Лев Исаков - Русская война: дилемма Кутузова-Сталина
По соотношению сил действия Жукова были НЕПРАВИЛЬНЫ, НЕОБЕСПЕЧЕНЫ…
Хорошо организованная японская войсковая и агентурная разведка внимательно отслеживала как перемещение советских войск непосредственно в прифронтовой полосе, так и стратегические перевозки по Транссибу. Японское командование, убедившись после Баин-Цаганского побоища, что бронетанковые соединения образуют основу советских ударных сил, особенно внимательно отслеживало изменения в их составе, и знало, что за 1,5 месяца к 1 танковой и 2 броневым бригадам прибавилась ещё 1 танковая и 1 броневая, и этого усиления справедливо считало совершенно недостаточным для крупной наступательной операции – в 1938 году на Хасане, чтобы взломать японский рубеж, не мудрствуя лукаво, Г.Штерн вытребовал себе 3 дивизии, 300 танков,500 самолётов на 1 японскую дивизию без авиации и танков – 126 тяжёлых бомбардировщиков положили 500-тонный «ковёр» на японские позиции…
Оборонительное строительство на советских позициях ПРЕДСТАВЛЯЛОСЬ не только естественным – оно было ЕДИНСТВЕННО РАЗУМНЫМ… В том числе и в случае неудачи советского наступления!
Вся операция была построена не на «разумно-пехотном», а на «залётно– кавалерийском» принципе: ворваться в глубь японского фронта и развалить его; присутствием инородного тела парализовать управление и полосовать обступающие обломки развалившегося агрегата, подавляя мощью органического целого, в каждом пункте обрушивающегося на слепые несвязанные судороги отдельных частей, которые в совокупности объективно сильнее… Цепь стремительно нарастающих тактических успехов, вырывающихся на операционный уровень.
То, что являлось частной деталью к целому, исполнение требований устава: скрытность, внезапность, маскирующие ГЛАВНОЕ ДЕЙСТВИЕ, обращались в руках Жукова неотъемлемыми факторами достижения самой цели, т. е. ГЛАВНЫМ ДЕЙСТВИЕМ, КОТОРОЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЗАПУЩЕНО И УСПЕШНО ТОЛЬКО В УНИКАЛЬНЫХ УСЛОВИЯХ ИНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, и развалится во всех других. И меряя тем главным, чем он полагал достичь победы, он подчинил ему все иные обстоятельства: необеспеченность резервов, успокаивающая противника, но предельно обостряющая риск; отказ от «полноценной» артподготовки с разрушением всей инфраструктуры обороны в пользу мощных огневых налётов по КП среднего и старшего звена, на краткое время парализующие централизованное управление организованным целым – но увеличивающие риск застрять на не разрушенных рубежах, обороняемых в каждом пункте до последнего солдата японским отделением– взводом, которые не рассыплются в бегстве, не сваляются в тысячные колонны пленных при 5-10 конвоирах…Погибнут у своего пулемёта, бомбомёта, мортиры. Так оставить их в одиночестве и неведении верхов, парализовать согласованные эффективные действия по воле высшего начальства! А в глубине раздавить средневековый героизм единиц и групп тысячелетней культурой надстраиваемой неодолимой мощи возрастающих организаций…
Поставил всё на кон ГЛАВНОЙ КАРТОЙ, вплоть того, что в последнем бою на смыкание окружения израсходовал свой последний резерв: парашютнодесантную бригаду, смелых хулиганов без тяжёлого вооружения – и победил!
Здесь, озаряемое ликующей интуицией, раскрылось то изумительное чувство момента, разваливавшее чужие симфонии в диссонанс, что поведёт его дальше: от Баин-Цагана под Ельню; от 20 августа 1939 года к 5 декабря 1941-го…
И опять задержка. До мая 1940 года даже не вызвали в Москву.
Что он ждал лично для себя, когда 6 мая 1940 года выехал по вызову на заседание Высшего Военного Совета: встречи, представления, овации, Герой Советского Союза – это было, да! Как и всесоюзная и международная известность… Но в армии введены персональные генеральские звания, а он как-то многозначительно придерживается в комкорах. Если исходить из практики: три его комдива аттестованы полковниками – то генерал-майор, и не более, даже командармы преимущественно проводятся этим чином…
Так думали многие-многие, полагавшие «придержать» стремительно залетевшего «мужлана», те, кого «неудобно» погладил или обошёл своими отзывами в Мемуарах: Кулик, ставший Маршалом Советского Союза; Г.Штерн, Я.Смушкевич, Д.Павлов… – Не вышло.
