Дэвид Кинг - Битва дипломатов, или Вена, 1814
Репертуар развлечений на конгрессе был необычайно разнообразен. В том же декабре в дни рождественского поста полные залы собирали так называемые tableaux vivants, «живые картины», представления, в которых актеры, выходя на сцену, застывали в различных позах, воспроизводя хорошо известные полотна или образы. Два джентльмена — Ла Гард-Шамбона и принц де Линь — присутствовали на одном из таких спектаклей, устроенном в императорском дворце.
Они пришли пораньше и заняли в уже заполненном зале места, зарезервированные для них рядом с княгиней Марией Эстергази. Заиграли рожки и арфы, возвещая о торжественном появлении монархов. Затем в бело-золотистом бальном зале разом погасли свечи — для того чтобы внимание зрителей было полностью обращено на сцену.
Актеры-любители исполняли сюжеты из мифологии и истории. Сначала они показали «Людовика XIV, преклонившегося к ногам мадам де Лавальер», потом не очень удачно изобразили «Ипполита, отвергающего обвинения Федры в присутствии Тесея». Оркестр играл произведения Моцарта, Гайдна, других композиторов, в том числе и приемной дочери Наполеона Гортензии, побывавшей некоторое время королевой Голландии.
Кульминацией шоу был выход на сцену — «гору Олимп» — богов и богинь — Юпитера, Юноны, Марса, Минервы, Меркурия и прочих верховных существ. В роли Аполлона, известного своей необыкновенной красотой, выступал граф де Врбна. В целом он вполне походил на Аполлона, если бы ему не мешала одна маленькая деталь — усы.
Устроители спектакля убеждали графа сбрить растительность — еще никто не видел Аполлона с гусарскими усами. Это абсурд, несоответствие надо убрать, требовал постановщик. Граф де Врбна не поддавался. Пришлось вмешаться самой императрице Австрии, и только ей удалось уговорить графа «снять это неудобство», как выразилась императрица. Можно сказать, удаление усов стало первым крупным успехом дипломатии на Венском конгрессе.
Наградив исполнителей аплодисментами и криками «браво», зрители дружно отправились на бал, актеры — по-прежнему в своих костюмах. В толпе мелькали царь, император, короли, королевы, бог войны, богиня любви, Людовик XIV. Царь России, как обычно, открыл полонез и повел за собой хвост марширующих танцоров по бальному залу и прилегающим комнатам дворца. Танцующий поезд миновал Талейрана, развалившегося в кресле, испанского посланника Лабрадора и кардинала Консальви, углубившихся в беседу, лорда Каслри, облокотившегося о камин. Его брат лорд Стюарт бесцельно бродил рядом с видом павлина. Выплыв из боковой гостиной, царь и его танцоры чуть не смяли на своем пути группу дипломатов, сосредоточенно игравших в вист.
После обильного ужина бал в полночь завершился, и гости императора разъехались набираться сил для следующего дня, который обещал быть не менее многотрудным.
Страсти, вызываемые зваными ужинами и балами, к наступлению глубокой ночи обычно стихали. Но не всегда и не для всех. У некоторых участников исторического события они только начинались.
Ла Гард-Шамбона возвращался под утро домой своим привычным маршрутом вдоль городских стен и, к своему великому изумлению, встретил на пути давнего хорошего друга, почтенного принца де Линя.
— Господи, принц, что вы делаете здесь в столь неурочный час и в такой холод? — спросил озабоченно Ла Гард-Шамбона.
Принц явно был чем-то расстроен. Он пробормотал что-то про любовь, ее сладость и ее боль. Он кого-то ждал, и свидание, по всей вероятности, сорвалось.
— В вашем возрасте, — сказал принц, — они меня ждали, а теперь я их жду, и самое отвратительное то, что они не приходят.
Уязвленным принцем завладела несвойственная для него грусть. Он вдруг заговорил о старости:
— На заре жизни вы купаетесь в удовольствиях, и вам кажется, что так будет всегда. Но время идет, годы летят и насылают вам парфянские стрелы. Наступает момент, — продолжал он жаловаться, — когда во всем вас начинают настигать разочарования, краски уходят из жизни, и существование становится бесцветным, как полинявшее покрывало. Э-эх, я давно должен был привыкнуть к этому состоянию!
Принц не успокаивался и все говорил, говорил о том, что он теперь ни на что не годится и никому не нужен. А когда-то его приветствовала Мария Антуанетта, прославляла Екатерина Великая, за советами к нему обращался Казанова.
— Мое время прошло, — не переставал сетовать он. — Мой мир умер.
