Ларри Коллинз - О, Иерусалим!
— Ҳагана послала автоколонну в Кфар-Эцион вопреки советам англичан, — заявили они, — пусть она сама расхлёбывает эту кашу и отвечает за последствия своей кровожадности.
Рабби Исаак Герцог, уроженец Дублина, главный раввин Палестины, нарушил святость субботы, поднял телефонную трубку и лично позвонил сэру Алану Каннингхему, Верховному комиссару Палестины. Сын главного раввина Вивиан Герцог, бывший офицер британской армии, носился из одного кабинета в другой, умоляя своих бывших товарищей по оружию спасти сто восемьдесят мужчин и женщин в Неби-Даниэле от резни.
Главнокомандующий британскими вооружёнными силами в Палестине сэр Гордон Макмиллан и его заместитель бригадный генерал Джонс были в это время в Афинах на какой-то конференции. Полковник Джордж У. Харпер, командир Саффолкского полка, который и раньше не раз оказывал услуги Ҳагане, взял подразделение солдат и попытался в сумерках пробиться к Неби-Даниэлю, но наткнулся на арабские мины и двигаться дальше не рискнул.
Осаждённые были брошены на произвол судьбы. Положение становилось всё тяжелее. Потери росли, медикаменты кончились. Евреи отразили попытку арабов взорвать дом, и тем пришлось отступить за линию еврейских бронемашин. Арабы ждали утра для решительной атаки.
Ранним ясным весенним утром над крышами Иерусалима раздались радостные звуки, заглушившие на мгновение отголоски перестрелки на холмах Иудеи. По вековой традиции колокола иерусалимских церквей вновь возвестили о чуде: о том, как Иисус восстал из гроба в саду Иосифа Аримафейского.
Контраст между обетом Иисусовой жертвы и жестокой реальностью ничуть не повлиял на ход торжественной литургии.
Предшествуемый дьяконом, который нёс массивный серебряный крест, греческо-латинский патриарх вёл традиционное шествие прелатов и знати по сумрачным переходам церкви Гроба Господня к выложенной мрамором часовне с могилой Иисуса.
Прямой и торжественный, полный сознания того, что он участвует в этой церемонии в последний раз, шествовал окружной комиссар Джеймс Поллок во главе дипломатического корпуса. В его кармане лежала телеграмма: ещё один призыв к ООН послать в город международные полицейские силы. Её вручили Поллоку главы христианских общин Иерусалима — армянской, коптской, греческой и римско-католической.
«Впервые в истории. — подумал Поллок не без сарказма, — они о чем-то договорились».
Процессия остановилась перед могилой. Патриарх склонился над ней и торжественно провозгласил: «Христос воскрес!» — «Воистину воскрес!» — отозвались голоса в процессии.
«Аллилуйя, мир на земле и во человецех благоволение!» Ещё одно пасхальное воскресенье пришло в Иерусалим.
Но у врат Иерусалима мира не было. Радиодонесения, прибывавшие в город из дома у Неби-Даниэля, становились всё тревожнее и реже: батареи передатчика иссякали. Измученные голодом, жарой и бессонницей, защитники дома перебегали от одной огневой точки к другой, перешагивая через убитых и раненых. Ярость арабских атак усиливалась. Арабы тоже сутки ничего не ели и страдали от жажды. Но они были уверены в победе. В 10 часов утра сотни атакующих под прикрытием дымовой завесы вновь начали продвигаться к дому. В это же время печальное известие достигло осаждённых: второе британское подразделение, шедшее на выручку, остановилось.
На этот раз полковник Харпер решил договориться с арабами о капитуляции осаждённых. Дело могло обойтись весьма дорого.
Связавшись по радио с муфтием в Каире, Иркат потребовал, чтобы все находившиеся в доме были переданы ему в качестве военнопленных. Англичане отказались. В конце концов англичане и арабы пришли к соглашению, которое пришлось принять и Еврейскому агентству. Чтобы спасти людей, Шалтиэль должен был отдать арабам все драгоценные машины и всё оружие, остававшееся у осаждённых.
Полковник Харпер приказал колонне бронетранспортёров и грузовиков, возглавляемой броневиком, начать продвижение.
Позади шли санитарные машины Красного Креста.
Перестрелка у Неби-Даниэль продолжалась. Когда британская колонна прошла поворот, Жак де Ренье, представитель Красного Креста, увидел «маленький дом, стоявший в одиночестве посреди ада». На дороге к дому — «обломки разбитых почерневших автомашин и обгоревшие трупы с отрезанными головами и половыми органами».
