Николас Пиледжи - Славные парни. Жизнь в семье мафии
У нас никогда не кончалась выпивка, потому что шесть дней в неделю шесть вертухаев приносили нам спиртное. В зависимости от желаний и ширины кармана жизнь могла быть вполне сносной. Поли поставил меня распоряжаться деньгами.
В комнате у нас всегда хранилось две-три тысячи. Когда деньги заканчивались, я сообщал ему, и сразу вслед за этим кто-то из парней приходил на свидание с пачкой зеленых.
В первый год Карен вместе с детьми навещали меня каждые выходные. Как и все остальные жены, Карен проносила еду и вино. Мы сдвигали вместе столы в комнате посещений и устраивали небольшую пирушку.
В тюрьму ничего не разрешалось проносить, но стоило оказаться в комнате посещений, как могли было есть и пить все, что угодно, потягивая спиртное из кофейной чашки.
Мы проводили наши дни, работая, посещая реабилитационные программы и школу, собирались на обеды и отдыхали. Почти каждый работал, поскольку, таким образом, уменьшал свой срок тюремного заключения и мог надеяться на благосклонность комиссии по досрочному освобождению.
Тем не менее, были и те, кто не работал. В основном те, что мотали длительный срок или не имели шансов на досрочное освобождение. Они понимали, что как ни вкалывай, все равно придется отсидеть по полной.
Такие парни просто сидели в камерах и тянули срок. Джонни никогда не работал. Он проводил все свое время в кабинете священника или встречался с адвокатами.
Дио получил такое длительное тюремное заключение за то, что изувечил лицо Виктора Ризела, что у него не было никаких шансов на амнистию или досрочное освобождение. Он тратил все свое время, пытаясь обжаловать приговор. Но все впустую. Большинство мафиози работали.
Даже Поли работал. В его обязанности входило менять кассеты с музыкой, которая проигрывали по тюремному радио. Но в действительности сам Поли не работал. За него работали другие, а рабочие дни засчитывались ему.
Чем Полли действительно занимался, так это собирал электрические печки. Он был просто гением по сборке печей. Поскольку готовить в комнатах запрещалось, детали печек для Поли проносили тайно.
Из автомастерской ему приносили металлические коробки, в которые он вставлял провода и изоляцию. Если ты был нормальным парнем, то Полли делал для тебя печку. Парни с гордостью готовили на печках Полли.
В тюрьме ужин был главнейшим мероприятием. Мы сидели за столом, пили, играли в карты, болтали почти как на свободе. Мы ставили на плиту большую кастрюлю воды для макарон. На первое у нас всегда была паста, а на второе мясное или рыба.
Полли всегда делал подготовительную работу. У него была своя система, как резать чеснок. Он использовал лезвие бритвы и резал чеснок так тонко, что тот просто таял в тарелке с оливковым маслом. Винни Алои отвечал за приготовление томатного соуса.
Мне казалось, что он кладет туда слишком много лука, но все равно, это был отличный соус. Джонни Дио любил готовить мясо. У нас не было гриля, так что Джонни готовил все на сковородке. Когда он жарил стейк, можно было подумать, что в помещении случился пожар, но вертухаи никогда нас не беспокоили.
Я поступил в Общественный колледж Уильямспорта на двухгодичную программу с получением степени специалиста в ресторанном и гостиничном менеджменте.
Это было отличным решением. Поскольку я служил в армии, то поступив в колледж, ежемесячно получал ветеранское пособие в размере шестиста долларов. Эту сумму я отсылал домой Карен.
Парни считали, что я спятил, но они-то не были ветеранами и не могли получать пособие. Вдобавок Поли с Джонни Дио заставляли меня учиться. Они хотели, чтобы я стал офтальмологом. Не знаю почему, но именно этого они добивались.
В каждом семестре я брал по шестьдесят часов и учился с упоением. Когда я попал в тюрьму, то был полуграмотным. Я перестал ходить в школу еще ребенком. В тюрьме я научился читать.
После отбоя в девять часов, пока другие парни всю ночь занимались ерудной, я читал. Я прочитывал по две-три книги в неделю. Я не сидел, сложа руки.
Когда я не был в школе, не принимал ставки или тайком не проносил в камеру еду, я строил корты или ухаживал за ними в зоне отдыха. У нас был один прекрасный корт с покрытием из красной глины и один бетонный.
В теннисе я разобрался быстро. До этого я никогда не занимался спортом. Теннис оказался замечательным времяпрепровождением. Поли и другие мафиози старой закалки играли в боччу у стены, но ребята помоложе, вроде Пола Маззеи, Билла Арико, Джимми Дойла и нескольких стрелков из Пурпурной банды Восточного Гарлема вскоре стали исправно заявляться в белых теннисках.