После его ответа на вопрос об оценке личного состава японской армии:
«Японский солдат, который дрался с нами на Халхин-Голе, хорошо подготовлен, особенно для ближнего боя. Дисциплинирован, исполнителен и упорен в бою, особенно в оборонительном. Младший командный состав подготовлен очень хорошо и дерётся с фанатическим упорством. Как правило, младшие командиры в плен не сдаются и не останавливаются перед харакири. Офицерский состав, особенно старший и высший, подготовлен слабо, малоинициативен и склонен действовать по шаблону»
Последовал очень острый и опасный…
«– Как помогали вам Кулик, Павлов и Воронов?
– Воронов хорошо помог в планировании артиллерийского огня и подвозе боеприпасов. Павлов помог нашим танкистам, поделившись с ними опытом, полученным в Испании. Что касается Кулика, я не могу отметить какую-либо полезную работу с его стороны»
Уверен, что и вопрос и ответ хорошо «откорректированы»: на Халхин-Голе Жукову «помогали» не только они, но и Начальник ГлавПУР Л. Мехлис, Командарм Штерн, комкор Я.Смушкевич… Отзыв о Павлове предельно двусмыслен: боевые условия в Монголии и Испании сопоставимы с точностью до наоборот, в то же время бронетанковый компонент играл решающую роль и начальник Автобронетанкового Управления РККА мог явиться в значительно более яркой форме сверх «поделившись опытом». Очень выразительно умолчание Я.Смушкевича – вряд ли Сталин, поинтересовавшись мнением об руководителях артиллерийского и танкового ведомств, пропустил авиационное, находившееся тогда в самом сложном положении… В целом это важнейшее свидетельство об отношениях в военных верхах, вне зависимости, как откорректирован был вопрос-ответ, и был ли он вообще задан Сталиным – как идущее лично от Жукова…
Вопросы становились всё более обтекаемо-бесцельными: кажется он чем-то смущал присутствующих.
…Один Сталин… – «мне казалось, что он с интересом слушает меня»…
Наконец, всё было спрошено и отвечено. Воцарилась какая-то многозначительная пауза, прерванная хозяином кабинета.
«– Зачем тянуть, мы же всё решили».
За богом молитва, за царём служба не теряется – Сталин наградил по царски!
– Генерал Армии, через 3 ступени сразу в Маршальский Ранг крупнейших военных деятелей государства;
– Командующий Киевским Особым Военным Округом, в случае войны Один из Трёх Главных Командующих Фронтов…
И в выразительной связи с крушением в мае 1940 года англо-французского фронта в Западной Европе, в очевидном резком возрастании угрозы вовлечения в Мировую войну.
***Этот очерк или повествование о становлении, говоря словами А.В.Суворова, сказанными о фельмаршале Г.А.Потёмкине, Великого Человека и Человека Великого, я бы хотел закончить чем-то лично-интимным, не касающемся кимвалов и котурн официальных описателей, идущим от знаемого живого человека.
Матёрый генштабовский волк-полковник в 1970-е годы, в ту пору комендант станции Берлин-Товарный Александр Александрович Нуралов – в 1942–1945 годах голубоглазый красавец-кавалергард в капитанском ранге, столь опасный для влюбчивых сердец жён его начальников, а по занимаемой должности комендант личного поезда Заместителя Верховного Главнокомандующего маршала Г.К.Жукова как-то рассказал…
Летом 1945 года в замке под Берлином проводилась большая командно– штабная игра «Взятие Берлина» под руководством Главноначальствующего Советской Администрации и Главнокомандующего Группой Советских Войск в Германии маршала Жукова, По рапоряжению маршала в главной зале замка была развёрнута фотовыставка портретов всех командиров объединений и соединений, участвовавших во взятии Берлина. Снимались в новой форме со всеми наградами. И тут возникла неприятность, командующий 5 ударной армией, 1-й комендант Берлина генерал Н.Э. Берзарин до этого погиб в автокатастрофе. В конце концов решили потихоньку обойтись без него – кто заметит отсутствие одного лица среди 3 сотен фотопортретов одного формата и качества; естественно, «подшуровали» с размещением, создав необходимый хаос.
В день игры Жуков оказался занят каким-то совещанием в Контрольном Совете, приехал поздно, был заметно усталым. Шёл по залу в окружении большой группы генералов и офицеров, о чём-то раздражённо говорил, не оглядываясь по сторона; и уже на выходе, вдруг резко вскинув голову, спросил:
– А почему нет Берзарина?!
Распорядитель сбивчиво объяснил…
– Повесить во фронтовом.
Он мгновенно заметил ОТСУТСТВИЕ ЕДИНСТВЕННОГО ЛИЦА В СОБРАНИИ 300 ДРУГИХ…
….Реминисценции в художественном слове…
В поле один не воин —
Так повелось давно,
Как для компании трое —
Крепче берет вино.
