Виталий Чечило - Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)
Преимуществом советских РВСН считалось наличие неуязвимого командного пункта — космической станции «Союз». Американцы подобного КП не имели. По мнению высшего военного, партийного и государственного руководства, подобные ухищрения, в конечном итоге, могли привести к победе ядерной войны. Для осуществления хоть какого-то руководства со стороны космического КП, пусковые установки были оснащены приёмными антеннами. Покрытые слоем теплоизоляционного материала, они также должны были выдерживать ядерный взрыв в непосредственной близости от объекта.
Как-то кому-то пришло в голову провести в нашем полку эксперимент на выживание. Девять дураков — три смены — на глубине 80 метров несли учебно-боевое дежурство, сколько выдержат. Купились на космический паёк. Ну, просидели эти «глубинные космонавты» месяц, поднялись на поверхность. В их честь играл военный оркестр. Командир поблагодарил их за службу:
— А теперь, мудаки, побриться, постричься и…
Начальник штаба пояснил:
— Вы через три дня в графике боевого дежурства.
Они потом долго с восхищением вспоминали, как жрали космический паёк. Прапорщик Неженко, на складе у которого он хранился, спёр коробку. Мы попробовали: хлеб плитками по двенадцать грамм, чтобы сразу помещался в рот. Полусырой, чтобы не было крошек. Горький мясной фарш, напичканный вместо соли кальцием. В невесомости человек очень быстро теряет кальций, космонавты буквально мочатся кальцием. Если продолжительность полета больше месяца, потери кальция так велики, что по возвращеии они не могут стоять на ногах — кости изгибаются дугой. Первые дни после полета их держат в бассейне с поплавками на шее и интенсивно пичкают кальцием. Когда я все это увидел и попробовал, приобрел стойкое отвращение к ремеслу космонавта.
С некоторыми космонавтами, например с Климуком, я говорил по-душам. Это глубоко несчастные люди, их губили командировочные — 25 руб. за сутки пребывания на орбите, не считая зарплаты и разных надбавок. Невесомость — это как алкоголь или наркотик — кислородное голодание и, связанная с ним замедленная или неадекватная реакция. Нет силы тяжести, кровь циркулирует только за счет сокращений сердца, пульс замедляется. Идеальная форма тела в космосе — амёба. Самое страшное, что нет понятий «верх» и «низ». Человек теряет ориентацию и впадает в состояние прострации. «Мы уже никуда не смотрели, в иллюминаторы не выглядывали. По ночам бабы снятся. Просыпаешься, а «низ» в другом месте».
Благо, на борту всегда было что выпить. Наши люди в этом отношении жалостливы, были бы деньги, механики в кабину занесут. Коньяк проносили в целлофановых кульках. Жидкость при перегрузках не сжимается, в чем Жюль Верн был совершенно прав. Главное было успеть выпить за время пребывания вне пределов видимости с ЦУПа. Американцы, зная это, хорошо представляли себе, что такое русские на орбитальной станции. Пили, да ещё как! Со скандалом. Некоторые по 2–3 суток не выходили на связь. Да и немудрено от такой жизни. Коты, например, в невесомости сходят с ума сразу, так как не за что зацепиться, и они не могут перевернуться лапами вниз. Кидаются, рвут кабели, будучи не в силах понять, что хвост им не нужен, и мыши парят посреди клетки.
Душ — два насоса: один с избыточным давлением, другой — с разрежением. Капли по тебе стекают, теоретически — моют. Если пролил чай, капли вьются вокруг (маслянистая жидкость неопределенного цвета с запахом армянского коньяка).
Но и в таких условиях желание брало своё. Ещё одна загадка космоса: Савицкую драли всем экипажем, только кончить в невесомости никак не получается. Старожилы космодрома рассказывали, как буквально пинками забивали в космический корабль Терешкову, и как та при этом визжала. Во время старта, при ускорении она, якобы, вообще находилась без сознания. Не знаю, как воздействуют полеты на женскую сексуальность, но для мужской потенции они явно противопоказаны.
Была в Ленинске одна женщина лёгких нравов, заведующая космической гостиницей. Путалась со всеми космонавтами. Тем до полета запрещали иметь дело с женщинами, но они как-то умудрялись. Изо всех ей понравился разве что Титов Герман Иванович. Тот сумел отодрать её как до, так и после полета. Из чего заведующая сделала вполне практический вывод: нечего мужикам в космос соваться.
