Лилия Кузнецова - Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало
Только 22 ноября 1809 года ювелир отдал августейшей повелительнице готовую табакерку, отметив в счете, что переделка обошлась ему в полторы тысячи рублей, причем 200 рублей из них Дювалю пришлось отдать некоему неназванному миниатюристу за портрет монархини, прикрывавший же лик императрицы алмаз, ограненный «таблицей», был казенным.
Но как может многое сказать о человеке крошечная деталь, на которую часто даже не обращают внимания. Написав дату «22 ноября», как: «9bre 22.»[216], то есть «novembre 22», Франсуа Дюваль показал не только свое знание французского языка, но и собственную образованность. Знатоки античной истории помнили, что римляне, стремясь польстить правителям «столицы мира», втиснули между шестым месяцем июнем и следующим за ним сентябрем два месяца, в чьих названиях увековечили обожаемых правителей Юлия Цезаря и Октавиана Августа. Отныне сентябрь, обязанный своим именем «семерке»-«septas», стал в веренице из двенадцати месяцев после июля и августа лишь девятым, а следующие за ним октябрь, ноябрь и декабрь – соответственно, десятым, одиннадцатым и двенадцатым. Название последней троицы образовывали числительные «octo» – «восемь», «novem» – «девять» и «decem» – «десять», к коим прибавлялось в конце дополнение «-ber», перешедшее позднее в некоторых европейских языках в «-bre».
И вот уже с XVII века в среде образованных людей возникает мода обозначать при письме четыре последних месяца года, указывая перед «-bre» (или «-ber») лишь нужную цифру: «7bre» = сентябрь, «8bre» = октябрь, «9bre» = ноябрь, «10bre» = декабрь. Все было простенько и со вкусом: отлично свидетельствовало о немалой учености и знании латыни, а также хоть немного экономило время при скорописи. Кстати, в том счете, где наряду с табакеркой для подарка графу A.C. Строганову проходят и другие работы ювелира, именно так написаны названия месяцев последнего квартала 1809 года.
Жалованный портрет Александра I, дарованный великой княжне Екатерине Павловне на ее обручение с принцем Георгом Ольденбургским
Каждую треть года Франсуа Дюваль представлял августейшей патронессе сводные счета на различные вещи, указывая, кому те были вручены и по какому случаю. Заботливая матушка баловала свою ненаглядную дочку Екатерину прелестными украшениями, даримыми на день рождения и именины великой княжны. Чаще всего преподносились фермуары: бриллианты окружали то «бразильский рубин» (как тогда называли привозимые из далекой Южной Америки алые турмалины), то дивный, очень крупный отечественный зеленовато-голубой аквамарин, то, наоборот, большой бриллиант окаймляли алмазы огранки «роза». В 1808 году Катрин получила от августейшей маменьки красивую «стрелу» из изумрудов и бриллиантов, а также очаровательные бриллиантовые серьги с четырьмя большими жемчужинами.
О.А. Кипренский. Принц Георг Ольденбургский. 1811 г.
А вскоре, во время пребывания прусских короля и королевы в гостеприимном Петербурге, 1/13 января 1809 года состоялось торжественное обручение принцессы с герцогом Петром-Фридрихом-Георгом Голштейн-Ольденбургским, сложное имя которого в России быстро переиначили в Георгия Петровича.
На пальчике сговоренной невесты красовался перстень с солитером в 18 тысяч рублей, а на груди ее жениха ослепительно сверкали бриллиантовые знаки высших русских орденов: Св. Андрея Первозванного и Св. Александра Невского.
Однако больше всего взгляды присутствовавших при торжественной церемонии приковывал медальон на груди обворожительной нареченной, пожалованный ей от венценосного брата: из-под громадного плоского бриллианта в 34 карата, «размером с франк», виднелся лик любезного самодержца. Фантастической была и цена сказочного медальона – 88 842 руб.[217]
Великая княгиня чрезвычайно ценила это пожалование. Даже выйдя после кончины Георга Ольденбургского вторично замуж и став королевой Вюртембергской, Екатерина Павловна не забыла в написанном ею в июне 1817 года завещании, специальной статьей оговорить переход «портрета нашего возлюбленного брата, императора российского Александра, украшенного большим бриллиантом», к своему старшему сыну от первого брака, принцу-тезке венценосного дяди Александру (Фридриху-Павлу-Александру) Шлезвиг-Гольштейн-Ольденбургскому. Мало того. Сия драгоценная памятная вещь становилась даже не фамильной, переходящей к старшему в роде, а государственной. Ее, отныне неотчуждаемую, обязаны были по воле первоначальной владелицы выставлять при дворе герцогства Ольденбургского на обозрение желающим.
