Александр Стрыгин - Расплата
На другой день стало известно, что один светлоозерский унтер-офицер, отпущенный казаками из плена, вернулся домой.
- Я пойду на хутор и все разузнаю, - сказала Маша отцу, который принес эту новость.
- Да ты что, Маша, не ходи! - стала упрашивать ее Терентьевна. Случится што... Не забывай, Любочка грудная.
Маша промолчала и, покормив дочку, тайком от своих тронулась в путь.
Она ни разу еще не была на хуторе, хотя слышала о нем много. Деревенские девки часто ходили сюда на вечерки, а после рассказывали, как их провожали светлоозерские ребята до кривого мостика за селом.
Вот он, этот мостик. И впрямь - кривой от ветхости.
Маша увидела рубленые домики под камышом, высокие тополя по-над прудом.
Девочка, вышедшая из первого дома, показала, где живет вернувшийся с войны унтер.
- Он ушел в поле. Скоро вернется.
- А тетя Соня Елагина где живет? - спросила Маша.
- На том краю... Последний дом ее.
С замирающим сердцем Маша поднималась по ступенькам крылечка.
На ее стук никто не ответил. Она постучалась еще раз.
- Никого нет, иди сюда, - услышала она рядом чей-то голос.
Маша сошла со ступенек, заглянула за угол дома.
Там сидела, прислонясь к стене, пьяная женщина. Она едва держала в руке стакан, другой рукой ловила огурец, катавшийся по подстилке.
- Тебе кого? - охрипшим голосом спросила она Машу.
- Соню Елагину.
- На кой она тебе? Ты кто?
- Я Маша Ревякина. Мне поговорить с Соней надо.
Женщина вдруг резко поставила стакан, выплеснув на подстилку самогон. Черные глаза ее впились в Машу.
- Нечего с ней говорить. Нет ее...
- Про мужа хотела у ней узнать... Может, она знает чего?
- Куда ж он подевался? - с издевкой спросила женщина.
- В армию его взяли, Тамбов защищать, а там, говорят, белые теперь.
Женщина вдруг рванула подстилку, смахнув с нее и бутылку, и стакан, и огурец. Медленно, опираясь о стенку, встала и пошла, нагнув голову, прочь от дома.
Маша успела отметить ладную стать женщины и пожалела: такая молодая и так пьет.
- Тетенька, дядя Костя пришел с поля, - услышала Маша за спиной голос девочки. - А тетя Соня опять пьяная.
- Где она? - спросила Маша.
- Да вон пошла...
- О господи, да что ты, девочка! Ошиблась ты. Неужели Соня такая?
- Пятый день пьет.
- Да ты что говоришь-то? Может, другую тетю Соню мне показала? Мне Ямщикову дочь надо, дяди Макара.
- Ну так она это и есть. И дом ее. Она с теткой жила. А тетка померла. Вчера схоронили.
- О господи, да что же это такое? Ушам своим не верю. Неужели все правда? - Безотчетная жалость к Соне вдруг больно коснулась сердца, словно Соня и не была ее соперницей.
Маша испуганно перекрестилась, оглянувшись в ту сторону, куда ушла Соня, заторопилась домой.
Усатый унтер Вербилов сидел на порожке, поджидая Машу.
- Вот она тебя искала, дядя Костя.
Маша поздоровалась, назвала себя.
- Коммунистов и евреев всех перестреляли, - сказал Вербилов, - а пленных - по домам. Про Василия Захарова не слыхал. Разве он не в коммуне?
- Да взяли его перед этим.
- Может, убит, а может, и жив, да в бегах. - Вербилов сплюнул. - Ну, я пойду.
Маша уже забыла про Соню - так оскорбило равнодушие этого человека к ее горю.
2
Макар привез тогда Соню в свой дом. Достал из похоронки бутылку первача, которую берег на всякий случай, налил в кружку.
- Выпей, дочка, на душе отмякнет, да и уснешь крепче. Господи благослови.
Соня покорно взяла кружку, выпила, словно воду, - только закашлялась. И - тихие, обильные, освобождающие душу слезы полились из ее глаз. Она откусывала свежий, душистый огурец, обмоченный слезами, и ей казалось, что отец заботливо посолил его, хотя в доме второй день не было соли.
"Отойдет", - думал Макар, глядя на слезы дочери.
Ан не отошло... А тут еще сестра умерла. Одна осталась Соня. И теперь проклинает Макар себя, зачем толкнул дочь на такое угарное забытье.
Ругал ее, уговаривал, стыдил - молчит, как каменная, и пьет. Макар обошел всех баб по хуторам, упрашивал не давать ей самогонки, а к вечеру Соня опять лежала на сеновале, облепленная мухами. Видно, в соседнее село ходит. Не пойдешь же объяснять по всем селам - только свой позор разнесешь... Горе, как рваную поддевку, надо оставлять дома.
Макар вздыхает, оглядывается на спящую жену и снова приникает к окну, откуда видна дверь Сониного дома. Сегодня молотили долго. Думал, что с устали поленится идти - три километра туда да три обратно. А вот ушла же. И до сих пор не вернулась.
