Жан Флори - Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи
Со своей стороны, я считаю возможным то, что норманнский Аноним, следуя указанию самого Боэмунда, заменил одно действующее лицо другим — в силу политического интереса, если не сказать «лжи во имя государственных интересов».
11. Боэмунд и Татикий
Новое отступничество, на сей раз иной значимости, произошло в начале февраля: речь идет о породившей множество последствий измене Татикия и его греческого войска. Противоречивая интерпретация этого факта вызвала научные споры[381]; следует чуть задержаться на нем, поскольку от него зависит оценка осады Антиохии и роли в ней Боэмунда.
Альберт Ахенский немногословен: он приписывает эту измену трусости — традиционное обвинение греков, исходящее от латинян. По его словам, Татикий ушел под предлогом привести помощь из своей страны — и не вернулся[382]. Норманнский Аноним, благожелательно относившийся к Боэмунду, и Раймунд Ажильский, певец Раймунда Сен-Жильского, до странного схожи в рассказе об измене и двоедушии Татикия, но расходятся во мнении относительно мотивов такого поступка. По словам норманнского Анонима, «наш враг Татикий», зная о приближении турецких войск, заявил о себе как о последней надежде лагеря:
«Сеньоры и благоразумнейшие мужи, взгляните, мы здесь в большой нужде, и помощи нам нет ниоткуда. Но только позвольте мне возвратиться на родину в Романию, и я, безо всякого сомнения, позабочусь о том, чтобы пришло по морю множество кораблей, груженных зерном, вином, ячменем, мясом, мукой и сыром, а также всеми благами, которые нам необходимы. Я позабочусь также о том, чтобы собрать коней для продажи вам и доставить провизию по суше через землю, находящуюся во владении императора. Я с верностью клянусь вам все это сделать и проследить за всем. Кроме того, люди мои и шатер мой — в поле и будут вам верным ручательством того, что я возвращусь как можно скорее»[383]
Раймунд Ажильский тоже настаивает на трусости и двоедушии Татикия, но, помимо этого, наводит на мысль о его сговоре с Боэмундом. Долгое время, поясняет он, этот грек склонял князей к тому, чтобы оставить осаду Антиохии и удалиться в окрестные замки, дабы там организовать сопротивление. Позднее, чтобы оправдать свое отступничество, он пустил по лагерю разного рода слухи, заявив, например, о скором приходе императорской армии. Наконец, он бежал, предав христиан и нарушив свою клятву. И здесь Раймунд добавляет удивительное уточнение: перед уходом Татикий передал Боэмунду три города Киликии — Тарс, Мамистру и Адану[384]. В этом можно усмотреть своего рода «залог» его искренности и заявленного намерения вернуться, но почему Раймунд Ажильский был единственным, кто упомянул об этой уступке городов? Почему Татикий передал их именно Боэмунду? Можно объяснить это сознательным намерением автора навести на мысль о преступном соглашении Татикия и Боэмунда… Но в то же время это подтверждает тезис, согласно которому Боэмунд и Алексей были тогда очень близки и сходились во множестве вопросов, как можно было констатировать до этого момента, вопреки тому, что сам Боэмунд будет заявлять после захвата Антиохии. Короче, Татикий доверил эти города ему, потому что норманнский предводитель, как казалось ему, был лучшим защитником интересов империи. Очень вероятно, что византийский военачальник действовал таким образом, согласно указаниям Алексея.
Анна Комнина, возможно, на основе рассказа самого Татикия, выдвигает еще более точные обвинения против Боэмунда. Она добавляет детали, которые, несмотря хронологические неувязки, не противоречат вышеуказанным источникам, а, напротив, подтверждают их, нужно только принять во внимание различные побудительные причины каждой из сторон и их пристрастную оценку фактов[385]. По ее словам, норманнский предводитель уже вступил в переговоры с одним армянином из Антиохии, который и выдал ему впоследствии город (это утверждение по меньшей мере преждевременно). Боэмунд вовсе не хотел отдавать город императору, намереваясь удержать его в своей власти. Для этого ему необходимо было добиться отъезда его представителя Татикия, который, действуя от имени басилевса, потребовал бы вернуть город Византии. Вызвав к себе Татикия, Боэмунд, желавший его отъезда, убедил грека в том, что в самом лагере крестоносцев его жизнь находится под угрозой, поскольку все князья настроены против него и греков: они обвиняли их в сговоре с турками, как уже было когда-то, после истребления войска Петра Пустынника.