На полигоне космическое имущество было предметом постоянных преступных посягательств. Перед самым франко-советским полетом военные строители влезли по вентиляционной трубе в камеру космонавтов и срезали со скафандров эмблемы, вышитые знаменитой белгородской мастерицей. Скоро лететь, а на рукавах зияющие дыры… Виновных бы так и не нашли, если бы они нагло не наклеили изображения Персея на обложки своих дембельских альбомов. Разоблачили уже при шмоне.
Читка приказа
Приказ 242, в просторечии «ни шагу назад», до сих пор полностью не опубликован, что и не удивительно — и сейчас у кого из командиров полка есть ксерокс? Машинки были рассчитаны не на баб с длинными ногтями, а на мягкое прикосновение. Ноготок не давал ударить по клавишам.
В армии есть две формы читки приказа. Одна, по пятницам, — «разбор полётов», подведение итогов за неделю. Читают злобно и долго, так, чтобы присутствующие опоздали на мотовоз, или заканчивают за 10 минут до отправления, чтобы все сдавали физподготовку (до мотовоза бежать с километр). При такой читке очень важны актёрские способности командира, чтобы он мог расставить акценты. Например, рассказать, как (кто?) поехал продавать машину, и его в Тигровой балке (Таджикистан) выловили пограничники. Другой скрывался неделю, а потом предъявил справку от гинеколога. Но смеяться было нельзя — это же не цирк, а служебное заседание, нужно было осуждать. Смеялись потом — животы надрывали.
Вторая — каждый день на плацу, по понедельникам с оркестром. По средам — химдень. Представьте: начштаба читает приказы, а у всех хрюкальники в противогазах. По чину только командир, начштаба и замполит без противогазов. Последний вообще брезговал формой одежды для строя — ходил в ботинках. Даже комполка не мог его заставить обуть сапоги. Начполитотдела тоже в ботинках. Обычно начштаба читает сначала «расстрельные» приказы: за неуставные отношения посадили того или другого, прочие страшилки. Потом — кому заступать на б/д. Наконец, командиру надоедает монотонный бубнёж, он начинает придираться:
— Командиры подразделений, ко мне!
Замполит кидается обнюхивать. А так как дух стоит тяжелый (с наветренной стороны и подойти боязно), то здоровается с каждым за руку. Таким образом вынюхивает парочку жертв.
— На «пофком»!
Правда, к таким, как Филимонов или «Бек» подходить было опасно, у них пахло от костей. Филимонов сам себе налить не мог. Утром здоровается с таким же трясуном, как сам, — по полчаса ловят руки друг у друга. Их «пофкомом» не пронять, у каждого по сто взысканий, по несколько раз побывали в капитанах. Они бы туда и не пошли. А кроме них технику никто не знал. Устрани их сегодня, а завтра ракета не полетит. Самый бурый командир полка, который … не рисковал с ними связываться. Они могли подорвать боеготовность, знали тысячи способов саботажа, за которые командиру могли снять голову. Если допекут, ляжет такой Малыгин в санчасть и не сдаст ключи от склада какого-нибудь КЭС, КЭЧ, МТО. (Меня поражала толщина их медицинских книжек. Чем толще, тем выше пенсия.) А к регламенту необходимых материалов не завезут. Кому командир объяснит, почему склад другому не передали? Поэтому пусть лучше Малыгин ходит на службу, сидит в курилке, курит ядовитые сигареты «Памир». А то вернется из госпиталя, а командира нет. Глядишь, и сам Малыгин заседает в комиссии по приёмке.
Текст приказа по части печатают в трёх экземплярах — одна закладка в пишущую машинку. Первый хранился в строевой части, второй — в секретке, третий находился в руках начштаба. С него и списывали на слух. Стоят, записывают. Командир:
— Не спешите записывать, оно всё поменяется.
Опытные и не записывают. Писарь потом разносит книгу приказов по части, отдельные фразы из неё, касающиеся того или иного, командиры читают и расписываются. А на слух каждый пытается услышать то, что ему выгодно. Начинается неразбериха.
— Я так понял …
В отличие от немецких ландскнехтов, на разводе в первую шеренгу выпихивали совсем не тех, кто получал двойное жалованье. В основном, ставили лейтенантов, тех, у кого головные уборы поновее. Не дай Бог, станешь сзади, среди престарелых капитанов и майоров, которые ещё ходят на развод, — наживешь себе смертельных врагов. Шипят, как змеи и локтями выпихивают. Зачем это делается? Когда раздается команда:
— К торжественному маршу, первая рота прямо, остальные на пра-во!.. — «престарелые» выходят из строя, бредут в курилку, и никакая власть в мире не заставит их пройти мимо трибуны.