Попрощавшись и пожелав спокойной ночи опечаленному принцу, Л а Гард-Шамбона двинулся по направлению к дому. Но и опять он не дошел до своего жилища. Поэт-песенник повстречал еще одного старого приятеля, некоего графа Z, возвращавшегося в отель «Римский император».
Граф Z был молодым, всего двадцать один год, но очень богатым человеком. Его отец, входивший в число фаворитов Екатерины Великой, недавно скончался и оставил приличное состояние. (Не был ли это граф Завадовский?) Ла Гард-Шамбона проводил его до отеля, и, сидя в номере за рюмкой, они, обсудив вечерние приключения, договорились встретиться назавтра в полдень и отправиться верхом на лошадях в парк Пратер. Когда же Ла Гард-Шамбона пришел в назначенное время, его ждал сюрприз: в номере было темно, шторы задернуты, а граф Z все еще спал в кровати.
— Вставайте, вставайте! — начал тормошить его поэт. — Лошади готовы. Вы что, заболели?
Граф поднялся и, еле сдерживая слезы, промолвил:
— Вчера я потерял два миллиона рублей.
— Вы в своем уме? — поразился Ла Гард-Шамбона. — Или изволите шутить? Когда я уходил, вы легли в постель, и я собственноручно гасил свечи.
Граф объяснил, что после ухода Л а Гард-Шамбона к нему заявились друзья и предложили сыграть в карты. И они дулись до утра.
Ла Гард-Шамбона раздвинул шторы и увидел, что карты все еще валяются на полу.
Он решил разобраться во всем и переговорить с картежниками. Никакого результата. Л а Гард-Шамбона потом встретился с русскими делегатами, надеясь на то, что они пристыдят шулеров, обчистивших его друга. Поэт был поражен их реакцией.
— Стоит ли так волноваться из-за каких-то бумажек? — сказал ему один дипломат, имея в виду ассигнации. — Вся Европа в Вене сидит за столом, покрытым зеленым сукном. Идет игра не на деньги, а на государства. Один бросок дипломатической кости может означать потерю сотен тысяч, нет, миллионов голов. Почему бы мне не выиграть, если повезет, несколько бумажек?
Граф Z, похоже, стал первой жертвой азартных игр, разворачивавшихся на Венском конгрессе и вокруг него.
Глава 19
НЕПОРЯДОЧНОСТЬ
Ходят слухи, будто конгресс закончится 15 декабря. Не забывайте об этом ни на минуту, как делаю я.
Принц де Линь
Миротворцы окончательно рассорились из-за захвата Саксонии Пруссией, и лорд Каслри чувствовал себя путником, сбившимся с дороги. 6 декабря из офиса премьер-министра в Лондоне пришла депеша, добавившая ему головной боли.
Британское правительство узнало о непослушании министра из разных источников, в том числе из Австрии и Франции. Премьер-министр, лорд Ливерпуль приказал впредь неукоснительно следовать официальному внешнеполитическому курсу. Ему надлежало развернуться на 180 градусов и поддержать Саксонию.
В депеше лорду Каслри в назидательном и не допускающем возражений тоне указывалось и на то, чтобы он прекратил конфликтовать с союзниками Британии; прежде всего имелась в виду, конечно, Россия. Британия все еще ведет войну за Атлантическим океаном с Соединенными Штатами, напоминали Каслри из Лондона, и правительство не желает, чтобы возникла еще одна война — в Европе, тем более из-за проблем, имеющих для союзников лишь касательное значение. В письме говорилось: это правило относится ко «всем вопросам, которые до настоящего времени обсуждались в Вене».
Инструкции ставили Каслри в затруднительное положение: ему предстояло теперь тяжелое объяснение с прусским канцлером. Испытывая некоторое смущение, но тем не менее твердо Каслри заявил, что Британия отзывает свое первоначальное согласие на оккупацию Саксонии. Лондон не может мириться с этой акцией.
Гарденберг запротестовал, изумившись внезапной перемене британской позиции, назвав демарш Каслри «ударом в спину». Канцлер довольствовался тем, что у него по крайней мере имелось согласие Меттерниха. Он, наверное, забыл, каким условным и неопределенным было это «позволение». А может быть, он рассчитывал на устную, не зафиксированную на бумаге договоренность.
Канцлер Гарденберг двумя днями раньше отправил Меттерниху послание, агитируя его за прусско-австрийское сотрудничество. Форма обращения была весьма нетипичная для дипломатических контактов, но, наверно, соответствующая общему довольно фривольному духу конгресса. Гарденберг послал Меттерниху, представьте себе, целую поэму, посвященную сближению двух стран:
