Игорь Морозов - Праздничная культура Вологодского края
Во многих местах входящих в избу наряжонок встречали специальными песнями. «Как нарядихами придём в другую волость, так они песни нам пели, стрицяли с песнями как нарядих. Заинькой пели («Заинько по сенецькам гуляй таки гуляй!»): от прибежат да там народ сидат, да вот захватяцца руками, да вот пляшут около них, а они и поют, и мы поём вместе» (д. Кошево). «Прибегаем наредихами — вот тут народ, сидят. Дак от мы приходим, они встают — нам руку подают, здраствуицця. Мы пляшем, поём, они стоят, подпевают» (д. Калитинская). Нередко каждый из присутствовавших обязательно должен был поприветствовать пришедших нарядих. Так, в д. Дудинская игра «Заюшко» завершалась словами: «Заюшко, попытайся у ворот, / Серенькой, да поздоровайся!» — после чего все по очереди подходили к наряжухам и, взяв их за обе руки, говорили: «Здравствуйте!»
Во многих деревнях Верховажского и Тотемского районов каждый из пришедших наряжонок непременно выполнял несколько фигур пляски или хоровода с присутствующими в избе девушками. Церемония очень напоминала хороводную наборную игру, при которой «женихами» были ряженые. Сами ряженые, обычно пели короткие плясовые песенки.
К страшным наряжухам относились также «старики». Их костюм кроме вывернутого наизнанку полушубка мог включать привязанные к поясу или к шее старые лапти, пучки мятого, но не чесанного льна; на голову надевали берестяные туески, корзины, горшки или даже чугуны. Очень распространенными дополнениями к наряду были различные смеховые эротические элементы, возможно, привнесенные в более позднее время из нарядов свадебных ряженых, например, коровий колокольчик (колоколо) на шее, в руках или между ног (его подвешивали и к одежде — спереди или сзади), морковка или заячья лапка — символы плодородия, половой потенции. Иногда на шею вешали шаркуны — связку лошадиных бубенцов, которые некогда, видимо, помимо своеобразного «аккомпанемента» при пляске, выполняли защитную, отпугивающую нечистую силу функцию. Вероятно как замену колокольцев можно рассматривать подвешивавшиеся к одежде картофелины, луковицы, пришивавшиеся к рукавам «для басоты».
Действия стариков не отличались особым разнообразием, хотя встречаются упоминания об участии стариков в различных сценках ряженых. Одну из таких сценок, предшествовавшую игре «в женитьбу», описал крестьянин из д. Ягрыш в конце прошлого века. «Часу во втором-третьем приходили ряженые — «старички». Приходило ряженых двое, трое, много — четверо. Между ними всегда бывали «старик» и «старуха». На «старике» одежда — вывороченная шуба или кафтан; на лицо надета маска из бересты, с выведенными углем бровями, с бородой из кудели и с пришитым носом тоже из бересты. На спине у «старика» горб, но такой большой, что его можно принять скорее за котомку. На «старухе» — старый холщовый красильник; лицо закрыто тряпкой, и, кроме того, выпачкано сажей, к спине тоже приделан горб.
Сначала «старички» пугали своим нарядом девушек и нас, детей, а затем начинали «представление».
Обыкновенно изображали, что умерла «старуха». «Старик» плакал, говорил, какая у него жена была хорошая… «Старуху» вспрыскивали водой. Она, как бы очнувшись, вскакивала, наступало общее веселье «старичков» и пляска. «Старуха» рассказывала сон, который она видела во время «умертвия». Иногда рассказывала очень гладко и увлекательно.
На радости «старички» начинали «варить пиво», что всегда изображалось до мельчайших подробностей…
По кончают «варки пива», «старички» брали на себя обязанности женачей и начиналась «женитьба». После игры ряженые уходили и игрище прекращалось».
К концу XIX века на наиболее архаические и менее сохранившиеся мотивы (обход домов о благопожеланиями хозяевам, стремление быть не узнанными и стремление хозяев узнать пришедших, умирание и воскрешение и др.) наложились мотивы и верования, связанные с народным представлением о роли «убогих старцев», «калик перехожих». На Руси издавна утвердилось отношение к нищим и «каликам», как к «божьим людям», посланцам Бога на земле. Не случайно поэтому, что в некоторых легендах Бог или Иисус Христос появляются перед людьми в образе нищего странника. Те, кто не внимает его смиренной просьбе о подаянии или ночлеге, обязательно бывают наказаны за жестокосердие и скупость. Такого рода легенды формировали народное отношение к убогим скитальцам, в частности, осуждение тех, кто отказывается подать милостыню и пустить на ночлег странника. Приход группы ряженых — старцев — это еще и испытание добродетельности хозяев с точки зрения традиционной морали, искус на щедрость и гостеприимство, хотя размер и качество подаяния во время обхода ряженых, как правило, во внимание не принимались и носили часто символический характер.
