Константин Писаренко - Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона
Уведомить Богдана Михайловича о том и о времени вступления России в войну (возвращение из Польши посольства Б. А. Репнина) поручили стольнику Федору Абросимовичу Лодыженскому. Ему выпала миссия того самого второго, альтернативного Матвееву, посланника. И ехать пришлось очень быстро, чтобы обе аудиенции в Чигирине разделял минимальный срок — всего шесть дней. В итоге Хмельницкий сохранил приверженность Москве, отклонив османские соблазны. Однако любой малейший шаг вспять под влиянием московских «голубей» мог разом все перечеркнуть: слишком уж долго русская сторона испытывала терпение украинской. Между тем в распоряжении мирной партии имелось пол-лета, как минимум, и Никону не стоило полагаться на русский авось.
Неронов — талантливый проповедник, темпераментный спорщик, обаятельный собеседник — не чурался политической интриги. Вспомним хотя бы эпизод 1636 г. с челобитной патриарху Иоасафу. Умел отец Иоанн, когда требовалось, изобретать нестандартные ходы. Особенно если открытому обличению чего-либо ситуация не благоприятствовала. Вот и войну с Польшей осудить публично не рискнул. Народ-то весь «за». Следовало искать окольные пути противодействия, чувствительные если не для народа, то, по крайней мере, для царя Алексея Михайловича. Заступничество за Репнина — один из вариантов — произвело желаемый эффект. Военная кампания 1653 г. не состоялась. Какая оригинальная идея сорвет вторжение в Польшу в 1654 г.? Этого Никон решил не выяснять и поспешил изолировать молодого государя от неугомонных протопопов, Неронова в первую очередь.
Отсутствие антивоенных лозунгов и протестов не позволило выслать «нижегородцев» из Москвы на вполне законных основаниях. Уроки 1632 г. Неронов усвоил хорошо. Тогда патриарх попробовал вывести соперника из себя, для чего и пригодилась жалоба муромского воеводы на Логгина, отчитавшего при свидетелях супругу градоначальника за пользование белилами, которыми, как кто-то заметил, и святые иконы пишутся. Отсюда и вывели хулу на «образ Господа нашего». Казанский протопоп на правах товарища обвиняемого надзирал за объективностью процесса. Разумеется, Никон вовсю провоцировал оппонента, а в финале отправил несчастного священника под арест. Только тщетно. Неронов не подставился, оспаривал что-либо корректно и даже на брошенное патриархом то ли в пылу прений, то ли умышленно оскорбление в адрес царя («мне де и царская помощь негодна и не надобна; да таки де на нее и плюю и сморкаю»!) отреагировал спокойно: «Владыко! Не дело говоришь! Вси святии собори и благочестивыя власти требовали благочестивых царей и князей и весь царский сигклит в помощь к себе и православной християнской вере!»
Никон потерпел поражение, но не капитулировал. В тот же день закинул вторую наживку. Митрополит Ростовский Иона на встрече с Иваном Нероновым и Ермилом, протопопом Ярославским, «умилно» завел речь о бесчестье патриархом царского имени. «Я де… хотел с места бежать», — подытожил архиерей. Этот крючок адвокат муромца заглотнул моментально. Ведь митрополит Иона — не «боголюбец», то есть свидетель — неангажированный. Двойное разоблачение — и Нероновым, и Ионой — должно открыть Алексею Михайловичу глаза на «собинного друга». Два «великих государя» рассорятся. А там, глядишь, и до опалы святейшего недалеко. Прежде чем идти к царю, Неронов посоветовался с Ванифатьевым. У духовника, похоже, затея коллеги восторга не вызвала. Тем не менее отец Иоанн отважился «возвестить» второму Романову «неподобныя словеса патриарха». И ловушка тут же захлопнулась.
По высочайшей воле собрался Священный собор. Сцену в Крестовой, где держал ответ Логгин из Мурома, видели единицы. Оттого так много значило, что скажет Иона Ростовский. А Иона принародно помялся, помялся да и выдохнул: «Патриарх Никон таких слов не говаривал!» И сколько бы потом Ермил из Ярославля или некий старец Акакий не подтверждали правду Неронова (Акакия, кстати, и не спрашивали), им, как соратникам отца Иоанна, веры, увы, не было. А главный герой, осознав, что теперь выглядит для всех клеветником, взорвался и излил ужасную тираду на виновника своего позора. Ему бы промолчать, лучше покаяться, а он припомнил и перечислил все прегрешения Никона — от жестокого обращения с подчиненными до неблагодарности Стефану Ванифатьеву и нападок на Соборное уложение 1649 г. Под конец совсем распалился и обругал всех участников собрания за потакание патриарху — «празднословцу» и «лжесоставнику». Понятно, какой вердикт вынесло обиженное духовенство. Оратора тотчас упекли под караул в Новоспасскую обитель, а к ночи вывезли за город, в Симонов монастырь.
