Сергей Цветков - Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега
Итоги славянской колонизации Европы
С освоением славянами Северо-Западной, Южной и Восточной Европы закончилась эпоха Великого переселения народов. Европа обрела новое этнокультурное обличье и политические формы. Античные народы, создавшие блестящую средиземноморскую цивилизацию, в большинстве своем разделили ее участь, сойдя с исторической сцены. На смену им пришли варварские племена, у которых не было истории, но которым принадлежало будущее.
По понятным причинам наибольшее впечатление на современников произвело падение Западной Римской империи, чье разрушение стало залогом обновления европейского Запада. Однако не меньшего изумления заслуживают перемены, происшедшие в Восточной и Южной Европе, где к началу IX в. повсеместно и разом зазвучала славянская речь. Немного позже польский хронист, так называемый Галл Аноним, обозревая славянские земли, восхищенно напишет: «Земля славянская… тянется от сарматов, которые называются и гетами, до Дании и Саксонии, от Фракии через Венгрию, некогда захваченную гуннами, называемыми также венграми, спускаясь через Каринтию, кончается у Баварии, на юге же возле Средиземного моря, отклонившись от Эпира, через Далмацию, Хорватию и Истрию ограничена пределами Адриатического моря и отделяется от Италии там, где находятся Венеция и Аквилея». Эта земля, окруженная враждебными народами, по его словам, «никогда, однако, не была никем полностью покорена. Это край, где воздух целителен, пашня плодородна, леса изобилуют медом, воды — рыбой, где воины бесстрашны, крестьяне трудолюбивы, кони выносливы».
Столь быстрая колонизация такого огромного пространства, сопровождавшаяся полной ассимиляцией проживавших на ней народов, зачастую стоявших на более высоком культурном уровне, была событием не менее впечатляющим и значимым, чем заселение германцами Италии и западноримских провинций. Отныне деление Европы на север и юг, на варварство и цивилизацию, сменилось разделением на запад и восток, а главным геополитическим фактором ее развития сделалось противостояние и взаимодействие романо-германского и славянского миров. С другой стороны, в лице славян Европа обрела народ, который оградил ее от непрерывного наплыва кочевых орд с востока; и этот народ не только встал на пути разрушительного потока, но и смело двинулся навстречу ему. Вместе со славянами в лесную глушь и степное безбрежье Восточной Европы, где царил мертвенный застой или в бессмысленном кружении, сменяя друг друга, проносились кочевые вихри, пришла История.
В своем внутриплеменном развитии славяне к началу IX в. прошли немалый путь. Из безликой этнографической массы, населявшей некогда заброшенную часть античной ойкумены, они выделились в самостоятельную народность, одну из крупнейших этнических группировок Европы, которая с первых же шагов на историческом поприще предприняла попытки государственного оформления своего национального бытия.
Начиная с VII в. обозначились первые признаки внутривидового расслоения славянства на западную, южную и восточную ветви. На протяжении следующего столетия единый поток славянской истории под влиянием местных условий разделился окончательно, так что примерно с этого времени мы можем говорить о начале истории русского народа.
Глава 5
СОСЕДИ ВОСТОЧНЫХ СЛАВЯН
Финны
Во время расселения по Восточно-Европейской равнине в VI–IX вв. славяне наиболее тесно взаимодействовали с тремя этническими группами — финнами, балтами и хазарами.
Осев в бассейнах Волги, Оки, Ильменского и Онежского озер, славяне оказались среди туземного населения этих земель — финно-пермских племен: вотяков (удмуртов), коми, мари, мордвы, карелы, эстов, суоми и др.; угорские народности, то есть мадьяры, вогулы и остяки до рубежа IX–X вв. не были затронуты славянской колонизацией. Западной границей тогдашнего финского ареала был Финский залив, южной — Средняя Волга.
Финны были, наверное, самым отсталым народом античной Европы. Первые сведения о прибалтийско-финских народностях — эстиях и феннах (предках эстонцев, саамов, лопарей, лапландцев) — содержит Тацитова «Германия». Описывая племя эстиев, римский историк указывал на то, что «меч у них — редкость; употребляют же они чаще всего дреколье». О феннах Тацит пишет следующее: «У феннов — поразительная дикость, жалкое убожество; у них нет ни оборонительного оружия, ни лошадей, ни постоянного крова над головой; их пища — трава, одежда — шкуры, ложе — земля; все свои упования они возлагают на стрелы, на которые, из-за недостатка в железе, насаживают костяной наконечник. Та же охота доставляет пропитание как мужчинам, так и женщинам; ведь они повсюду сопровождают своих мужей и притязают на свою долю добычи. И у малых детей нет другого убежища от дикого зверя и непогоды, кроме кое-как сплетенного из ветвей и доставляющего им укрытие шалаша; сюда же возвращаются фенны зрелого возраста, здесь же пристанище престарелых. Но они считают это более счастливым уделом, чем изнурять себя работою в поле и трудиться над постройкой домов и неустанно думать, переходя от надежды к отчаянию, о своем и чужом имуществе: беспечные по отношению к людям, беспечные по отношению к божествам, они достигли самого трудного — не испытывать нужды даже в желаниях».