В 20-30-е годы нашего века группа ряженых-стариков практически не отличалась по наряду и действиям от ряженых-нищих, хотя во многих деревнях оба типа масок продолжали существовать. Различие между этими персонажами можно уловить на примере вепсских ряженых («чудаков», «чудивок», «чудилок»), которые сохраняют немало архаических черт. Чудаки также рядились стариками и нищими. Придя в дом, старики плясали все вместе (дробили «русского» или плясали «по кругу»), а хозяева подыгрывали им на гармошке или постукивая палочками по заслонке. Старики обращались друг к другу, к хозяевам дома, говоря при этом измененными голосами, просили стопочку водки, чайку, и им обычно не отказывали. Приставать к чудикам, поднимать платок, наброшенный ими на лицо, запрещалось.
Нищие в Шимозере — сгорбленные, с надвинутым на глаза платком или в берестяных масках, с корзиной в руке — никогда не плясали, а лишь, зайдя в дом, просили у хозяев измененным голосом милостыню: «Ankad milostin!» — им подавали разных кусков, они благодарили и шли в следующий дом.
Святочные старики, как правилб, либо молчали, либо говорили «по-кудесьи». Например, в д. Паршино ряженые-»старухи» плясали под глубокий горловой звук: «О-о-о!» В д. Юркинская они брали в рот маленькую картофелину и о чем-нибудь говорили между собой («куда-то пойдем», «что-то сделаем»), подкрепляя свои намерения соответствующей жестикуляцией, которая в большинстве случаев и была их «основным языком». В д. Пяжелка кудеса (в том числе нищие и старики) также разговаривали о хозяевами и друг с другом сдавленным горловым голосом — просили поиграть для них, сплясать с ними, закурить и т. п.
Попытки остановить озорство ряженых, сдернуть с их лица платок были небезопасны. Скажем, в д. Бурцевская старики оборонялись от слишком любопытных шилом, в д. Малыгинская специально припасенными для этого камнями, обернутыми в тряпицу; чаще же в ход шли бадоги.
КРАСИВЫЕ КУДЕСА (Кирил., Белоз., Вашк.):, БАСКИЕ НАРЯДИХИ, НАРЯДИХИ, НАРЯЖУХИ (Верхов., Тарн,), ВОРЯЖОНКИ (У.-Куб., Кирил., Тот., Сямж.). В святки у девушек появлялось гораздо больше возможностей показать себя с наилучшей стороны перед женихами и их родней, ведь игрища привлекали множество зрителей, которые приходили для того, чтобы присмотреть себе жену или невестку. Но, кроме того, собравшись вместе, иногда довольно большой группой, девушки и сами обходили дома как своих односельчан, так и жителей соседних деревень. Среди них порой были и парни-гармонисты, также переодетые в женский наряд (д. Крохалево).
Отправляясь в такие обходы, надевали свои самые лучине наряды, отчего этих ряженых и называли обычно баскими, красивыми или наряжухами, наредихами, воряжонками. Иногда такого рода ряженых противопоставляли страшным (ряженым в зверей и нечисть), причем одно и то же слово в разных районах и даже деревнях могло обозначать и то, другое. Например, наряжухами в одних случаях, наоборот страшных наряжонок в противоположность красивым, а в других случаях, противопоставляли наряжух кулерам, то есть страшным наряжонкам. В Верховажье можно встретить и противопоставление наряжух («красивых») наряжонкам («страшным»).
Кроме желания привлечь к себе внимание, показавшись в праздничных, красивых (баских) нарядах, участницы обхода преследовали и сугубо практическую цель: своими собственными глазами увидеть семью и достаток своих возможных женихов, особенно если они были из других деревень. «Девки пойдут, набасяцца кудесом и идут в другу деревню посмотреть, какой дом у дроли» (д. Лучевник). Любопытство, для которого не были преградой даже суровые рождественские морозы, заводило порой воряжонок в деревни, отдаленные от их собственной на 10–15 км. Причем лошадей для этого использовали довольно редко, что подчеркивается и устойчивыми формулами типа: наряжухами бегать, воряжонками или красивыми ходить. Навещали обычно те деревни, с которыми существовали давние устойчивые связи, например, перегащивание во время свозов или в летние праздники. Часто указывают и на временную ограниченность подобных обходов: басками обычно ходили в первую неделю святок, до Нового года.