«Заботясь о твоей безопасности, я хочу открыть тебе тайну. До графов дошел слух, который смутил их души. Говорят, что войско из Хорасана султан послал против нас по просьбе императора. Графы поверили и покушаются на твою жизнь. Я исполнил свой долг и известил тебя об опасности. Теперь твое дело позаботиться о спасении своего войска». Татикий, видя, что начался сильный голод […], отчаялся взять Антиохию, снялся с лагеря, погрузил войско на ромейские корабли, стоявшие в порту Суди, и переправился на Кипр»,
— так известил Боэмунд Татикия о заговоре[386].
Эта версия перекрывает и дополняет другие, но не противоречит им, поэтому у нас есть почти все основания принять ее с теми нюансами, что касаются намерений Боэмунда к тому времени[387]. Действительно, она очень логично объясняет более чем вероятный ход Боэмунда, желавшего добиться отъезда Татикия; подтверждает то, что между князьями и представителем императора царила враждебность и подозрительность, и лишь слегка касается относительного малодушия Татикия и общего настроения, царившего среди норманнов, отчаявшихся захватить Антиохию в ближайшем будущем[388]. Попутно заметим, что поведение Татикия не вызвало неодобрения Алексея, продолжавшего доверять ему. Анна Комнина, впрочем, ничуть не порицает его образа действий.
Итак, Боэмунд сыграл роль в отъезде Татикия. Но какую? Отъезд этот, каковы бы ни были его последствия, прекрасно устроил дела Боэмунда, нисколько не ослабив сил крестоносцев, поскольку греческое войско было небольшим, примерно 2000 человек. Отсюда и возникла идея открыть императорскому военачальнику заговор, направленный против него. Заговор, без сомнения, вымышленный, но вполне допустимый в ту эпоху, учитывая злопамятность крестоносцев в отношении византийцев, от которых они так долго и тщетно ожидали помощи. Этой инициативой Боэмунд, как ловкий политик, играл, выигрывая по всем статьям.
Итак, Боэмунд выигрывал в любом случае. Если бы Татикий сдержал слово, добыв крестоносцам помощь и поддержку, Боэмунд еще больше, чем раньше, считался бы самой надежной опорой императорского дела, ибо он спас жизнь представителя императора, которой угрожали все другие «варвары», не доверять которым у Алексея были все основания. Таким образом, норманн мог надеяться на признательность басилевса сообразно с предоставленными услугами. Или же — что и произошло — Татикий не вернулся бы; и тогда Боэмунд мог бы открыто вести свою собственную игру среди крестоносцев, освободившись от императорской опеки и очистившись в глазах всех от обвинения в сговоре с Алексеем. Он даже мог открыто афишировать свои антивизантийские убеждения, превратившись в того, кем он стал в глазах всех после взятия Антиохии: наиболее яростного врага басилевса и греков. Рассказ норманнского Анонима был целиком и полностью посвящен этой задаче. Автор справился с ней с таким успехом, что и сегодня еще многие историки полностью принимают его по меньшей мере за пристрастную точку зрения.
После ухода греческого войска норманнский вождь также смог выдвинуть в качестве предлога несоблюдение обязательств императором, что освобождало его от вассальной клятвы если не сообразно строгой букве закона, то по крайней мере в глазах большей части крестоносцев. Те действительно были убеждены, что их предводители принесли клятву при условии, что император обеспечит им военную и логистическую поддержку вплоть до Иерусалима. Даже при отсутствии такого формального обязательства вассальная клятва подразумевала подобную военную помощь, поддержку вассалу, оказавшемуся в опасности. Однако в то время император все еще находился в Романии, усмиряя земли, отвоеванные для него крестоносцами, а его представитель покинул армию, когда она была в самом опасном положении! Из-за этого враждебное отношение к грекам и к Алексею могло лишь укрепиться и способствовать взлету популярности Боэмунда, что и произошло. Играя, таким образом, «на двух столах», ловкач Боэмунд был уверен в выигрыше.
Татикий был не единственным, кто покинул ряды воинства крестоносцев: почти в то же время, что и он, из лагеря ушел и Балдуин Булонский вместе с большей частью своих войск, ответив на призыв Тороса, правителя Эдессы, просившего защитить его город от турок. Вскоре Балдуин был им «усыновлен», а месяцем позже он захватил этот город для себя одного. С этого времени, как мы видим, князья-крестоносцы уже без колебаний выкраивали для себя владения из бывших земель Византийской империи. Боэмунд был не первым, кто поступил таким образом.
