали вырисовываться контуры его дипломатической деятельности. Некоторое время он, можно сказать, находился «не у дел». У Джулио не было особого желания продолжать духовную карьеру, не хотел он и заниматься правом, хотя был дважды доктором.
Его любовь к «легкой» жизни и к игре, природная независимость могут объяснить перерывы, своего рода «белые пятна» в его карьере экс-капитана, как и нерешительность в выборе покровителей. Определенно одно: об армии речь больше не шла. Ришелье, хорошо знавший Мазарини, в шутку называл его «братом, отсекающим капустные головы», — намек на то, что бывший капитан рубил своим оружием только траву и цветы.
Итак, молодой Мазарини выглядит соблазнительным элегантным кавалером: длинные локоны, черные глаза с поволокой, ухоженные усы и небольшая бородка, сапоги, шпага, камзол и кружева: именно таким мы видим его на изящном трехцветном карандашном рисунке Даниэля Дюмонтье, датируемом, скорее всего, 1632 годом. Таким Мазарини предстал перед Ришелье, Людовиком XIII, двором и министрами: он наденет духовное облачение — без всякого энтузиазма, конечно, — только в марте 1633 года, после второго приезда во Францию.
Напомнив читателям о том, как начиналась карьера Мазарини, нарисовав портрет блестящего кавалера, мы, надеюсь, сумеем исправить представление о будущем кардинале, который облачился в пурпур лишь в сорок и носил сутану всего двадцать лет — менее половины активной жизни.
«Второй дебют» Маццарино был далеко не так блестящ: он стал секретарем — одним из секретарей — нового нунция Жана-Франсуа Саккетти и сопровождал его в Милан. Нунций Саккетти должен был, по поручению Папы, восстановить мир, скомпрометированный темным делом о Мантуанском наследстве, в котором сталкивались интересы Испании, Франции, Священной Римской империи, Савойи (последнюю в основном интересовало Монферрато, граничащее с Пьемонтом) и соседи Италии. В этом деле секретарь нунция Мазарини получил неожиданный шанс: брат Саккетти, банкир Папы Урбана VIII, серьезно заболел (и вскоре умер), и нунция отозвали в Рим (чтобы заменить брата). Уезжая, Саккетти поручил своему протеже довести до конца дело, что было одобрено государственным секретарем, кардиналом-племянником Франческо Барберини (1629 год). С этого момента Мазарини мог, со свойственной ему невероятной энергией, посвятить себя любимому делу — дипломатии. Именно на этом поприще он стал известен Ришелье, а потом и всей Европе — ведь с Европой считаются все, проявив себя в полном блеске!
Однако, прежде чем мы перейдем к 1630 году, столь важному для Джулио Мазарини во всех отношениях, попытаемся подробнее рассказать о сменявших друг друга покровителях нашего героя, и главное — о Саккетти и выступающих на авансцену Барберини.
Последние римские покровители
Семьи Саккетти и Барберини были крупными негоциантами и флорентийскими банкирами. И те и другие были богаты — вернее, очень богаты. Нравы той эпохи позволяли некоторым выходцам из таких семей подниматься до высот кардинальского поста. Маффео Барберини даже стал Папой Римским и под именем Урбана VIII правил Ватиканом более двадцати лет (1623—1644 годы). Сидя на папском престоле, Урбан VIII развил бурную политическую, дипломатическую, муниципальную и градостроительную деятельность, покровительствовал художникам: его герб — три пчелы — мы видим на фронтонах многих церквей, памятников и, конечно, повсюду в сохранившемся до наших дней величественном и роскошном дворце, построенном по его приказу у подножия Квиринала лучшими художниками того времени, в том числе Бернини. Возведя семейственность в абсолют, Урбан VIII сделал трех своих племянников важными вельможами, покрыв их почестями и дав баснословный доход. Тадео женился на Анне Колонна, дочери первого покровителя Мазарини, и стал префектом Рима — почетная, блестящая, достойная принца должность; Франческо и Антонио быстро стали кардиналами, причем второму исполнилось всего двадцать, и он, конечно, ни одного Дня не был священником. Франческо, старший, стал главой папской дипломатии, заняв должность Государственного секретаря, или кардинала-племянника (эти выражения означали тогда одно и то же): мрачный, суровый эрудит, совсем не гений, он был очень опасен и совершенно предан Испании, поэтому его отношения с Мазарини, которые они поддерживали по долгу службы, не всегда складывались просто. Совсем иначе обстояло дело с молодым «кардиналом Антонио» — страстным художником, тонким эстетом, легкомысленным светским кавалером, которого Мазарини умел насмешить, развлечь, стал его другом и потихоньку превратил в «сторонника партии Франции».
Как только Урбан VIII был избран Папой, Мазарини понял, что должен постепенно отдалиться от Колонна, которым был стольким обязан, и заняться покорением тех, от кого отныне зависела карьера любого человека в Риме. Дружба с Саккетти (во дворце которых — он и сегодня стоит на виа Джулио — Мазарини часто бывал) в какой-то степени помогла нашему герою, однако сам Папа и кардинал-племянник приняли его не слишком тепло. Однажды его не впустили в резиденцию кардинала Антонио, а более чем скромное военное поручение — поездка в Милан — случилось только благодаря протекции Саккетти, который использовал Джулио в качестве посредника (в чем кардинал-племянник не мог отказать). Мазарини пришлось ждать до октября 1630 года, когда он добился первых больших успехов, чтобы Папа соблаговолил заняться им и дал надежду сделать… духовную карьеру. Откуда эти отстраненность и недоверие (они будут проявляться и позднее, но будут объясняться франкофилией Мазарини)? Неужели виной слишком скромное происхождение? Или репутация легкомысленного человека, любителя светских развлечений, праздников и игры в карты? Возможно, дело в отказе стать членом ордена, по примеру дядей (так поступит его младший брат)? А может, причина в недоверии к ордену иезуитов, который он слишком хорошо знал? Или виноват слишком независимый образ мыслей сего красивого и блестящего кавалера? Его живой ум? Невероятная ловкость? Вариантов объяснения великое множество. Мы можем также предположить, что Мазарини трезво (то есть более чем скромно) оценивал дядю — Папу Римского и племянника — министра и что это его отношение могло, стать известно обоим от льстецов, роившихся вокруг престола. Впрочем, Джулио предстояло вот-вот встретиться с людьми другого масштаба, которыми он будет бесконечно восхищаться и отдаст им свою преданность.
