Лилия Кузнецова - Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало
Талейран не забывал при удобных случаях польстить Николаю Петровичу Румянцеву, восхваляя в собственноручных посланиях мудрую деятельность русского дипломата, особенно восхищаясь заключенным 5 сентября 1809 года Фрихрихсгамским миром со Швецией, утвердившим за империей Александра I земли шведской Финляндии, а уважаемому министру иностранных дел через два дня доставившим звание Государственного Канцлера.
Неизвестный художник. Жозеф Фуше, герцог Отрантский, русский агент «Наташа»
«Анна Ивановна» и «Наташа» вначале поставляли весьма важные сведения, но потом поток их начал иссякать, особенно когда 3 июля 1810 года Наполеон уведомил герцога Отрантского, что больше не нуждается в его услугах. Счастье прожженного интригана, что новый министр полиции Савари, имевший титул герцога Ровиго, оказался слишком доверчив, поверив обещаниям Жозефа Фуше постараться быстро привести все передаваемые дела в идеальный порядок. Четыре дня и четыре ночи поднимался дым из трубы камина, чересчур опасные бумаги исчезли в огне, теперь разрушены системы регистрации и шифры, запутана прежде четкая нумерация, из досье исчезли имена важных доносчиков.
Но для петербургского Двора гораздо более важными представлялись теперь донесения того самого полковника Александра Ивановича Чернышева, который, как помнит внимательный читатель, лихо провернул дельце подавления угодной Александру I кандидатуры наполеоновского маршала Бернадота на шведский трон. Отчаянный резидент русской разведки в Париже ухитрился подкупить писца французского Военного министерства и стал регулярно получать от чиновника-предателя копии «наисвященнейшего документа, в котором хранилось военное счастье» страны – общую роспись войск Бонапарта по всей Европе с перечислением численности всех полков. Так уж получалось, что Наполеону подлинник сей важнейшей бумаги доставляли чуть позднее, нежели дамскому угоднику, красавцу Чернышеву.
Однако вернемся в 1808 год. 28 ноября при петербургском дворе произошло важное событие. Как вспоминали приближенные царской семьи, еще утром 28 ноября великая княжна Екатерина Павловна за завтраком шутила и смеялась над своим кузеном, страдающим поносом, но не скрывающим своих нежных чувств к обворожительной Като. А вечером собравшиеся у вдовствующей императрицы Марии Феодоровны неожиданно услышали громогласное объявление распорядителя, предварившее торжественное появление «ее императорского высочества с нареченным женихом принцем Ольденбургским». От свалившегося на него счастья, принца Георга даже посетило поэтическое вдохновение, и он после куртага записал пришедшие ему в голову тяжеловесные немецкие стихи: «Моя самая большая заслуга в том, / Что я не испугался красивейшего из своих соперников; / Благодаря чему сегодня я в радостном упоении / Могу поблагодарить его за мое будущее счастье».
В апреле 1809 года великая княжна Екатерина Павловна, ускользнув от притязаний Наполеона, стала замужней дамой, получив на свадьбу драгоценные украшения работы Франсуа Дюваля, не причисляемые к приданому: от августейшей матушки – эгрет-«ветвь» (une Branche) из жемчугов и бриллиантов, стоимостью в 11 500 рублей, а от брата-императора – модный бриллиантовый склаваж-«бахрому» в 29 775 рублей 75 копеек[220].
Однако французский император не отказался от своего желания заключить династический союз с Романовыми и теперь с удвоенной силой стал мечтать о младшей сестре упущенной прельстительницы, хотя великой княжне Анне Павловне 7 января исполнилось только четырнадцать лет.
Ф.-Г. Фюгер. Великая княжна Екатерина Павловна. 1805 г.
Особенно его притязания усилились к концу 1809 года, когда война с Австрией успешно закончилась 14 октября мирным договором в Шёнбрунне[221]. И, может быть, за ранние донесения о конкретных планах Наполеона относительно ее младшенькой дочери благодарная императрица-мать Мария Феодоровна пожаловала 18 октября всезнающему графу Николаю Петровичу Румянцеву в знак особой милости «табакерку с камеей Ея Императорского Величества»[222].
15/27 декабря Бонапарт наконец-то развелся со своей первой супругой Жозефиной Богарне. А уже на следующий день маркиз Коленкур, французский посол при петербургском дворе, официально просил у Александра I руки его младшей сестры для Наполеона, обещавшего в обмен усиление русских позиций в Польше. Растерянный самодержец написал 4 (26 н. ст.) января 1810 года любимой умнице-сестре Катиш в Тверь, что поскольку Бонапарт всерьез «положил глаз на Анну», то «мое собственное мнение состоит в том, чтобы не идти навстречу желаниям человека, причинившего нам столько неприятностей и даже вызвавшего ненависть к себе. Это лучше, чем ответить ему согласием с тяжелым сердцем»[223]. Оставалось лишь насколько возможно тянуть с ответом. Прошла неделя, вторая, третья.