Описание Тацита содержит многие стереотипы, свойственные «цивилизованному человеку»[79], но в целом оно довольно верно определяет культурный уровень финских племен начала н. э. Финское жилище того времени представляло собой полуземлянку с односкатной деревянной крышей, которая зимой покрывалась землей, чтобы сохранить тепло внутри дома. Каменный очаг топился по-черному. Наряду с сельскими поселениями у финнов существовали городища, как, например, Дьяковское городище на берегу Москвы-реки, в 8 километрах южнее Москвы. Оно обнесено земляным валом и рвом, внутри его обнаружено большое количество керамики, обтесанных камней, веретен, ножей, серпов, рыболовных крючков, наконечников стрел и прочих орудий и бытовых изделий. Однако финские городища были скорее капищами, чем крепостями; во время религиозных церемоний там происходила меновая торговля.
В эпоху поздней Античности и раннего Средневековья финны во многом преодолели ту стадию развития, на которой застал их Тацит. Анализ заимствованных слов в финских языках показывает, что основную цивилизаторскую роль сыграло соседство финнов с ираноязычными народами. Именно благодаря сарматам финские племена Поволжья познакомились с металлами, началами земледелия и скотоводства. Однако охота и рыболовство все еще решительно преобладали над сельским хозяйством. Рыба была основной пищей финских племен, а добыча меха позволяла им поддерживать торговые контакты с более цивилизованными средневековыми народами — населением Южной Балтики, волжскими булгарами, хазарами, арабами, приобретая у них металлические орудия, оружие и украшения. В соответствии с преобладавшими видами экономической деятельности, финские племена занимали главным образом низменные, болотистые пространства русского Северо-Востока[80], тогда как славяне — возвышенные, сухие и хлебородные.
Для похоронной обрядности финнов была характерна ингумация: труп умершего сородича предавали земле, предварительно завернув в бересту; под влиянием сарматов, балтов и славян кое-где начало практиковаться трупосожжение. Погребальный инвентарь, как правило, ограничивался горшком с пищей, что свидетельствует о довольно примитивных представлениях финских племен о загробной жизни. Действительно, язычество финнов отличалось самым грубым идолопоклонством и было близко к сибирскому шаманизму. Низкая материальная обеспеченность и ненадежность природных условий существования приводила к повсеместному поклонению темным силам, с целью задобрить их и нейтрализовать враждебное воздействие на человеческий мир. Но даже этот первобытный анимизм все еще соседствовал с еще более архаичным поклонением неодушевленным предметам — камням, деревьям, источникам. Туманное представление о Высшем Существе олицетворялось в фигуре антропоморфного идола, которого пермяки называли Ен, черемисы — Юма, а западные финны — Юмала. Это божество порождало прежде всего чувство подавленности и страха и требовало человеческих жертвоприношений. Необходимость задабривания многочисленных духов и демонов зла способствовало выработке весьма изощренной магической практики. Финские колдуны и чародеи считались среди соседних народов виртуозами своего дела; викинги опасались их магической силы, а датский хронист Саксон Грамматик восхвалял их искусство волхвования.
Даже торговля была обставлена магическим ритуалом, своеобразной сакральной гигиеной, при помощи которой финны ограждали себя от зловредного влияния иноплеменных купцов. Арабский путешественник XII в. Абу Хамид аль-Гарнати рассказывает, что меновая торговля у племени югра происходила следующим образом: купцы приходили к месту, на котором росло «огромное дерево… И приносят с собой товары, и кладет [каждый] купец свое имущество отдельно, и делает на нем знак, и уходит; затем после этого возвращаются и находят товар, который нужен в их стране. И каждый человек находит около своего товара что-нибудь из тех вещей; если он согласен, то берет это, а если нет, забирает свои вещи и оставляет другие, и не бывает обмана. И не знают, кто такие те, у кого они покупают эти товары». Югра, по словам другого арабского писателя Марвази, «народ дикий, обитают в чащах, не имеют сношений с людьми, боятся зла от них».