Храп лошади и скрип повозки заставили Макара вздрогнуть: уж не казаки ли? Он еще ближе приник к стеклу и увидел подьезжающую к его дому телегу. Даже в темноте разглядел Макар, что на телеге кто-то лежит пластом. Неужели Соня?
Он метнулся к двери, чуть не сбив с лавки ведро.
- Это ты, Макар? - Невысокий человек спрыгнул с телеги.
Макар, не отвечая, кинулся к телеге. Там лежал мужик - это успокоило Макара, он повернулся к вознице и ответил, тяжело вздохнув:
- Я...
- Ты чего такой пужаный? - спросил очень знакомый голос.
- Кто ты? Откуда меня знаешь?
- Скажу - упадешь, - с улыбкой ответил тот. - Сидора Гривцова похоронил ай нет? - заключил почти шепотом.
- Батюшки, постой, постой... Да как же это? Жив, значит? Голос твой, верно, а от тебя и половины не осталось. Худющий-то, господи, и без усов!
- Побывал бы, где я, так и хуже стал бы. Ну, да еще поговорим, помалкивай. Надо вот человека скорей домой отправить. Это Митрошка, Артамонов сын.
- Дядя Макар, здорово! - слабо произнес Митрофан. - Не знаешь, жив батя?
- Лежи, лежи, Митроша, не беспокойся. - Сидор поправил на нем шинель.
- Казаки Митрошу подстрелили, домой он шел. Хотел я сам отвезти его в Кривушу да кое с кем там рассчитаться, ан не судьба. Казаки из Тамбова уходят дальше.
- Зайдем в избу-то, - предложил Макар.
- Давай зайдем. Митроша, полежи тут один, мы сейчас придем... Ты, Макар, бабе не проговорись про меня, Пресняков я - продагент.
- Будь в надёже...
Когда вошли в сенцы, Сидор заговорил снова:
- Я хочу тебя попросить отвезти его домой, мне нельзя появляться в Кривуше.
- У меня у самого горе... Только что сестру схоронил, и дочь с пути свихнулась.
- Ну как же, Макар... Нельзя такой грех на душу брать. Не отказывайся, отвези парня в Кривушу. Мне к заре надо опять в Сампуре быть. А тут я, как волк, теперь прячусь по задворкам.
- Ну чего же делать-то... Оставляй. Завтра утром отвезу. Отец-то его помер.
- Ну?
- Весной еще. И мать плохая.
- Ты ему про отца-то... нонче не говори.
Они вернулись к Митрофану, осторожно сняли с телеги, понесли в избу.
- Больница полнехонька, не оставили. Перевязали - и все, - говорил Сидор, неся Митрофана.
- Батя жив ли? - снова спросил Митрофан.
- Болеет, говорят, тяжело, - за Макара ответил Сидор. - Бог даст, все обойдется... Завтра дома будешь.
Серафима, услышав шум, проснулась.
- Кто там, Макар?
- Продагент завез раненого... Митрофана из Кривуши знаешь? Его казаки подстрелили.
- О господи, царица небесная, - засуетилась Серафима, - сколько народушка гибнет зазря.
Митрофана уложили у окна на солому, Серафима принесла ему молока.
Макар вышел проводить Сидора.
В темноте озеро сверкало сталью, какой-то настороженностью дышало все кругом: и тополя, затихшие у пруда, и едва слышные шорохи по дворам.
- Ты перекусил бы чего, - вдруг предложил Макар.
- Нет, поздно уж, надо ехать. - Сидор отвязал вожжи. - По теперешним временам кто поспехает, того и бог хранит. Мы ехали через Шмелевку... там коммунара одного подожгли. Сам-то, видать, в отъезде. Жена с детишками бегает по селу, на ночлег просится. Никто не пускает! - И Сидор зловеще усмехнулся.
- Грех, Сидор, чужой беде радоваться, - глухо сказал Макар.
- Моей беде радовались, а чего мне не порадоваться? - Сидор тяжело взобрался на телегу. - Ну, бывай, Макар, до скорой встречи. Советам каюк скоро, верь моему слову. - И зло стегнул лошадь.
3
Рассказово напоминало кочевой табор.
Десятки эвакуированных сюда из Тамбова учреждений искали пристанища. В неразберихе и суете было легко потерять главную цель своих действий, разменяться на мелочную опеку отдельных лиц, надоедливо жалующихся на всех и вся.
Комендант Укрепрайона Редзко заболел тяжелым нервным расстройством, надо было немедленно кем-то заменить его. А военспецов не так-то просто найти.
Чичканов почти не выходил из машины, лично проверял выполнение приказов штаба Укрепрайона. Некогда было ждать, пока явится вызванный работник, - лучше поехать на место, увидеть своими глазами, как действует человек на своем посту.
Направляясь в 610-й полк, который приводил в боевой порядок свои роты, Чичканов разыскал в Рассказове Бориса Васильева, земляка, профессионального революционера, не раз побывавшего в эмиграции.
Митинг состоялся у высокой железнодорожной насыпи. Выстроившийся полк стоял внизу. Чичканов и Борис Васильев вместе с командиром полка поднялись на насыпь.