Наконец 23 января/4 февраля 1810 года Александр I уведомил Коленкура, что его мать Мария Феодоровна согласна на брак, но из-за молодости невесты свадьбу можно будет провести лишь через два года. Депешу с этим ответом посол в тот же день отправил в Париж. Но пока курьер скакал со срочным донесением, Наполеон уже понял, что получит из Петербурга завуалированный отказ. А тут еще австрийцы, смертельно боявшиеся, что если русская великая княжна Анна станет супругой французского императора, могущество их древнего государства окончательно умалится, «без малейшего колебания, с величайшей и трогательной готовностью» сами предлагали родственный союз. Бонапарт так жаждал скорее жениться на эрцгерцогине Марии-Луизе, что послал в Вену маршала Бертье провести свадьбу по доверенности, согласно брачному договору, фактически списанному с контракта Людовика XVI и тоже австрийской эрцгерцогини Марии-Антуанетты. Мария-Луиза официально стала французской императрицей уже 11 марта, а настоящую свадьбу Наполеон со своей женой отпраздновал в Париже почти через месяц, 2 апреля. Обо всех перипетиях династического брака рода Бонапартов с древним домом Габсбургов регулярно в Петербург докладывала «Анна Ивановна», за что сия «дама» получила 3 000 франков.
Гравюра с работы Боссельмана. Мария-Луиза, императрица Франции
Довольный таким исходом дела самодержец пригласил маркиза Коленкура и дипломатично попросил поздравить Наполеона со сделанным выбором, поскольку не только тот хочет иметь детей, но и «вся Франция этого желает. Решение, им принятое, и есть самое предпочтительное». Тут Александр I не удержался и добавил: «Какое счастье, что возраст моей сестры нас остановил», а «медлительность, на которую вы сетовали тогда, была делом благоразумия»[224]. Тем не менее, чтобы хоть как-то насолить петербургскому Двору, злопамятный французский император отказался ратифицировать полностью подготовленный Николаем Петровичем Румянцевым договор по польским делам.
А 28 апреля 1810 года Александр I изустно указал «заплатить Дювалю по счету 423 рубля из Кабинета, за переделку перстня с портретом Его Величества, всемилостивейшее пожалованного Канцлеру Графу Румянцову». Сам счет ювелира, представленный еще 19 апреля, позволяет понять, почему же столь мала сумма оплаты? Но она складывалась лишь из стоимости двух однокаратных бриллиантов, портретной миниатюры и оценки самой работы. Остальные алмазы – и портретный камень в 4 14/32 карата, и 14 окружающих его бриллиантов в пол карата, дополненных шестнадцатью крупными розами, – были казенными. А четырьмя месяцами раньше, 21 декабря 1809 года, тот же Франсуа Дюваль переделал подобный бриллиантовый перстень для обер-гофмаршала графа Толстого, окружив портрет российского государя, скорее всего, аналогичным двойным ободком из сверкающих диамантов[225]. Если годом ранее оба царедворца успешно посодействовали великой княжне Екатерине Павловне избавиться от брака с корсиканским безбожником, волею судьбы узурпировавшего французский трон, то теперь они избавили от реальной опасности самую младшую сестру самодержца, а потому и удостоились награждением перстнями с портретом царствующего государя. Выше для придворных было только пожалование табакеркой с ликом монарха. Зато перстень не так громоздок, да и в глаза не так бросается, что для дипломата бывает немаловажным.
Жалованный портрет Александра I от августейшего властелина фельдмаршалу Гудовичу
Но и «большой» двор нуждался в услугах талантливого ювелира. Аналогичные документы (только визируемые к оплате Александром I) содержали перечни сделанных мастерской Франсуа Дюваля драгоценных украшений, жалуемых императрицей Елизаветой Алексеевной. Некоторые работы исполнялись непосредственно по повелениям царствующего монарха. Именно придворному ювелиру матушки доверил государь Александр Павлович сделать в 1812 году свой портрет для вручения Ивану Васильевичу Гудовичу (1732–1820), дослужившегося ревностными верностью и преданностью до чина фельдмаршала, дабы отметить заслуги уходящего в отставку военачальника, отдавшего служению Отечеству более полувека[226].