Конец наступил быстро. Харпер разъяснил командиру Ҳаганы условия капитуляции и дал ему три минуты на подготовку отряда к сдаче. Арабы уже начали спускаться с холма, чтобы не упустить зрелища. Кто-то в осаждённом доме разбил радиоаппарат и выбросил в колодец затворы от пулемётов.
Затем первый из осаждённых, жмурясь от яркого солнца, весь покрытый грязью и копотью, вышел из дома. За ним быстро последовали остальные, бросая оружие к ногам Харпера. Арабы с шумным одобрением смотрели на растущую груду трофеев.
Когда последний из 13 убитых и 40 раненых был вынесен из дома, Харпер повернулся к Иркату.
— Это всё ваше, — сказал он.
Меньше чем через час машины с уцелевшими бойцами достигли Иерусалима. Увидев взволнованные лица встречавших, которые столпились у южного въезда в город, люди в первом грузовике запели. Песню подхватили, и звуки её эхом отдались по всему городу. Вернувшись после тяжёлого поражения, бойцы Ҳаганы приветствовали испуганных жителей Иерусалима еврейским гимном «Ҳа-Тиква» — песней надежды.
Поздним вечером усталый юноша вошёл в дом Беньямина Голани.
Это был его зять Моше, которому 36 часов тому назад Голани дал свой призовой парабеллум. «Оружие пропало, — сказал Моше с грустью, но арабам не удастся использовать его против Кфар-Эциона». Моше достал из кармана металлический предмет и торжественно вручил его тестю. Это был затвор парабеллума.
Перед Давидом Бен-Гурионом сидели Игаэль Ядин, приказавший провести Кфар-Эционскую операцию, и Михаэль Шахам, командовавший ею. В эти последние дни марта 1948 года лидерам ещё не родившегося еврейского государства было отчего впасть в отчаяние. Арабы выигрывали битву за дороги.
Северу Палестины угрожала Освободительная армия Фаузи эль Каукджи. Абдул Кадер Хусейни умело руководил арабской партизанской войной и был близок к осуществлению своей угрозы — задушить Иерусалим. Через Баб-эль-Вад больше не могла прорваться ни одна машина; было сделано уже три неудачных попытки: одна небольшая колонна была полностью уничтожена, две другие — покрупнее — вынуждены были повернуть назад. Шестая часть ишува была отрезана от своих соотечественников и стояла перед угрозой голодной смерти.
Давид Бен-Гурион считал, что Иерусалим — это ключ к победе.
Поражение в Неби-Даниэле и успешное блокирование Абдулом Кадером Иерусалимской дороги поставило город в столь тяжёлое положение, что требовались срочные меры для его спасения.
— Верховный комиссар Палестины, — сказал Бен-Гурион сидевшим перед ним Ядину и Шахаму, — дал нам торжественное обещание не допустить блокады Иерусалима. Он не смог сдержать своего слова. Теперь на нас лежит обязанность восстановить сообщение с Иерусалимом.
Ядин предложил план, который по своей дерзости и фантастичности превосходил всё, к чему привыкла Ҳагана. Для осуществления этого плана требовалось четыреста человек — больше, чем Ҳагана когда-либо использовала в одной операции.
— Четыреста человек? — взорвался Бен-Гурион. — Что это даст? Арабы понимают, насколько важен Иерусалим, а ты, видимо, нет. Они знают, что если они возьмут Иерусалим в тиски и погубят сто тысяч тамошних евреев, для нас всё будет кончено — наше государство погибнет, не успев родиться. Разве какие-то четыре сотни людей могут спасти Иерусалим?
И он приказал Ядину немедленно связаться с командованием Ҳаганы в Тель-Авиве и совместно разработать дельный план спасения Иерусалима. Когда Ядин и Шахам ушли, Бен-Гурион сел за стол и написал текст депеши Эҳуду Авриэлю, уехавшему четыре месяца назад в Европу закупать оружие. Сейчас ишув, как никогда, нуждался в этом оружии; в радиограмме, которую Бен-Гурион послал Эҳуду Авриэлю с помощью передатчика «Шошана», не было заметно и следа тех тёплых чувств, которые еврейский лидер всегда питал к молодому сионисту: «Твоё оружие не спасёт Иерусалим, пока оно в Праге. Любым способом как можно скорее доставь его в Палестину».
19. Зубами держитесь за Иерусалим
Командиры Ҳаганы по одному собирались в небольшом кабинете на втором этаже здания на бульваре Керен Кайемет, где тремя годами ранее Бен-Гурион принимал американского дипломата, направлявшегося домой из Ялты. Каждому входящему Поля Бен-Гурион подавала чай. Когда все были в сборе и заняли свои места, Бен-Гурион заявил:
