Лев Исаков - Русская война: дилемма Кутузова-Сталина
….Реминисценции в художественном слове…
Баллада о Параскеве-Пятнице (Офицерская баллада)В поле один не воин —
Так повелось давно,
Как для компании трое —
Крепче берет вино.
Открыта ладонью равнина
Иди по ней до небес,
От трав – луговой тины
До облаков – повес.
А по ее просторам,
Теряясь последних дорог,
На восток уходит
Разбитый стрелковый полк.
– Вот довелось встретиться…
Глаза васильки сквозь рожь
– С кем?
– Да с чем! – видишь церковь,
В любом
альбоме
найдешь!
Как ее… Параскева-Пятница?
– Ты что, поповский сын?
– Да нет,
рабоче-крестьянский,
В архитектурном учил.
Строй натолкнулся.
Дернулся.
Сплотился в круг.
– Нас обходят, товарищи…
– В клещи берут.
– Разделиться на группы…
– Рота – взвод…
– Выходить дальше порознь…
– Как повезет.
И была пехота – а стала толпа,
Кто крутит портянки – кто ордена…
Вот уже майор натянул треух…
Вот уже капитан в телогрейке потух…
Потемнели вспыхнули васильки-глаза!
– Товарищ капитан —
Гимнастерка нужна?!
– Эй, Миша, снимай пулемет
Все, приехали – поезд не идет!
– Помпотыла? – Физкультпривет!
Кепкой-то ты сторож —
Сапогами генералитет!
– Эй, майор, дай-ка Свою Звезду —
Всю жизнь мечтал
Как на танцы пойду!
Гимнастерку в рюмочку
Под ремнями свел,
Сапогом выборным,
Вбок повел,
Развернулся фертом
Через плечо,
Обжег орденом —
– Горячо!
– Ну, ребята, топать вам далеко
А без лент вроде бы и легко!
– Бронебойку лучше оставить тут —
Танки огородами не пройдут!..
– И куда с гранатами на ночлег —
На хозяйке вылетишь на тот свет!..
– Эй, бери в товарищи,
Грамотей!
Смотрит из-под каски Дед-лиходей.
– Мне уже по сроку не убежать,
Да и надоело безносой ждать…
Раненый танкист к пулемету лег,
Военфельдшер Клава – без раненого не уйдет,
Особист патроны стал «фильтровать»,
Бронебойщик ружье пожалел отдать…
Так и составился гарнизон,
Кто говорит – полк,
Кто – батальон,
А всего с полсотни наших мужиков,
Обычных православных,
Большевиков.
На равнине-плешине,
Как гнездо,
Урочище-погостище
Залегло.
Встал на взгорбок соколом,
Глянул вдаль
– Вот отсюда, кажется
Сыграть не жаль
– Среди плит – валунника
Ну, поймай!
– За стеной прадедовской
Угадай!
Посмотрел на росную
В стороне.
Поклонился поясно
Как жене.
– Ты прости, сударыня, не крещен,
А с тобой, красавица, обручен…
– Ну, пошли лопатами в ЦК Земли,
Под стеною лазами поползли…
Восемь суток яростный бой кипел,
Восемь суток плавился эфир-котел!
Взять! Снести! Продвинуться! Обойти!
А куда укроешься на том пути?
На долине ровныя – Лепота,
До царя небесного – Виднота!
Ах ты трехлинеечка – жуть берет,
Как же она милая достает!
У особотдельцев не дрожит рука —
Вгонят пулю в пулю
Хоть в облака!
Бронебойка взвизгивает как кобель
Бьет наотмашь бронированных зверей!
Сгоряча
Подпрыгнула
В небеса
Завалила!
Юнкерса!
Как грача!
Нет пути дивизии – корпус стал,
По заходящей армии идет обвал…
Вот и приходится пехотой в лоб
Отправлять на кладбище за взводом взвод,
Крушить их о стену, катать о валуны,
А пули летят все с другой стороны,
И вдруг как бесы взрывают гранит —
Вскипают пулеметы из-под плит!
Только на девятый угарный день
Опустилась щебня седая тень…
Отстреляли танки – подались назад,
Понесли с погоста своих солдат,
И на плащпалатке в восемь рук
В молчании вынесли русский труп.
Герр Оберст – матерый волк,
Смотрел в глаза – васильковый шелк…
На щегольской выкладки сапоги —
Летящий посыл офицерской ноги…
На гимнастерку, влитую в стан
Портупеями последних ран…
Стеком коснулся Красной Звезды —
Взглядом
Захлопнул
Открытые
Рты!
– Русского офицера и его солдат
Похоронить по-рыцарски – отдать парад!
Солдаты Германии – учитесь у них,
Как надо сражаться в плохие дни!