Открыта ладонью равнина
Иди по ней до небес,
От трав – луговой тины
До облаков – повес.
А по ее просторам,
Теряясь последних дорог,
На восток уходит
Разбитый стрелковый полк.
– Вот довелось встретиться…
Глаза васильки сквозь рожь
– С кем?
– Да с чем! – видишь церковь,
В любом
альбоме
найдешь!
Как ее… Параскева-Пятница?
– Ты что, поповский сын?
– Да нет,
рабоче-крестьянский,
В архитектурном учил.
Строй натолкнулся.
Дернулся.
Сплотился в круг.
– Нас обходят, товарищи…
– В клещи берут.
– Разделиться на группы…
– Рота – взвод…
– Выходить дальше порознь…
– Как повезет.
И была пехота – а стала толпа,
Кто крутит портянки – кто ордена…
Вот уже майор натянул треух…
Вот уже капитан в телогрейке потух…
Потемнели вспыхнули васильки-глаза!
– Товарищ капитан —
Гимнастерка нужна?!
– Эй, Миша, снимай пулемет
Все, приехали – поезд не идет!
– Помпотыла? – Физкультпривет!
Кепкой-то ты сторож —
Сапогами генералитет!
– Эй, майор, дай-ка Свою Звезду —
Всю жизнь мечтал
Как на танцы пойду!
Гимнастерку в рюмочку
Под ремнями свел,
Сапогом выборным,
Вбок повел,
Развернулся фертом
Через плечо,
Обжег орденом —
– Горячо!
– Ну, ребята, топать вам далеко
А без лент вроде бы и легко!
– Бронебойку лучше оставить тут —
Танки огородами не пройдут!..
– И куда с гранатами на ночлег —
На хозяйке вылетишь на тот свет!..
– Эй, бери в товарищи,
Грамотей!
Смотрит из-под каски Дед-лиходей.
– Мне уже по сроку не убежать,
Да и надоело безносой ждать…
Раненый танкист к пулемету лег,
Военфельдшер Клава – без раненого не уйдет,
Особист патроны стал «фильтровать»,
Бронебойщик ружье пожалел отдать…
Так и составился гарнизон,
Кто говорит – полк,
Кто – батальон,
А всего с полсотни наших мужиков,
Обычных православных,
Большевиков.
На равнине-плешине,
Как гнездо,
Урочище-погостище
Залегло.
Встал на взгорбок соколом,
Глянул вдаль
– Вот отсюда, кажется
Сыграть не жаль
– Среди плит – валунника
Ну, поймай!
– За стеной прадедовской
Угадай!
Посмотрел на росную
В стороне.
Поклонился поясно
Как жене.
– Ты прости, сударыня, не крещен,
А с тобой, красавица, обручен…
– Ну, пошли лопатами в ЦК Земли,
Под стеною лазами поползли…
Восемь суток яростный бой кипел,
Восемь суток плавился эфир-котел!
Взять! Снести! Продвинуться! Обойти!
А куда укроешься на том пути?
На долине ровныя – Лепота,
До царя небесного – Виднота!
Ах ты трехлинеечка – жуть берет,
Как же она милая достает!
У особотдельцев не дрожит рука —
Вгонят пулю в пулю
Хоть в облака!
Бронебойка взвизгивает как кобель
Бьет наотмашь бронированных зверей!
Сгоряча
Подпрыгнула
В небеса
Завалила!
Юнкерса!
Как грача!
Нет пути дивизии – корпус стал,
По заходящей армии идет обвал…
Вот и приходится пехотой в лоб
Отправлять на кладбище за взводом взвод,
Крушить их о стену, катать о валуны,
А пули летят все с другой стороны,
И вдруг как бесы взрывают гранит —
Вскипают пулеметы из-под плит!
Только на девятый угарный день
Опустилась щебня седая тень…
Отстреляли танки – подались назад,
Понесли с погоста своих солдат,
И на плащпалатке в восемь рук
В молчании вынесли русский труп.
Герр Оберст – матерый волк,
Смотрел в глаза – васильковый шелк…
На щегольской выкладки сапоги —
Летящий посыл офицерской ноги…
На гимнастерку, влитую в стан
Портупеями последних ран…
Стеком коснулся Красной Звезды —
Взглядом
Захлопнул
Открытые
Рты!
– Русского офицера и его солдат
Похоронить по-рыцарски – отдать парад!
Солдаты Германии – учитесь у них,
Как надо сражаться в плохие дни!
У Параскевы – Пятницы они легли,
В Сорок Третьем немцы
Её сожгли…
Глава 5. Гений Кутузова: Доступность Бездны