Неизвестный художник начала XIX в. Портрет великой княгини Екатерины Павловны, королевы Вюртембергской
Поскольку первенец великой княгини Екатерины Павловны, дожив лишь до девятнадцати лет, скончался неженатым, то с 1829 года бесценная реликвия перешла к его младшему брату, принцу Фридриху-Константину-Петру Шлезвиг-Гольштейн-Ольденбургскому (1812–1881), вскоре переехавшему на родину матери по приглашению августейшего дядюшки, императора Николая I[218]. Младший отпрыск Георга Ольденбургского, называемый теперь на русский лад «Петром Георгиевичем», столь много и достойно трудился на благо нового Отечества, зачастую тратя собственные средства на нужды просвещения, что благодарные россияне в 1889 году воздвигли на Литейном проспекте в Санкт-Петербурге памятник герцогу, выбив на постаменте слова: «Просвещенному благотворителю». Женился Петр Георгиевич на принцессе Терезе Нассауской (1817–1871), и от этого брака пошло потомство этой русской ветви герцогов Ольденбургских.
Драгоценный медальон с портретом Александра I впоследствии оказался у внука герцога Петра Георгиевича, принца Петра Александровича Ольденбургского (1868–1924), ставшего супругом великой княжны Ольги, дочери императора Александра III. Брак оказался неудачным, и в конце 1915 года был с разрешения царя Николая II расторгнут. Великая княгиня Ольга Александровна утратила все свои остававшиеся в Петербурге бриллианты в революционные годы. Неясно, успел ли ее экс-супруг вывезти фамильные драгоценности за границу, а поэтому судьба жалованного портрета Александра I, некогда исполненного Франсуа Дювалем, к сожалению, неизвестна.
Перстень канцлера с портретом императора под алмазом за проделки «Анны Ивановны» и «Наташи»
Вдовствующая императрица, когда прошли свадебные торжества, решила вознаградить за верную службу усердных царедворцев, внесших немалый вклад, чтобы ее дочь Екатерина избежала опасности стать второй супругой Наполеона, ненавистного дерзкого узурпатора древнего престола «наихристианнейших» французских королей. Перстни со своим портретом в 3800 и 3850 рублей матушка новоиспеченной супруги герцога Ольденбургского пожаловала «Министру иностранных дел графу Румянцову» и «Гофмаршалу Графу Толстому»[219].
Награды именно этим придворным были даны не случайно. Мария Феодоровна не ошибалась. Такая угроза действительно существовала, ибо еще в 1807 году, на Тильзитском свидании российский самодержец предложил Наполеону выдать свою любимую красавицу-сестру за Жерома Бонапарта. Однако сам повелитель французов счел такую партию для братца, которого он сделал Вестфальским королем, чересчур хорошей, и тот женился на принцессе Екатерине Вюртембергской, кузине Александра I. Сам же Наполеон, став счастливым отцом детей от своих возлюбленных, теперь неотвязно раздумывал о появлении на свет законного наследника. Нужно только развестись с Жозефиной и связать себя узами брака с какой-либо принцессой, связанной узами родства с древнейшими европейскими владетельными домами, да к тому же способной обеспечить рождение потомства, дабы дать начало новой династии. Все больше он склонялся к женитьбе на сестре русского государя. А чтобы оградить себя от возможных соперников, даже запретил покорным ему королям Баварии и Вюртемберга предлагать их родным свои руку и сердце русской высокородной принцессе.
Действительно, у великой княжны, единодушно именуемой «красой России», отбою не было от претендентов в мужья. Сначала сватался было кузен Евгений Вюртембергский, затем долго и упорно добивался ее расположения баварский кронпринц Людвиг, потом прусский принц Генрих и австрийские эрцгерцоги Фердинанд и Иоганн, а также Леопольд Саксен-Кобургский.
Правда, сама честолюбивая и умная принцесса мечтала заполучить в мужья австрийского императора Франца I, когда тот неожиданно овдовел 3 апреля 1807 года, ибо при родах тринадцатого ребенка скончалась его вторая супруга Мария-Терезия Неаполитанская. Александр I, знавший своего союзника не понаслышке, пробовал отговорить Катрин от задуманного. Мало того, что Франц старше в два раза, он еще и неопрятный грязнуля, плешивый безвольный урод, слабак телом и душой, да к тому же такой трус, что, боясь скакать на лошади галопом, требует, чтобы ее вели (как было при Аустерлице) под уздцы. Но Катиш, как ее называли родные, только смеялась: Франца можно и помыть, а идеальный красавец Адонис ей и не нужен, глупость же, угрюмость и косноязычие тоже можно при большом желании исправить. Однако император бывшей Священной Римской империи предпочел уже 6 января 1808 года взять в жены черноокую кузину Марию-Людовику д’Эсте Моденскую, а вдобавок запретил своим младшим братьям и думать об обворожительной русской княжне.