У Параскевы – Пятницы они легли,
В Сорок Третьем немцы
Её сожгли…
Глава 5. Гений Кутузова: Доступность Бездны
Перечеканиваю монеты
Диоген из СинопыЕсть особое томительное состояние в канун большой работы, либо в осознании ее величины, ответственности, предельности полагаемого усилия, либо в особом предвкушении безотносительно-любопытного, светлоожидаемого, душевно-притягательного, что манит и ускользает, роится и расползается в назойливой повседневности обыденных занятий, в то же время изменяя их ощущение, содержательность, надвигаясь на них вторым планом, который по слишком яркому, образному, влекущему тревожит опасением утраты этой приподнятости мысли и чувства, погружению их в серо-деловое, удручающе-вязкое при непосредственном его исполнении.
Да, заявляю сразу, я принимаюсь с удовольствием за эту работу, предчувствие погружения в мир людей столь отличных и близких, ровно– глубоких и просто-основательных вдохновляет не по одному познавательно– любопытному, по приязненно-личному; я не буду насиловать или даже ограничивать себя какими-то рамками прилично-академической чопорности, связностью текста более понимания вкладываемого смысла, укрытия пристрастий или антипатий; я обращаюсь к иному веку и часу, но реалии Подлого времени будут побудительно врываться в текст о минувшем – я не стану их приглушать, хотя этого боюсь, не по выявившейся злободневной партийности – по потере того светло-приподнятого настроения, которое поднимает во мне эта тема. Тоска по возвышенному – желание ухода и шаги на его зов; обращение в нынешнее их перерыв, но уйти-то можно только человечеством, на меньшее, самим к себе – нацией, все иное самообман… Да, я хотел бы уйти в эту тему как в сновидение – но тогда только сновидением она и будет…
В то же время есть и более значительные основания на проведение этой работы, которые следовало бы огласить – увы, более широкий дискурсивный текст на основе относительно нейтрального материала славяно-русской мифологии давно и безнадежно застрял в «Вопросах истории», к сожалению или к счастью, сказать затруднительно, скорее к последнему, как позволяющее заново к нему обратившись, снять все покровы, недомолвки, и убрать сохраняющие плоскую преемственность мазки и детали, оформив его в жесткой определенности вводимого представления, обратится ли оно против ак. Рыбакова, ак. Токарева, проф. Лосева – или иной, уже малопочтенной компании – хотя бы и против всех.
Уже несколько лет во мне складывается нарастающее убеждение, что Русь – Евразия – Монада Дуальностей, проходящая испытание огнем Дуальности Монад и раз в век-два-три встает перед ней великий Искус-Выбор, Выбор-Мука, Великая Евразийская Дилемма, и сумеет ли она его сделать, в уме гения, в сочувствии народа – живет и полнится, ошибается – гибнет, уклонится – пропадет, и ныне он стал где-то рядом с нами. Подобно тому как толкователь-герменевт из слов Писания пытается извлечь замысел бога, а из миллионов живых языков смысл Жизни, и уже обращает на поиск истины толщи народных масс и национального опыта, отложившихся в языке и в нем присутствующих, я вглядываюсь в поле исторического, где вьются-переплетаются начала и середины того, чем мы являемся и где-то меж ними положен указатель-намёк на сторону наличия Великого Выбора.
В конкретной форме, исторически персонифицированной, проблемно-сходной она вставала в 1812 и 1941 году:
– Что важнее, Москва или Армия? – ошибочно! ошибочно! – и герой моего повествования в сердцах напишет «мы меряли Москву не Армией, а Россией!»
– Что важнее: Кадровая Армия или Военно-Экономический Потенциал Страны? – но этого никогда не оглашали… А решивший её проклят, как проклинают своих богов африканцы, если чем-то не угодили – вбивают в своих истуканов огромный гвоздь!
Но книги не горят, боги бессмертны, если то воистину книги и боги! Богом становится и человек на гвоздях.
Поэтому писать о второй части великой евразийской дилеммы 1812–1941 годов в чём-то профессионально легче – это была надчеловеческая драма событий, поднятая сумеречная тема богов, рвущих мир Апокалипсисом развивающихся космогоний: она завораживает, подавляет, возносит до проникновенности, рушит в тщете, но оставляет отстранённым по особой разнице оценки богов и людей. В этом смысле мне даже нравится переиначенное редакцией «Молодой Гвардии» название вышедшей части работы «Гений Сталина» при условии понимания слова «гений» в том значении, которое оно имело в латинском языке, как смутно-стихийный прорыв неосознанной тайны души, сокрушающий порядок и строй бытия, взлетевший неистовый смерч, исторгнутый запредельной глубиной, воспринимаемый не в оценочно-уничижительном, отстраненно-эстетическом, свободно-созерцательном постижении, которое легче обеспечивает минимум беспристрастности, предохраняет от дурной предвзятости. Эпос слишком велик, поэтому отстранен и вне сопричастия, он может восхитить, но не ранить; гибель Валгаллы только величественна – и не ужасает; Валькирии прекрасны – но их не жалко.