Даже Джонни Дио увлекся. Играть он научился, вот только ракеткой размахивал, как топором.
Еще в начале срока Поли сделал мне небольшую экскурсию по тюрьме и со всеми познакомил.
Спустя три месяца в тюрьме я начал принимать ставки. Одним из моих лучших клиентов стал Хью Аддонизо, бывший мэр Нью-Арка. Человеком он был приятным, а вот игроком - никудышным.
Обычно по субботам он ставил две пачки сигарет и включал в билет целых двадцать игр. Если в программе шла двадцать одна игра, он ставил на двадцать одну. В субботу Хью ставил на университетский футбол, а в воскресенье - на профессионалов.
Спустя некоторое время у меня делали ставки множество парней и даже тюремные охранники. Снаружи мне помогала Карен, улаживая дела. Она принимала деньги за ставки и выплачивала выигрыши.
Заключенные делали ставки или покупали что-то у меня, а их жены или приятели расплачивались снаружи. Так было безопасней, чем держать кучу денег в тюрьме. Не укради их у тебя заключенные, так могли отнять охранники.
Поскольку все знали Карен, у нее никогда не возникало проблем со сбором денег. Я кое-что зарабатывал. Так я убивал время. И это помогало мне держать охранников на мази".
Спустя два с половиной года Генри перевели на тюремную ферму, в полутора милях от тюремной стены. Генри мечтал попасть на ферму.
Беспорядки в тюремном блоке Льюсбурга, где за три месяца совершили девять убийств, создали очень напряженную ситуацию. Заключенные, включая гангстеров, отказывались покидать камеры и выходить на работу. В самый разгар беспорядков в почетное общежитие зашли охранники и отконвоировали всех гангстеров в одиночки, где те были в безопасности.
Карен подняла письменную кампанию в Федеральное бюро тюрем в Вашингтоне, чтобы добиться перевода Генри на тюремную ферму.
Она писала старшим чиновникам бюро, понимая, что те передадут письма подчиненным. Она знала, что если напрямую обратиться в Льюисбург, то ее письма просто отложат в сторону.
Но если Льюисбург получит письмо касательно Генри из головного офиса в Вашингтоне, то тюремному руководству останется лишь только гадать, уж не заинтересован ли в деле Генри кто-либо из высших полицейских чинов.
Каждый раз, когда Карен заставляла конгрессмена отправить письмо в Федеральное бюро тюрем, то переправляло письмо в Льюисбург, где куратора Генри извещали о запросе конгрессмена.
И никак нельзя было понять, были ли письма конгрессмена обычной рутиной или Генри действительно пользовался расположением политика. Не то чтобы администрация тюрьмы чувствовала себя обязанной закрыть глаза на закон из-за выказанного политиком интереса к Хиллу, но она определено не собиралась игнорировать права Хилла как заключенного.
Карен также просила бизнесменов, адвокатов, священников и родственников писать письма по поводу Генри как конгрессменам, так и в администрацию тюрьмы. Затем она обзванивала адресатов.
Карен не сдавалась. Она хранила всю свою корреспонденцию, отслеживала продвижение благосклонно настроенных бюрократов и не теряла с ними связи, даже когда тех повышали или переводили.
Наконец, благодаря целой серии переводов, последовавших за беспорядками, примерному поведению Генри и письменной кампании, поднятой Карен, Генри перевели на ферму.
Работать на ферме было почти как находиться на свободе. Ферма в двести акров обеспечивала тюрьму молоком. Заключенные, определенные на ферму, пользовались безграничной свободой.
Так, Генри выходил из общежития в пять часов утра и добирался до фермы пешком, на тракторе или на грузовике. Затем Генри и трое других заключенных заводили стадо в шестьдесят пять голов в доильное отделение. После пастеризации они разливали молоко в пятигаллонные пластиковые контейнеры и отправляли его в тюрьму.
Они так же поставляли молоко в Алленвудскую исправительную колонию, федеральную тюрьму общего режима для "белых воротничков"[27] в пятнадцати милях от фермы. После семи-восьми часов утра Генри был свободен до четырех часов дня, когда приходилось повторять процесс. В общежитие Генри обычно возвращался лишь для того, чтобы поспать.
"В первый же день, когда я пришел на ферму и увидел заведующего с программой скачек, я сразу понял, что оказался дома. Парня звали Сойером, и он был заядлым игроком.