Примечательно, что Неронов в повествовании о конфликте с патриархом датировал собственный арест 15 августа. Очевидно, это — описка, и свободу протопоп утратил 15 (25) июля. Тогда чрезвычайный собор собрался того же числа, а иск против Логгина в патриаршем дворце рассматривался либо 12 (22), либо 13 (23) июля 1653 г. В промежутке Неронов мог съездить в Коломенское, или Алексей Михайлович вернулся в Москву{52}. В общем, Никон выжил с политического Олимпа самого неудобного оппонента за три дня. Алексей Михайлович не препятствовал этому, во-первых, из солидарности с патриархом, во-вторых, из высших государственных соображений, в-третьих, ради собственной Неронова пользы. Протопопы-пацифисты покидали довоенную Москву за дисциплинарные провинности, значит, временно. В Москве военной их деятельность граничила бы с государственной изменой. А тут уж не ссылка бы им светила, а гораздо хуже. Не дай Бог, эшафот…
* * *В тюремной келье Симонова монастыря, в полном одиночестве Иван Неронов просидел семь дней. На восьмой, видимо, 23 июля (2 августа) 1653 г., протопопа доставили в Кремль. В палатах царя Бориса Годунова побили для острастки, затем в Успенском соборе новый митрополит Крутицкий Сильвестр лишил его сана. Вероятно, через десять дней, 4 (14) августа, Никон с ведома царя распорядился о месте ссылки — Вологодский уезд, Спасо-Каменный монастырь у Кубенского озера. Еще полторы недели ушло на сборы. 13 (23) августа 1653 г. изгнанник двинулся в путь, провожаемый друзьями и прихожанами. Среди прочих возле телеги до окраин столицы шагал и легендарный Аввакум. Через два столетия его восславят как «великого апостола» раскола, мужественного и несгибаемого борца за исконную русскую веру, мученика старообрядца.
Скажи это Никону кто-нибудь в 1653 г., патриарх сильно бы удивился. Кто такой Аввакум? Неприкаянный поп Рождественской церкви села Лопатино, 23 марта (2 апреля) 1652 г. по протекции Неронова поставленный протопопом Входоиерусалимско-Спасского собора Юрьева-Поволского, не прослуживший в нем и двух месяцев. Любимчик Неронова, не очень уважаемый «боголюбцами» из-за фанатичной преданности «хозяину». Царю известный, но не личными заслугами, а похвалами Неронова… Характерный штрих. После ареста отца Иоанна «нижегородцы» написали челобитную в защиту кумира. Аввакум, конечно же, участвовал в сочинении бумаги. Однако Никон велел схватить не его, а двух других персон — протопопа костромского Даниила (попа из Ярославля, в протопопы собора Пречистой Богородицы Федоровской в Костроме пожалованного того же 23 марта (2 апреля) 1652 г.) и вологжанина Семена Бебехова. Первый, похоже, челобитную подавал, второй писал. Даниила взяли под стражу сразу. Семен успел сбежать. Правда, вскоре явился с повинной.
А что же Аввакум? Любимчиком Неронова власти не заинтересовались. И ему никто не мешал явочным порядком попробовать возглавить казанский приход. Вечером 13 (23) августа он, единственный в храме протопоп, ссылаясь на прецеденты замещения им Неронова, вознамерился провести всенощную в Казанском соборе. Но подобная наглость возмутила весь казанский клир. Священники отвергли притязания выскочки, избрав своим «начальником» Петра Ананьева, сына прежнего наставника Неронова из села Кириково, родного брата будущего митрополита Суздальского Иллариона. А фавориту отца Иоанна предложили ведать тем «крылосом», которым тот управлял до тех пор. Аввакум отказался.
Кстати, бузил с горя он с самого утра. Проводив в дорогу «батьку», в приделе Казанского собора, посвященном святому Аверкию Иерапольскому, пытался подменить попа Амвросия. Произнес «полущницу», погнал пономаря бить в колокола благовест. Затем зашагал к дверям самого собора, где, стоя на паперти, внушал прохожим разные нравоучения. Наконец, вошел в храм, желая занять место учителя. Не получилось. И тогда гордый волжанин в ночь на воскресенье устроил свое, «сушильное всенощное бдение» во дворе Неронова. В пику казанцам. Переманив от них больше тридцати прихожан. Молитва в сарае! «Ананьевцы» не замедлили с отмщением, сообщив, невзирая на поздний час, о дерзкой выходке самому патриарху. Рассвет 14 (24) августа все фрондеры встретили на патриаршем дворе, откуда протопопа без всяких расспросов, зато закованным в железо, отослали в Андроньев монастырь, где в подвальной «клетушке» Аввакум протомился десять дней.
